Евгений Будинас - Перловый суп
Обзор книги Евгений Будинас - Перловый суп
Евгений Доминикович Будинас
Перловый суп
О книге
Написать книжку «Перловый суп» Будинас мечтал всегда. Как только мы познакомились, он сразу же сообщил об этом мне, тогда 17-летней девушке. Увидев мое недоумение, пояснил: «Мой редактор всегда говорил: «Будинас! Из одних перлов может быть только перловый суп». Я поверила в то, что такая книга рано или поздно появится. Перлами восхищал и удивлял Женя друзей, знакомых, попутчиков. Он был прекрасным рассказчиком. Энергия, которую он вкладывал в истории, завораживала.
Но писались перлы медленно. Это и понятно. Чтобы маленькая песчинка превратилась в жемчужину, нужно время. А чтобы из этих жемчужин соткать единое целое — нужна вся жизнь. К сожалению, жизни оказалось мало. Больше «перлов» было рассказано, чем записано, Одни так и остались необработанными песчинками. Другие стали жемчужинами.
Тема «перловый суп» прошла лейтмотивом через всю мою жизнь. Не знаю, кто больше хотел увидеть эту книгу, я или он. Он говорил, что робеет перед высокой планкой. Нужно иметь смелость, чтобы назвать свое творчество «перлами». Тут и вызов, и самоирония, и мечта.
Мечту захотелось осуществить. Так появилась эта книга. Большое количество перлов нашлось в архивах Будинаса — бесчисленные блокнотные заметки, диктофонные записи, черновики. Их собрала и отредактировала дочь Елена, которая не только сама научилась писать, но и отлично понимает и чувствует стиль Будинаса, его подход к написанию и редактуре. Не все перлы, по ряду причин, смогли войти в эту книгу. Пусть они ждут своего часа!
А друзья дополнили книгу своими историями, связанными с Будинасом. Они, кстати, объясняют, почему времени на «перлы» не хватило. Было слишком много всего: и Сибирь, и комсомольские стройки, и Агентство печати и новости (АПН), и журнал «Дружба народов», и издательство «Полифакт», и литературный проект «Итоги века», и музей «Дудутки», наконец...
Будинас обожал спектакль «Взрослая дочь молодого человека» Анатолия Васильева о сверстниках, вдохнувших глоток свободы 1960-х годов. Больше всего любил реплику-обращение к главному герою: «Да, Бэмс, это жизнь!». Именно так мне хочется представить эту книгу друзьям, родным, просто читателям — это жизнь.
Валерия Клицунова-Будинас
От автора
Едва начав в журналистике, я много ездил. Почти все, мною сочиненное тогда, было результатом командировок, в которых я старательнейшим образом все записывал, боясь потом что-нибудь перепутать и переврать.
И совершенно напрасно. Все равно я перепутывал и перевирал. И был в этом вовсе не оригинален.
Как-то в редакции нам с приятелем поручили подготовить доклад о качестве корреспонденции. Мы не поленились взять сотню опубликованных в газете материалов и разослали их «героям» с сопроводительными письмами, в которых просили указать на имеющиеся ошибки и неточности.
Каково же было наше удивление, когда оказалось, что ошибки и неточности обнаружились во всех ста материалах без исключения. Но дело даже не в этом.
Возвращаясь из командировки, все мы любили рассказывать друзьям о поездке, охотно делясь впечатлениями. Разумеется, при этом не пользовались никакими записями. То, что рассказывали, бывало всегда интереснее, чем то, что мы потом писали.
Очень часто мы писали вообще о другом, иногда привирали, а то и попросту врали, импровизируя, да еще мучились, чтобы как-то состыковать вранье с собственными записями.
Писать по блокноту было обременительно. Приходилось то и дело отвлекаться, отыскивать нужные заметки. Это сбивало с мысли и безумно тормозило работу.
Позже я научился писать все подряд, не заботясь о цифрах, фактах, фамилиях, а руководствуясь только впечатлениями и эмоциями. Получалось живее, выпуклее, ближе к устным рассказам. Потом оставалось только просмотреть блокнот и внести в готовый текст поправки,
Потом я перестал делать и это: наконец-то осознал, что пишу не ведомости и отчеты, где важны каждая цифра и буква. Для меня гораздо главнее мысль, впечатление, образ.
И, в результате, я вовсе перестал записывать. Писать стал только о том, что хотелось бы рассказать друзьям. Нисколько не заботясь о фактической точности своих рассказов, я заботился лишь о достоверности того, о чем повествовал.
Как вспомнилось, как выстроилось в памяти, как окрасилось, как стало явлением жизни. И сто раз перепроверять это в блокноте без толку.
— А цифры? — спросит скептик.
— Кто их воспринимает, даже читая?
Два журналиста в своей обличительной книжке с нелепым названием, обвиняя президента в краже, ошиблись ровно в тысячу раз, доведя свое обвинение до абсурда. Это не было замечено никем, даже идеологами, которым предоставлялась такая великолепная возможность припаять авторам и предвзятость, и шулерство, и некомпетентность.
Никто не заметил, потому что на цифры не смотрят, и никому они ни о чем не говорят.
Лев Тимофеев, мой строгий учитель, как-то позвонил, прочтя мой очерк в «Дружбе народов»:
— Женя, твой материал читали несколько редакторов, корректоры, цензоры, герои, друзья, хоть кто-нибудь обратил внимание на то, что с цифрой ты ошибся на порядок? Сам ты это увидел? Зачем ты привел эту цифру?
Я ответил, что гармония поверяет алгебру, а не наоборот.
Часть 1. Сибирь
Острый
Окончив московский геологоразведочный институт, будучи, как отличник, рекомендованным в аспирантуру, Гриша Острый, тем не менее, поехал в Нефтеюганск, и сразу же был назначен начальником экспедиции.
— Какие были времена! Какие люди! — вспоминал Гриша. — Иду я как-то по тайге, везу двое саней. На одних санях лежит мешок с деньгами, с нашей зарплатой, а на других — два ящика с водкой. Тут выходят из тайги два странника с карабинами. И я понимаю, что со своим наганом против них не потяну. А они подходят, просят две бутылки водки и, расплатившись, скрываются из виду. Я дыхание перевел и двинулся дальше. На вторые сутки они меня догоняют и говорят:
— Друг, продай еще две.
Благодаря Грише Острому я узнал многое об истории сибирской нефти. У меня даже в зачетке студента Минского радиотехнического института его рукой вписана строка: «Ликбез по сибирской нефти — «хорошо».
Салманов
Гриша Острый познакомил меня с Салмановым — человеком, открывшим нефть в Устьбалыке в 1961 году, после пятнадцати лет безрезультатных изысканий. Было даже принято постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР о прекращении поисков нефти в Западной Сибири, той самой нефти, которая до сих пор кормит всю Россию,
Салманов ослушался, все постановления проигнорировал. До этого он был высокооплачиваемым башкирским буровиком, и у него было достаточно накопленных денег, чтобы продолжать работы, выплачивая зарплату геологам из своих сбережений. Когда геологи узнали об этом, то часть из них уехала, а часть все же осталась, но они уже бурили вскладчину, отказавшись делать это только за средства Салманова. Особенность разработки была в том, что место здесь было глубже, чем где бы-то ни было в мире, до сих пор никто не пытался искать нефть на глубине двух с половиной, а то и трех тысяч метров. Но Салманов чувствовал ее и не отступал.
Когда забил первый фонтан нефти, люди радостно бросились к нему, обливались нефтью, пили ее. И тогда Салманов дал телеграмму в тридцать два адреса такого содержания; «В Устьбалыке фонтан нефти. Дебет триста тонн в сутки. Вам это понятно!!!??? Салманов».
Эта телеграмма была направлена и Хрущеву, и президенту академии наук, в ЦК КПСС и Совет министров, в различные институты и так далее. Салманов стал Героем Социалистического Труда, а потом и лауреатом Ленинской премии, и даже кандидатом наук. Ему пришлось сдавать кандидатский минимум для защиты диссертации. Но так как он башкир, и по-русски знал всего два десятка слов, то английский для него был совсем непостижим. Поэтому английский пошел за него сдавать Гриша Острый. И ему поставили отлично. Гриша, побоявшись разоблачения в будущем, скромно сказал:
— Вы извините, пожалуйста, может, не надо отлично, а достаточно удовлетворительно, потому что я не чувствую в себе такой уверенности.
На что председатель комиссии ему ответил:
— Григорий Борисович, как же мы вам можем поставить удовлетворительно, если такой человек как сам Салманов стоит в коридоре и переживает за вас?
ВПШ
Однажды мы с агитбригадой оказались в Ханты-Мансийске. Мороз минус пятьдесят пять, и мы безнадежно застряли, потому что в такую погоду никакие самолеты не летают.
Пятьдесят пять градусов мороза — это температура, при которой на ботинках лопается кожа, а у подъемных кранов ломаются стрелы, плюнешь — падает ледышка. По этому поводу все шутили, что в туалет никогда нельзя ходить одному: летом нужно, чтобы приятель веткой отгонял рой комаров, а зимой — чтобы молоточком струйку отбивал.
