Борис Поломошнов - Химера воспитания
Точно так же, как между заарканившим и заарканенным.
То есть, никак.
В альпинистской связке – все по-другому.
Там тот, кто в данный момент сильнее, идет впереди.
Но настает момент, когда силы идущего впереди иссякают.
И тогда ведущим становится тот, кто шел вторым (см.: фото ниже).
Присмотритесь к журавлиному клину.
Летящий в нем первым принимает на себя всю силу встречного потока воздушной массы.
И в тот момент, когда лидирующему становится невмоготу выполнять свою лидерскую миссию, его сменяет другой.
Тот, чьи силы свежее.
Ни в одной системе Воспитания ничего подобного нет и в помине.
В ней – любой из них! – каждый воспитующий считает зазорным для себя и ниже своего достоинства признать, что в какой-то момент он оказывается слабее своего воспитуемого.
И тогда происходит нечто, несообразное с реально сложившейся ситуацией.
Воспитующий начинает ловчить, юлить и изворачиваться, изо всех сил стараясь хотя бы делать вид, что все у него «под контролем».
Воспитуемый же – хоть разумом, хоть чувством – улавливает ложь и фальшь в поведении воспитующего.
От чего возникает всерасширяющаяся трещина в их отношениях.
Трещина, порой достигающая глубины пропасти.
Глава V
«Aggressive and, moreover, a stubborn child» – «Агрессивный и притом упрямый ребенок»
– Так ты скажешь мне за что ты побил мальчика?!
– Нет, не скажу.
– Ладно, вот придет папа, ты ему все скажешь.
– И папе не скажу.
Из разговора матери агрессивного и притом упрямого ребенка с ним, агрессивным и упрямым.Вообразим.
Сегодня – суббота.
Прекрасное солнечное утро.
Впереди – полных два дня заслуженного отдыха – целая вечность!
Для того, кто умеет ценить время.
Во всей неисчерпаемой полноте его замечательных наполнений.
Да и вообще – для того, кто способен воздавать должное всему действительно ценному.
Несколько слов о Вас как героине сего повествования.
Вы – мама.
У Вас замечательное – компактное и комфортное – друг для друга – семейство.
Живущее по принципу: «Папа, мама и я – очень дружная семья!».
Образцово-показательного Ваш ненаглядный сынуля уже успел выучить все заданные на понедельник уроки, и сейчас, с чувством добросовестно выполненного долга, играет на своей компьютерной приставке во что-то захватывающее.
С едва сдерживаемым нетерпением ожидая приготовляемых Вами горячо любимых им горячих оладушков.
С запеченными в них ломтиками яблок.
Вкуснотища!
И ее первая порция вот-вот будет готова к употреблению по назначению.
Красотища!
Ваш кот, наевшись свежесваренной специально для него куриной печенки, разлегся на свежеотглаженном белье и самозабвенно посапывает, безмятежно просматривая свои, кошачьи сны.
Папа, правда, на смене, но скоро придет с работы, и они с сыном – как и собирались – пойдут в… да какая, собственно, разница – в куда?
Главное, что это обязательно будет увлекательно и интересно.
Идиллия!
Просто не верится, что кто-то или что-то сможет ее нарушить.
И вдруг…
Звонок.
Во входную дверь.
Кот стремглав метнулся на шкаф, за книжные полки, откуда, с высоты своего положения, приготовился с недоумением наблюдать: «А кого это там принесло в такую рань?».
Вы, разрумянившаяся от готовки вкуснющих оладушков, выскакиваете в прихожую, и, даже не заглянув в «глазок», открываете дверь.
И тут, прямо с порога, на Вас обрушивается поток нечленораздельного.
Полуречи-полурыка.
Исторгаемого из черного ротового отверстия.
Хищно разверзнутого.
Развернутого в полной боевой готовности.
Прямо на Вас.
Лица, исторгающего извергаемое нечленораздельное, почти не видно: только рот.
И из него, как из жерла клокочущего кипящей лавой вулкана, исторгаются вопли.
В самом высоком из всех возможных звуковом регистре.
На фортиссимо и притом еще и крещендиссимо.
Сказать, что Вас охватила оторопь, значит не сказать почти ничего.
В Вашу безмятежную жизнь на Ваших глазах через входную дверь Вашей квартиры явно происходит вторжение.
Неведомого и необъяснимого.
«Так», – говорите Вы себе.
«Спокойно».
«Надо взять себя в руки».
«Хотя бы частично».
И лишь после этих слов, сказанных Вами самой себе, Вы замечаете, что возле клокочущей яростью, вторгающейся в Вашу обитель и в Вашу безмятежную жизнь Мегеры, находится несовершеннолетнее существо.
Чуть постарше Вашего сына.
Одним кулачком размазывающее по своему лицу истекающие из него потоки жидкости и коллоидов, а пальчиком, торчащим из другого кулачка, показывающее на Вашего сына, выбежавшего на учиненный незваными пришельцами шум.
Теперь ситуация начинает понемногу проясняться: судя по всему происходящему, Ваш сын, по-видимому, нанес какое-то членовредительство сыну Мегеры.
Отчего она и клокочет.
Бурной и неудержимой яростью.
«Спокойно», – еще раз говорите Вы себе.
«Без паники».
«Нужно включить свой мозговой компьютер, и тщательно рассчитать оптимальную линию своего поведения в сложившейся ситуации».
Какие варианты имеются в наличии?
Захлопнуть дверь и не реагировать на последующие звонки, стуки и грюки в нее?
Не подходит: яростный напор вторгающейся Мегеры этим явно не остановить, и при таком развитии событий не исключено применение с ее стороны любых спецсредств.
Включая и ныне вновь обретший былую популярность коктейль Молотова.
Пригласить попить чайку с оладушками и предложить спокойно все обсудить?
О чем Вы говорите?!
Мегера явно хочет сатисфакции, и никакие оладушки ей желаемого удовлетворения не принесут.
Что тогда остается?
Устроить с Вашим сыном «разбор его полетов»?
Это при Мегере-то и ее Мегеренке?
Да Вы только посмотрите сейчас на своего сына!
Он испытывает чувство страха.
Но – не перед наказанием.
Сколь суровым оно бы ни было.
Да, он боится.
Но боится не наказания, а того, что сейчас Вы можете стать на сторону Мегеры с ее Мегеренком.
Ваш сын боится оказаться преданным своей мамой, которую он бесконечно любит, и которой он беспредельно предан.
Вот чего он боится.
А не гипотетического сурового наказания.
И Вы хотите, чтобы самые жуткие опасения Вашего сына сбылись?!
И кто Вы тогда будете после этого??!
Ведь даже Уголовный Кодекс, которого никто не любит, но который все должны чтить, гласит, что близкие родственники подозреваемого или обвиняемого освобождаются от обязанности давать свидетельские показания против него!
Значит, что тогда остается?
Извиниться.
Но не от имени своего сына – тогда им это было бы воспринято как предательство.
И не от себя лично – тогда им это было бы расценено как индульгенция на любые дальнейшие нарушения общепринятых этических правил и норм.
Извинения в таком случае должны быть принесены, начиная со слова мы: «Мы приносим свои извинения, если мы были неправы».
Мы – это слово, с которого начинается семья.
Настоящая.
Сплоченная.
Дружная.
Ведь само слово семья происходит от числительного («семь») и личного местоимения первого лица («я»).
То есть, в семье «я» не один.
В семье «нас-я» столько, сколько есть членов нашей семьи.
И всех нас в семье связывают узы не только кровного родства, но и взаимопонимания и взаимопомощи.
В сложившейся ситуации Вы отчетливо понимаете, что Вашему сыну нужно помочь.
Экстренно.
Поскольку ситуация – экстремальная.
Все «внутренние разборки» – если даже и есть в них необходимость – потóм.
Сейчас же необходимы эффективные действия по отражению внешней агрессии.
Касательно вашей семьи.
Позволяющие сохранить ее монолитность, сплоченность, и не идущие вразрез ни с общепринятыми нормами общежития, ни со сложившимися в вашей семье отношениями.
И Вы делаете ход.
Как незаурядный шахматист в неблагоприятно складывающейся для него шахматной партии.
До этого Вы уже сделали «ход конем», принеся извинения от вашего «мы», и приведя тем самым противника в замешательство – такого от Вас явно не ожидали.
А теперь Вы «приносите в жертву ферзя», делая свое предложение оппоненту: «Может быть, Вам дать денег?».
Жертва не принимается: «Я своим ребенком не торгую!», – гневно и непреклонно ответствует Вам Мегера.
В таком случае, как говорится, «всем спасибо за внимание».
«Шах и мат».
На Вас с Вашим сыном напали на вашей же территории.
