Александр Кондратов - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е
Агроном открыл дверь, шагнул ей навстречу. За дверью были слышны голоса. Агроном скрестил руки на груди, окинул насмешливым взглядом.
— Уже пожаловали… — сказал он.
— Да, — сказала она.
— И что это вам не спится?
— Мы встаем в шесть.
— А мы спим до двенадцати. А теперь — марш отсюда, и чтобы мне таких фокусов не повторялось. Ступай.
Улыбка повернулась и пошла.
— Впрочем, погоди, — остановил ее агроном. — Тут ко мне приятели приехали, поохотиться. Может, познакомить?
— А на кого они будут охотиться? — спросила она.
— Не знаю, спроси сама.
В комнате играла музыка, она узнала пластинку. Приятели сидели вокруг стола и ели картошку. Улыбка пересекла комнату, присела у окна.
— Вот, Улыбка, — говорил агроном, — здешняя достопримечательность. Не поет, не танцует, собак не боится. Лет… Сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
— А ничего себе, — сказал один.
— Отхватил! — сказал другой.
— Везет, — сказал третий.
— Издеваетесь? — покраснел агроном.
— Не подходит — подари, — сказал один.
— Почему же тебе? — сказал другой.
— Бросим на пальцах, — сказал третий.
Все быстро подняли пальцы, пересчитались. Рыжий выиграл.
— Слышишь, Улыбка! Я дарю тебя этому рыжему, — сказал агроном.
Она смотрела в окно. Куры озабоченно рылись в навозе. Было скучно. Почему-то вспомнился теленок. Она его сегодня даже не выводила — лежит теперь в темном хлеву. А ведь скоро зима, может быть, последние теплые денечки. И неизвестно: наверное, его еще и прирежут, и ничего тут не поделаешь. Вот родился бы он телочкой. А бычок…
— Улыбка, да Улыбка же…
— Ну что еще?
Она оглянулась.
— Ты слышишь, я тебя подарил.
— Ну подарил так подарил.
— Вот этому рыжему, будь с ним поласковей.
Улыбка посмотрела на рыжего. Он покраснел и подавился картошкой.
— Нет, ты так не отделаешься, — сказал агроном, — принимай подарочек.
— Да что вы… Да что я вам…
— Ну вот, — сказал агроном, — сначала просил, а теперь в кусты.
— А ну вас! — У рыжего покраснели даже руки.
— Пошли, — сказала Улыбка и взяла рыжего за руку.
— Куда же вы? — растерянно пробормотал агроном.
Улыбка шла к дверям, ведя рыжего за собой.
Рыжий грибов не находил. Он ходил вокруг Улыбки, боялся заблудиться и все рассказывал анекдоты. Улыбка анекдотов не понимала — но смеялась. Рыжий только этого и добивался. Он во все глаза смотрел, как она смеется, и говорил, что это для него настоящая находка и что ее улыбки ему хватит на всю жизнь. Рыжий был художник.
— А что, — говорил он. — Поженимся, выстроим избу, разведем кур. Чем не жизнь?
Улыбка смеялась.
Художник не охотился. Каждый день он заходил за Улыбкой. Они ходили за грибами. Дома они разбирали грибы.
— Это что?
Художник протягивал ей гриб.
— Сыроежка, — говорила она.
— Вот и врешь, сыроежка — красная.
— Сыроежки всякие бывают.
Братья покатывались со смеху. Художник не обижался. Когда приятели уехали, он совсем перешел жить к Улыбке. Он принес краски и стал рисовать всех подряд. Он нарисовал Улыбку, и ее мать, и всех братьев, и даже теленка. Он ходил по избе в мягких шерстяных носках и сладко зевал.
— Вот это жизнь, — приговаривал он.
Однажды зашел агроном, они распили бутылку водки, потом о чем-то долго и возбужденно говорили, потом подрались, и художник выставил агронома за дверь.
С тех пор Улыбка стала повсюду встречать агронома: то у колодца, то в лавке, то на ферме, то просто выходил из-за угла и провожал до дому.
В правлении колхоза, куда ее зачем-то вызвали, тоже был агроном. Он сидел за столом и точил карандаш.
— Садись, — важно сказал он.
Она села.
— Ну, как поживаешь?
— Хорошо.
— Хорошо?! С этим-то кретином?! — Карандаши разлетелись во все стороны. Улыбка нагнулась и стала собирать их.
— Он не кретин.
— Ну, хорошо, это я кретин, я!
— И ты не кретин.
Агроном вздохнул.
— Ну, хорошо, оставим кретинов в покое, только он на тебе не женится!
Улыбка молчала, агроном встал, подошел сзади и положил руку ей на плечо.
— Я же тогда пошутил, — тихо сказал он. — Глупые мы, глупые… Вернись ко мне, Улыбка!
Она молчала.
— Видишь, это я тебе купил.
Он надел ей на шею длинные голубые бусы.
Она потрогала бусы.
— Это лунный камень или птичий глаз? — спросила она.
— Не знаю. Так пошли ко мне, Улыбка?
Они шли по деревне, агроном держал ее за руку. Художник стоял на крыльце. Заметив их, он спрыгнул с крыльца и побежал в лес. Улыбка рванулась за ним, но агроном удержал ее.
Только на другой день вернулась она домой. Картин не было, художник уехал. Она присела кокну. Уже смеркалось. На скамейке у плетня сидели две бабы.
— А то случай был, — говорила одна. — Продала бабка Матрена корову. Нет, вру, выиграла по облигации, сто тыщ… Принесла деньги домой и спрятала под матрац. Нет, вру, в эту, как ее, в сберкассу положила. И вот, среди ночи — стук в дверь. Глядь, а на пороге — черт…
— Не черт, а домовой, — перебила другая.
— Черт, говорю, черт, самый настоящий черт — хвост, рога, копыта! «Ну, баба, — говорит, — собирайся, заждались мы тебя». У бабки-то и дух захватило. «Бери все, что есть, — говорит, — только отпусти…» — «Давай, — говорит черт, — деньги давай!» Бабка под матрац, а деньги-то в этой, в сберкассе. Бабка — так, мол, и так: деньги в сберкассе положены. Черт подумал и говорит: «Ну, хорошо. Жаль мне тебя, старую, я завтра пожалую». Чуть свет — бабка в сберкассу. А там и смекнули: зачем это бабке столько денег? Проследили. И вот ночью приходит черт — его и хватают. И знаешь, кем оказался?
— Председатель?!
— Нет, агроном.
— Из верных рук знаю: председатель!
— Агроном!
— Агроном… — сказала Улыбка. И отошла от окна.
«И почему у них всегда — председатель или агроном? Будто больше некому», — лениво думала она.
На скотном дворе было темно. Корова, куры… Теленка не было. Выбежала на огород, где после уборки овощей обычно привязывали теленка. Но и там никого не было. «Хоть бы потерялся. Убежал бы, что ли…»
И вдруг очень захотелось спать.
Она проспала вечер, и ночь, и день. Она спала на сеновале. Снилось ей лето и много веселых телят. Под вечер кто-то разбудил ее. Она приоткрыла глаза и увидала Верку. Верка склонилась над ней, в занесенной руке у нее был большой кухонный нож. Свободной рукой Верка зачем-то махала перед своим носом. Сквозь ресницы Улыбка наблюдала за ней. Около Веркиного носа кружила большая зеленая муха. Верка махала рукой, но муха не улетала. «В будущем году опять будет теленок, и его снова зарежут, — подумала Улыбка. — Заснуть бы…» Но больше не спалось. Она приоткрыла глаза. Верка стояла в той же позе. Рука у нее, видимо, затекла, потому что она переложила нож в левую руку, а правой трясла в воздухе, как на уроке физкультуры. Улыбка вздохнула, Верка быстро перехватила нож в правую руку.
— Ну, что? Опять? — спросила Улыбка.
Верка не отвечала и все выше заносила нож.
— Ну, что тебе? — Улыбка встала, размяла ноги и села на пустую бочку.
— А то не знаешь?! — неожиданно звонко крикнула Верка.
— Агроном? — спросила Улыбка.
— Агроном. — Верка всхлипнула.
— Сначала Васька, потом Сашка, теперь агроном. Да что тебе, других парней нет? Обязательно мои нужны? — Улыбка рассмеялась.
От ее смеха Верка взвизгнула, упала на сено и стала быстро зарываться в него.
— Отдай агронома! — вопила она, а сама все глубже уходила в сено. — Отдай агронома!
Голос делался все глуше, в последний раз мелькнули голые Веркины пятки, и все стихло. Улыбка слезла с бочки, подошла к стогу. Копнула раз, другой: никого. И тут ей почудилось, что прямо над ее головой кто-то глубоко вздохнул.
Улыбка боязливо оглянулась, поспешно вышла из сарая, обошла его вокруг, влезла на завалинку и зачем-то заглянула в маленькое оконце.
— Ты что это делаешь? — За ней стояла мать.
— Так, — сказала она, — интересно.
Мать пожала плечами, но выспрашивать не стала.
— Подожди, — остановила ее Улыбка. — Теленка зарезали?
— Ты бы лучше за своими хахалями следила, — проворчала мать.
— Одолжи мне двадцать рублей.
— Это еще зачем?
— Я уезжаю в город.
— Что же ты раньше не сказала?
— Раньше не знала.
Мать вздохнула и, ничего не сказав, направилась к дому. Улыбка проводила ее глазами, потом вошла в сарай.
— Вылезай, — сказала она.
Никто не отзывался.
— Вылезай, — повторила она.
— Не вылезу, — глухо отвечал стог.
— Забирай своего агронома, — сказала Улыбка.
Стог будто взорвало. Сено разлетелось во все стороны, и появилась всклокоченная Верка.
