Маршал Салинз - Экономика каменного века
«Вероятно, в течение года в целом меньше двух часов в день расходуется на добывание пищи» (Woodbum, 1968, р. 54).
Интересно, что хадза, обученные жизнью, а не антропологами, отвергают неолитическую революцию, чтобы сохранить свой досуг. Окруженные земледельцами, они вплоть до недавнего времени отказывались культивировать растения «главным образом, на том основании, что это потребовало бы слишком много тяжелой работы».[26] В этом они подобны бушменам, которые на неолитический вопрос отвечают своим вопросом: «Почему мы должны
выращивать растения, когда в мире так много орехов монгомонго?» (Lee, 1968, р. 33). Более того, Вудберн вынес впечатление, правда, все еще не подтвержденное, что хадза действительно тратят меньше энергии и, возможно, меньше времени на обеспечение себя средствами существования, чем соседствующие с ними земледельцы Восточной Африки (Woodbum, 1968, р. 54).[27] [28] Теперь сменим континент (но не концепцию*). Прерывистая хозяйственная деятельность южноамериканского охотника также может показаться стороннему европейскому наблюдателю безнадежной чертой «природного склада»:
Ямана" неспособны к постоянному, ежедневному тяжелому труду. Это очень досаждает европейским фермерам и нанимателям, на которых ямана часто работают. Их работа — «то стоп, то поехали», но и при нерегулярных усилиях они могут развивать значительную энергию в течение некоторого времени. Потом, однако, они выказывают стремление к неограниченно долгому отдыху, во время которого лежат, ничего не делая и не проявляя признаков большой усталости... Очевидно, что такие перерывы в работе приводят европейского нанимателя в отчаяние, но индеец ничего не может с этим поделать. Таков его природный склад (Gusinde, 1961, р. 27).2
Охотничья экономика часто может также недооцениваться из-за ее предполагаемой неспособности поддерживать специализированное производство (ср. Sharp, 1934-35, р. 37; Radcliff-Brown, 1948, р. 43; Spencer, 1959, pp. 155,196, 251; Lothrup, 1928, р. 71; Steward, 1938, р. 44). Если у охотников и нет специализации, то скорее всего из-за отсутствия «рынка», а не из-за отсутствия времени.
Отношение охотников к возделыванию земли подводит нас, наконец, к нескольким характерным особенностям их восприятия проблемы питания. Здесь мы снова осмели-н.юмся вторгнуться во внутреннюю сферу экономики, сферу иногда субъективную и всегда трудную для понимания. Более того, в сферу, где, кажется, охотники своими < данными обычаями как будто нарочно перенапрягают нашу способность понимать их. i.ik что напрашиваются самые крайние интерпретации: либо эти люди дураки, либо им дгйствительно не о чем беспокоиться. Первая интерпретация могла бы быть результа-шм правильной логической дедукции, основанной на факте беззаботности охотников и и то же время исходящей из предпосылки, что их экономическое положение в дейст- нишльности бедственно. Но, с другой стороны, если жизнеобеспечение обычно дается легко, если обычно можно рассчитывать на успех, то тогда кажущееся неблагоразумие людей перестает казаться таковым. Рассуждая о невиданном развитии рыночной экономики, об институализации ею нехватки средств. Карл Поланьи сказал, что «наша животная э.жисимость от пищи разоблачила себя, и голому страху перед голодом позволено было вырваться на свободу. Наше унизительное рабское преклонение перед материальным, которое вся мировая человеческая культура стремилась смягчить, было намеренно сделано более жестким» (Polanyi, 1947, р. 115). Но наши проблемы — не их проблемы, не проблемы охотников и собирателей. Их хозяйственные установки окрашены скорее верой и богатство природных ресурсов, верой в исконное изобилие, нежели отчаянием по поноду несовершенства технических возможностей человека. Я утверждаю, что, наобо-pui, 11ранные беспорядочные привычки находят объяснение в устойчивой уверенности людгй, уверенности, которая является нормальным психологическим атрибутом вполне утешной экономики.[29]
Рассмотрим постоянные перемещения охотников со стоянки на стоянку. Это «бро-дижиичество», часто принимаемое за признак некоторой беспокойности, осуществляется ( шпестной непринужденностью. Аборигены Виктории, сообщает Смит, являются, Кйн п|1,|нило, «ленивыми путешественниками. У них нет мотивов, которые побудили бы ии уяччпппь свои передвижения. Обычно они начинают свой поход только поздним ут-рим и делают множество остановок по пути» (Smyth, 1878, vol. 1, р. 125; курсив мой). Пргнидобный отец Биар в своем «Повествовании» 1616-го года после восторженного описания еды, которую микмак* могут добыть в сезон (Дворец Соломона никогда не содержали и не снабжался пищей лучше) продолжает в
том же духе:
Стремясь вдоволь насладиться своей счастливой долей, наши лесные жители отправляются в путешествия с таким удовольствием, будто идут на прогулку или на экскурсию; у них это легко получается благодаря большому удобству их лодок и мастерскому обращению с ними... ход такой быстрый, что безо всяких усилий в хорошую погоду можно делать тридцать или сорок лиг** в день; тем не менее мы едва ли видели этих дикарей двигающимися с такой скоростью, так как их дни — не что иное, как времяпрепровождение. Они никогда не спешат. В противоположность нам, которые никогда и ничего не могут делать без спешки и волнений... (Biard, 1897, pp. 84-85).
Конечно, охотники покидают стоянку, потому что ресурсы в округе исчерпываются. Но видеть в этом «номадизме» только бегство от голода — значит понимать суть дела лишь наполовину и игнорировать то обстоятельство, что надежды людей найти в другом месте свежие угодья обычно не бывают обмануты. Соответственно, их скитания — скорее не следствие тревоги, а предприятия, обладающие всеми движущими мотивами пикника на Темзе.
Более серьезная проблема связана с частыми и раздражающими европейцев проявлениями «недостатка предусмотрительности» у охотников и собирателей. Сориентированный всегда на настоящее, «без малейшей мысли или заботы о том, что может принести с собой завтрашний день» (Spencer and Gillen, 1899, р. 53), охотник не желает экономить провизию и представляется стороннему наблюдателю неспособным заранее планировать ответы на удары судьбы, которые непременно ожидают его впереди. Вместо того он принимает стратегию нарочитой беззаботности, которая выражает себя в двух взаимодополняющих хозяйственных наклонностях.
Первая — расточительность, обыкновение сразу поедать всю имеющуюся на стоянке еду, даже в объективно трудные времена, «как если бы, — сказал Лежён об индейцах монтанье, — дичь, на которую они собирались охотиться, была заперта в стойле». Базедов писал о коренных австралийцах, что их девиз, «облеченный в словесную форму, мог бы звучать так: если всего много сегодня, никогда не заботься о завтрашнем дне. В соответствии с этим, абориген склонен скорее устроить одно-единственное пиршество из всех имеющихся запасов, нежели растягивать их на скромные трапезы, совершаемые от времени до времени» (Basedow, 1925, р. 116). Лежён даже наблюдал своих монтанье, сохраняющих подобную экстравагантность на самой грани бедствия:
Если вовремя голода, который мы все переживали, моему хозяину удавалось поймать двух, трех или четырех бобров, то немедленно, будь то день или ночь, устраивался пир для всех дикарей в округе. А если тем случалось добыть что-нибудь, то и они тут же устраивали такой же. Так что, приходя с одного пиршества, вы могли сразу же пойти на другое, а иногда и на третье и четвертое. Я сказал им, что они неправильно распоряжаются и что лучше было бы отложить эти пиршества на последующие дни — сделав так, они избежали бы столь сильных мук голода. Они посмеялись надо мной. «Завтра, — они сказали, — мы устроим еще один пир из того, что добудем.» Да, но чаще они «добывали» только холод и ветер (LeJeune, 1897, pp. 281-283).
Симпатизирующие охотникам авторы пытались дать рациональные
Лига, или лье — три морских мили, 5560 м.
объяснения такой непрактичности. Быть может, люди от голода теряли способность рассуждать разумно: они объедались до смерти потому, что слишком долго были без мяса, и потом — они зна-ни — скоро опять повторится все то же самое. Или, может быть, пуская все свои припасы н.1 один пир, человек выполняет связывающие его общественные обязательства, следует важнейшему императиву взаимопомощи. ОпытЛежёна мог бы подтвердить любое из этих предположений, но он также наводит и на третье. Или, скорее, монтанье имеют свое собственное объяснение. Они не беспокоятся о завтрашнем дне, так как знают, что »автрашний день принесет с собой примерно то же самое — «другое пиршество». Какова бы ни была ценность иных интерпретаций, эта уверенность должна заставить пересмотреть представление о непредусмотрительности охотников. Более того, у их уверенности должны иметься и некоторые объективные основания, ведь если бы охотники действительно предпочитали неумеренность хозяйственному здравому смыслу, они никогда бы не оставили охоту и не сделались бы приверженцами новой религии.
