Сюзанн Моррисон - Йога-клуб. Жизнь ниже шеи
— Всегда был им и всегда буду. Помню, уже лет в четырнадцать я знал, что Бога нет.
Я ответила, что мне хотелось бы иметь такую уверенность. Жить в этой жизни, не откладывая свое счастье до следующей.
— Курт, — сказала я, вдруг ощутив прилив вдохновения, — давай не будем стремиться за пределы понятного.
Он рассмеялся:
— А зачем нам туда стремиться?
— Нет, серьезно. Давай не будем пытаться понять то, что понять невозможно. Давай просто жить вместе в этой реальности. К черту все эти духовные искания, вопросы, стремление обрести Бога. Давай просто жить. Жить вместе. Читать книги. Может, если я прекращу поиски Бога, то смогу наконец начать жить.
Мы сидели напротив, касаясь друг друга коленями.
— Но есть проблема, — проговорил он. — Если ты перестанешь искать, то перестанешь быть собой. К тому же поиски чего-то настоящего — часть жизни, насколько я знаю.
— Так значит, ты атеист, но не считаешь странными или тупыми тех, кто хочет найти Бога или стремится заниматься какими-нибудь духовными практиками?
Курт рассмеялся:
— Странными — да. Тупыми — нет.
— А что, если у нас будут дети, а я вдруг испытаю озарение, как святой Августин, и решу, что обрела Христа? Захочешь ли ты, чтобы они выросли католиками? То есть я, конечно, уверена, что ничего такого не будет, но чисто гипотетически?
— Конечно, — ответил он. — Или мы можем сделать, как твои родители: растить детей без какой-либо религии, зато потом отправить их в католическую школу. И посмотреть, что будет.
— Классно, — ответила я. — Сбросить детишек на католическую церковь, чтобы сами разобрались, что к чему. — Я задумалась на минутку. — А вообще, я могла бы просто учить их йоге.
— Нет уж, спасибо, мне тут не нужен выводок мочепийцев! — отшутился Курт. — Мои дети пить мочу не будут.
— Твоя жена тоже, — возразила я, — одного раза мне вполне хватило. — Его глаза округлились, и я поняла, что только что ляпнула. — О, черт!
Его щеки вспыхнули, и он обнял меня. Я зажала его лицо в ладонях.
— Не думала, что такое вообще возможно, — проговорила я.
В тот вечер я вышла из его дома в каком-то странном состоянии. Я была уверена, что только что пожелала «спокойной ночи» человеку, с которым хотела бы всю жизнь прожить вместе, и все же невольно оглядывалась через плечо, чувствуя себя предательницей. Вернувшись домой, написала восторженный рассказ о сегодняшнем дне, за которым, однако, последовала привычная доза наказания.
Самобичевание продолжалось еще несколько месяцев. А время, не отданное упоительному самоуничижению на веранде моей тетки, я проводила с Куртом. Никогда в жизни я не была так счастлива. Иногда мне даже казалось, что это невозможно, что должен быть какой-то подвох. Так же нельзя, чтобы мужчина делал тебя счастливой, особенно если ты не заслужила счастья. Мне начало казаться, что это все не по-настоящему.
Чем счастливее я ощущала себя рядом с Куртом, тем меньше доверяла своему сердцу, тем хуже было наказание. Счастье? Да это же не для меня. Разве мне теперь до счастья? Нет, моя судьба отныне — власяницы и «меа кульпа»[41].
Но в конце концов мое уныние уступило любопытству. Однажды, проснувшись в постели Курта и глядя на него, пока он еще спал, я вдруг ощутила крошечный проблеск надежды. Может, это и вправду происходит на самом деле? Что, если любовь, о которой все столько говорят, любовь, которую я, как мне казалось, видела между Индрой и Лу, любовь, к которой я стремилась всем сердцем, действительно возможна? Что, если она сейчас лежит рядом?
Иногда я задумываюсь: если такая любовь — та, что распахивает твое сердце, словно устричную раковину, — если эта любовь — всего лишь миф, что же тогда реальность?
Через несколько месяцев после начала нашего с Куртом романа меня по-прежнему периодически преследовали приступы угрызений совести, словно остаточные толчки после большого землетрясения. Тогда я решила, что смена обстановки пойдет мне на пользу. И вот через год после возвращения из Нью-Йорка мы с Куртом отправились в Южную Америку, смотреть руины инков и пить мальбек[42] огромными бокалами.
По приезде в Лиму наша подруга Кэти рассказала нам о шаманке. Несколько раз в год Кэти и ее родные ездили к этой курандеро[43] в Северный Перу на ритуал очищения. Курт потом вспоминал, что, только услышав слова «шаманка» и «ритуал», взглянул на меня и сразу понял: ему крышка. Я должна была увидеть этого целителя во что бы то ни стало. И вот, через шесть часов после возвращения из Мачу-Пикчу, с распухшими от резкого перепада высот головами, мы сели на самолет и полетели на север, в Чиклайо.
— Пора на встречу с колдуньей! — пропел Курт, когда на рассвете сработал будильник.
Весь день мы бродили по Чиклайо, а также отоваривались на рынке для колдунов, где один дядька пытался всучить мне высушенные головы и подлинные артефакты цивилизации моче[44]. В полночь мы взяли такси и отправились в заброшенную часть города, где рыскали бездомные собаки, улицы были завалены мусором и горел единственный тускло-желтый фонарь, свет которого почти поглотила черная ночь.
Итак, мы приехали к Исабель, шаманке. В дверях нас встретила ее помощница Иоланда, и мы вручили ей конверт с деньгами, который она сложила пополам и сунула в карман, а затем проводила нас в дом. Внутри было почти так же пыльно, как на улице. С низких потолков свисала грязная паутина.
Муж и дети Исабель сидели у маленького старого телевизора. В доме пахло рыбой и жареным маслом.
Иоланда подвела нас к двери, ведущей в маленький дворик. Ночь была ясная, и мы инстинктивно обратили головы к небу, разглядывая созвездия. Вскоре нас рассадили — кого на корточки, кого в позу лотоса — вокруг небольшого алтаря, который Исабель называла «меса». Он был заставлен пузырьками со снадобьями и лосьонами, текстами молитв, камушками, палочками, фигурками, кусочками лент, а еще там было несколько распятий и серая пластиковая миска, наполненная какой-то зеленой жижей, похожей на желе. Но на самом деле это был сок галлюциногенного кактуса Сан-Педро.
Я не из тех, кто не прочь побаловаться наркотой, но в ту ночь пила сок кактуса с таким упоением, будто тот был способен вылечить меня от ужасной болезни. Это был не наркотик, а портал, будто сам святой Петр приглашал меня в рай с каждым глотком. Сегодня ночью мне предстояло войти в его ворота, а завтра проснуться в раю рядом с Богом, ангелами и мужчиной, которого люблю. Мы пили, а Исабель читала католическую молитву по-испански. Потом мы пили еще. Вкус у сока был слабый, горьковато-травянистый, как у стебля одуванчика.
Когда наркотик начал действовать, Исабель приказала нам встать. Каждому вручили гладкую деревянную палку и велели потереться ей. Мы терли лицо, руки, грудь, ноги, стопы. Изабель приказала тереть и стряхивать, как бы снимая налет и прогоняя злых духов, как пенку с кипящего молока. Этим мы занимались несколько часов. Оттирали себя палками, а Исабель с Иоландой читали молитвы и ходили вокруг, опрыскивая нас изо рта лосьоном, святой водой и самогоном. Это был такой мощный скраб для души, благодаря которому я избавлялась от чувства вины, сожалений и уныния, сбрасывая их, как старую кожу, чтобы родиться заново и начать новую жизнь с Куртом — счастливой, свободной, необремененной прошлым. Должно быть, кактус действительно подействовал, потому что мне казалось, что я вижу плохие воспоминания и неприятные чувства на коже. Они принимали вид злобных гномов, которых я должна была раздавить своей мощной волшебной шаманской палкой. Раздавленные, они падали мне под ноги. Куча из гномов росла, а я чувствовала необычайную легкость внутри.
Каждые пару минут Исабель с Иоландой водили вокруг меня металлическими и деревянными палками, а потом плевались. Я же чистила свою ауру, снимала старую кожу, избавлялась от прошлого, и чем легче мне становилось, тем отчетливее звучал голос внутри: получается! У меня получается! Я освободилась от Джоны, от Нью-Йорка, от разочаровавшихся во мне друзей и встревоженных родных. Простила себя, Джону и даже Бога, при этом не добавив, как обычно, слов: «Если Он вообще существует».
Я чувствовала, что Курт где-то рядом. Этот огромный, крепкий, бородатый моряк разрешил двум женщинам с молитвенниками в руках плевать на себя кактусовым соком. Он мог бы обозвать этот ритуал невозможным бредом, сказать, что никогда в жизни не стал бы принимать участие в чем-то подобном, но вместо этого пошел вместе со мной, потому что любит меня. Я видела, как он натирается палкой с таким же серьезным сосредоточением, что и я, — и мне хотелось сказать ему, что благодаря его присутствию здесь, сегодня, я поняла, что чувствуют верующие, поняла, почему вера для них становится домом родным и истиной, в которой нельзя сомневаться, и успокоением, доселе мне неизвестным. Я пока не обрела такую веру, но нашла любовь — тоже своего рода религия. Чувствуя присутствие Курта, я наконец позволила себе поддаться зову своего сердца и открыть свое сердце ему. Этот глупый, надоедливый, нелогичный орган привел меня туда, куда я никогда бы не попала, следуя голосу ума.
