Натали Роджерс - Творческая связь. Исцеляющая сила экспрессивных искусств
Политика клиентоцентрированного подхода – это осознанный отказ терапевта от всякого контроля над клиентом или принятия решений за него. Она состоит в фасилитации присвоения клиентом самого себя и тех способов, благодаря которым эта цель может быть достигнута; в фасилитации присвоения клиентом локуса принятия решений и ответственности за их последствия{30}.
Эмпатия, конгруэнтность и безусловное позитивное принятие
Основные условия терапевтического взаимоотношения тестировались и исследовались Карлом Роджерсом и коллегами более тридцати лет. Часто эти три условия неверно трактовались или сильно упрощались в соответствующей литературе. Поэтому мне хотелось бы процитировать четкое резюмирующее заключение самого Карла:
Существуют три условия, которые создают эту способствующую росту и развитию атмосферу, говорим ли мы о взаимоотношении между терапевтом и клиентом, родителем и ребенком, лидером и группой, учителем и учеником, администратором и персоналом. Фактически эти три условия применимы в любой ситуации, если ее целью является развитие человека. Я подробно описал эти условия в прошлых работах{31}. Ниже я предлагаю их краткое описание с точки зрения психотерапии, но оно применимо ко всем вышеупомянутым взаимоотношениям.
Первый элемент подразумевает подлинность, реальность или конгруэнтность. Чем больше терапевт является собой во взаимоотношениях, не выставляет перед собой профессиональный или личностный фасад, тем выше вероятность того, что клиент будет развиваться и расти в конструктивном отношении. Это означает, что терапевт открыто является теми чувствами и установками, существующими в нем в настоящий момент. Имеет место близкое соответствие, или конгруэнтность, между тем, что ощущается на телесном уровне, тем, что представлено в сознании, и тем, что выражается клиенту.
Вторая по важности установка для создания атмосферы, благоприятствующей изменениям – признание, или забота, или поощрение, – безусловное позитивное принятие. Это означает, что, когда терапевт испытывает позитивную, безоценочную, принимающую установку в отношении всего того, что в данный момент представляет собой клиент, терапевтическое продвижение или изменение более вероятно. Это предполагает готовность терапевта к тому, что клиент может быть любым непосредственным актуальным переживанием: смущением, негодованием, страхом, гневом, смелостью, любовью или гордостью. Эта забота лишена момента присваивания. Когда терапевт ценит клиента в целом, а не за что-то, продвижение вперед более вероятно.
Третьим фасилитирующим аспектом взаимоотношений служит эмпатическое понимание, то есть терапевт точно чувствует переживания и личностные смыслы, переживаемые клиентом, и сообщает ему это исполненное принятия понимание. Когда эта установка действует наилучшим образом, терапевт настолько проникает во внутренний мир другого человека, что может прояснять не только осознаваемые им значения и смыслы, но также и те, которые лежат немного ниже уровня его сознания. Слушание такого очень особого, активного типа – одна из самых действенных и известных мне сил, способствующих изменению.
Существует постоянно пополняющийся массив полученных в исследованиях эмпирических доказательств, который в общем и целом подтверждает точку зрения, что при наличии фасилитирующих условий действительно происходят изменения личности и поведения. Подобные исследования ведутся у нас[14] и в других странах с 1949 года по настоящее время. Исследовались изменения установки и поведения в психотерапии, уровня обучения в школе и поведения больных шизофренией. В целом эти исследования подтверждают данную точку зрения (см. Rogers, 1980{32}: резюме исследований){33}.
Эмпатию необходимо передавать с помощью слов и языка тела
В ходе обсуждения этих понятий участники моей обучающей программы по человекоцентрированной экспрессивной терапии добавили свои мысли, основанные на их личном опыте. Они предложили следующие формулировки для определения конгруэнтности: «Конгруэнтность означает находиться в контакте со своим опытом и быть честным по отношению к нему, – честным и с собой, и со своим клиентом». «Быть конгруэнтным означает оставаться в контакте с собой, клиентом, пространством и временем». «Быть конгруэнтным – значит делиться с другим своей мыслью или чувством, если они неотступны».
Карл Роджерс подчеркивал последнюю позицию, когда участвовал в нашей программе по обучению экспрессивным искусствам (в 1985 и 1986 году). Он говорил: «Терапевт не может – да это и неразумно – все время делиться своими переживаниями. Когда некое чувство не покидает нас и мешает нам присутствовать с клиентом, именно тогда важно быть конгруэнтным и поделиться этим чувством».
Понятие безусловного положительного принятия часто толкуется неправильно. В ходе ряда обсуждений мы сошлись на следующих формулировках: «Это принятие без суждения», «Это принятие на самом глубоком уровне. Я могу не одобрять поведения этого человека, но принимаю то, кем он является, на гораздо более глубоком уровне», «Это означает ценить целостность бытия». Мой отец всегда подчеркивал, что такой тип глубокого признания и заботы есть то, к чему следует стремиться в терапевтических взаимоотношениях, но что на самом деле достигается отнюдь не всегда. Для описания моего опыта бытия с клиентом я употребляю выражение «идти от сердца».
Эмпатию я определяю как «способность воспринимать мир глазами, ушами, сердцем другого человека». Можно определить ее и по-другому, например «идти с кем-то рядом, разделяя его путь». Терапевту недостаточно просто чувствовать эмпатию. Ее нужно передавать с помощью слов и языка тела. Часто клиенту нужно слышать слова, чтобы понимать, что терапевт действительно находится рядом, разделяет его путь.
Клиентоцентрированный, или человекоцентрированный подход, предполагающий соблюдение этих трех условий фасилитации роста, был главной темой жизни Карла Роджерса как профессионала. Казалось бы, они звучат почти элементарно, однако большинство людей соглашаются с тем, что для того чтобы полностью проживать эти условия в качестве терапевта, нужно очень много практиковаться.
Уважение внутреннего мира художника и его собственных интерпретаций расширяет клиентоцентрированную теорию и распространяет ее на область экспрессивных искусств. Человекоцентрированная экспрессивная терапия основана на прочном фундаменте теории, исследований и практики клиентоцентрированной психотерапии. Она расширяет методы последней, предлагая стимулирующие и содержащие в себе вызовы пути экспрессивных искусств. Процесс творческой связи может стимулировать клиента к применению своих врожденных творческих способностей для того, чтобы распахнуть окна в собственное бессознательное. Терапевт преподносит этот стимул таким образом, что власть и процесс принятия решений остаются за клиентом. Терапевт уважает все то, что обнаруживает клиент.
Я пришла к неприязненному отношению к аналитической арт-терапии на личном опыте. Когда я начала обучаться арт-терапии и моя работа в какой-то момент супервизировалась известным арт-терапевтом психоаналитиком, я почувствовала протест, очень сильный протест. Поскольку я с удовольствием занималась художественным творчеством, мне было легко поставить себя на место клиента и задуматься, как бы я себя чувствовала, если бы кто-то мне рассказывал о том, что означает мое искусство. Даже если бы у терапевта были благие намерения, я все равно запротестовала бы, услышав от него, что мои страстные, чувственные красно-оранжево-розовые рисунки были на самом деле «проявлениями гнева, исходящими из моего бессознательного». Я знала, что подобная интерпретация серьезно помешала бы любым моим будущим попыткам выразить себя через цвет.
Мне представляются непродуктивными диагностические категории для различных цветов и символов. Как я как клиент буду чувствовать себя спонтанной или свободной в творчестве, если мои работы оценивают и вешают на них ярлыки? Подобная «маркировка» заставила бы меня сознательно относиться к экспонированию своих бессознательных чувств средствами искусства. Я предпочитаю относиться к своим клиентам (и студентам) с тем же уважением и вниманием, которые нужны и мне.
Второй случай из моего опыта произошел во время обсуждения в семейной клинике, где я проходила интернатуру. Рассматривался случай ребенка с эмоциональным расстройством. Арт-терапевт, увлеченная теориями Мелани Кляйн, настаивала на том, что рисунок ребенка, на котором была изображена красная пожарная машина, символизировал сексуальную агрессию. Мои симпатии были на стороне ребенка. «Может, ему просто нравятся пожарные машины», – подумала я. Казалось, это было еще одним способом поиграть в Бога, почувствовать свою власть и отбить у клиента всякое желание создавать творческие работы.
