Маршал Салинз - Экономика каменного века
Вторая и дополнительная хозяйственная наклонность — это только оборотная сторона предполагаемой непредусмотрительности: отсутствие
обыкновения делать запасы еды, стремления развивать средства хранения пищи. Представляется, что для многих групп Охотников и собирателей хранение пищи отнюдь не является технически нереальным,
I И нет никакой уверенности, что эти люди не были знакомы с такой возможностью (ср. Woodburn, 1968, р. 53). Однако следует разобраться в том, что в их ситуации могут дать подробные попытки. Гузинде задался таким вопросом относительно яган и дал ответ все в том же духе обоснованного оптимизма. Хранение припасов было бы «излишним».
Потому что на протяжении всего года море с почти неограниченной щедростью предоставляет все виды животных в распоряжение мужчин, которые охотятся, и все виды растений в распоряжение женщин, которые собирают. Шторм или какое-то иное бедствие может лишить семью всего этого не более чем на несколько дней. Как правило, ни у кого нет оснований опасаться голода, и каждый почти повсюду в изобилии находит все, в чем нуждается. Зачем при этом за-(хниться о еде на будущее!.. Наши огнеземельцы хорошо знают, что им нечего беспокоиться о будущем, поэтому они не копят про запас. В начале ли года, в конце ли — они могут встречать следующий день свободные от тревог... (Gusinde, 1961, pp. 336, 339).
Объяснение Гузинде, вероятно, достаточно убедительно, но оно, по- видимому, непоЛ-'М0> Представляется, что на деле действует более сложный и тонкий хозяйственный рас-NT — основанный, однако, на весьма простой социальной арифметике. Преимуществ! (Скопления запасов еды должны быть противопоставлены уменьшающейся отдаче охот-Иичье-собирательских усилий в пределах соответствующей территории. Неконтролиру-М1Я тенденция к снижению способности данной местности содержать некое количестве Людей является для охотников aufond des chases*: основным условием их производстве I И главной причиной их передвижений. Потенциальное негативное последствие хранения |цпасов как раз в том и состоит, что оно ведет к противоречию между богатством и ПО-Щижностью. Оно как бы фиксирует стоянку в районе, который вскоре лишается своих |цриродных ресурсов. Таким образом, привязанные к накопленному добру, люди могут терпеть лишения по сравнению с тем, как они жили"бы, охотясь и собирая понемногу где нибудь в другом месте, там, где природа, образно говоря, сама сделала значительны» припасы — причем еды более привлекательной своим разнообразием и обилием, чем достичь но сохранить человеку. Но эти прекрасные расчеты — в любом случае, вероятно, символически невозможные** — следовало бы свести к гораздо более простой бинарной оппозиции, выраженной с помощью таких социальных категорий, как «любовь» и «ненависть». Ведь не случайно Ричард Ли подметил, что технически «нейтральная» деятельность по накоплению или хранению еды в моральном отношении представляет собой нечто иное — «утаивание». Эффективный охотник, которому удается сделать запасы, достигает этого за счет потери хорошей репутации, а если он делится с другими, то за счет своих (чрезмерных) усилий. Как оказывается на практике, попытки собирать еду впрок только уменьшают общий объем производства охотничьей общины, так как неимущие будут довольны, оставаясь на стоянке и проедая избыток, добытый более продуктивными охотниками. Запасание еды, таким образом, может быть технически возможным, но экономически нежелательным и социально невыгодным.
Итак, практика запасания еды не получает развития у охотников. А вот хозяйственная уверенность, порожденная нормальными условиями, в которых все человеческие потребности удовлетворяются с легкостью, становится постоянным их состоянием, позволяющим им смеясь переживать даже такие времена, которые являются тяжелым испытанием для сильного духом иезуита и так угнетают его, что — как предупреждают индейцы — грозят болезнью:
Я видел их в бедствиях и мучениях, с бодростью переносящими страдания. Я оказался вместе с ними под угрозой тяжелейших испытаний; они сказали мне: «Мы будем иногда по два, иногда по три дня без еды, потому что пищи мало; мужайся, чихине, пусть твоя душа будет сильной, чтобы вынести страдания и лишения; не позволяй себе печалиться, иначе ты заболеешь; смотри, мы не перестаем смеяться, хотя у нас почти нечего есть» (LeJeune, 1897, р. 283;ср.Needham, 1954, р.230).
Переосмысляя охотников и собирателей
Жизнь у них, всегда испытывающих нужду и всегда имеющих возможность удовлетворить ее, переместившись в другую местность, лишена и глубоких огорчений, и больших радостей (Smyth, 1878, vol. 1, р. 123).
Ясно, что экономика охотников и собирателей должна быть переоценена, как с точки зрения ее истинных преимуществ, так и с точки зрения ее истинных бед. Ошибка традиционного хода мысли заключается в том, что материальные обстоятельства отождествляются с характеристиками хозяйства, абсолютная трудность такого образа жизни дедуктивно выводится из абсолютной его бедности. Но всегда культура с творческой диалектикой откликается на вызов природы. Не находя средств для преодоления сдерживающих факторов
экологии, культура вступала бы в противоречие с ними; система же охотников и собирателей демонстрирует одновременно печать, налагаемую природными условиями, и оригинальность социального реагирования на них: при бедности — изобилие.
Каковы же настоящие барьеры в «гандикапе» охотников и собирателей? Безусловно, это не «низкая производительность труда», если имеющиеся примеры что-нибудь значат. Но серьезнейший изъян экономики охотников и собирателей — неизбежность уменьшения отдачи. Беря начало в сфере жизнеобеспечения и распространяясь затем на все другие сферы, первоначальные успехи, кажется, только множат вероятность того, что даль нгйшие усилия принесут худшие результаты. Это отражает характерную кривую производительности при добывании пищи в одной определенной местности. Даже большое число людей рано или поздно сокращает источники пищи в окрестностях стоянки. Оставаться на ней после этого лоди могут только мирясь с увеличением чистых затрат труда или уменьшением чистой отдачи: увеличение затрат труда имеет место, если люди предпочитают ходить за добычей все дальше и дальше от стоянки, уменьшение отдачи если они удовлетворяются сокращающимся количеством или худшим качеством пищи, добывая ее в ближних пределах. Решение, конечно, в том, чтобы переместиться куда-нибудь еще. Таким образом, первое и главное «узкое место» охоты и собирательства: эти занятия требуют передвижений для поддержания производства на должном уровне.
Но перемещения, более или менее частые и более или менее дальние — в зависти от обстоятельств — только переводят в другие сферы производства то самое уменьшение отдачи, которое их порождает. Изготовление орудий труда, одежды, утвари, как ни легко оно дается, оказывается бессмысленным, когда эти вещи становится скорее обузой, чем удобством. Практичность, качество вещей падают ради их портативности. Сооружение постоянных жилищ также становится абсурдным, раз их предстоит скоро покинуть. Отсюда столь аскетические представления охотников о материальном досостоянии: стремление ограничиться минимальным оснащением, если вообще его иметь предпочтение, отдаваемое мелким вещам перед крупными; нежелание иметь вещи в двух или нескольких экземплярах и т. п. Экологический пресс обретает на редкость конкретную форму, когда его приходится взваливать на плечи. Если валовой продукт оказывается низким по сравнению с другими экономическими системами, то виной тому не низкая производительность труда охотника, но его подвижность.
Почти то же самое можно сказать и о демографических проблемах, а также способом решения при охоте и собирательстве. Люди используют ту же стратегию избавлвния от хлопот, ее можно описать в подобных же выражениях и приписать подобным же причинам. Выражения эти, если отставить сантименты, будут таковы: уменьшение отдачи ради портативности, минимальная ноша, избавление от дубликатов и тому подобное. Этозначит: иифантицид, геронтоцид, половое воздержание в период кормления и т. д. — практики, хорошо известные у многих собирателей. Предположение, что все они обусловлено возможностью содержать больше людей, будет верным, только если «содержание» понимать как «ношение» людей на себе (на руках), а не как их кормление. Как говорят иногда охотники с грустью, люди, которых убивают, — это именно те, кто не может самостоятельно передвигаться в нужном темпе, те, кто может затруднить перемещения семьи в Вщины в целом. Охотники могут быть вынуждены ограничивать количество людей и вещей сходными способами; драконовская демографическая политика оказывается и следствием экологии, что и аскетическая экономика. Более того, эта тактика ограничения демографического роста является опять-таки частью общей стратегии противодействия уменьшению отдачи в сфере жизнеобеспечения. Локальная группа становится уязвимой из-за уменьшения ресурсов и, следовательно, вынужденной интенсифицировать свои передвижения или дробиться — пропорционально своим размерам. Для того, чтобы люди могли поддерживать производство на выгодном уровне и сохранять определенную физиологическую и социальную стабильность, мальтузианская практика оказывается жестокой необходимостью. Современные охотники и собиратели, осваивая свою значительно менее благоприятную природную среду, проводят большую часть жизни в маленьких группах, разбросанных на обширных пространствах. Но эта демографическая модель будет лучше понята, если ее рассматривать не как признак недопроизводства и расплату за бедность, а как цену, которую приходится платить за хорошую жизнь.
