Голый неандерталец. Происхождение, обычаи, ритуалы, интеллект древних родственников человека - Слимак Людовик
Это различие между эндо– и экзоканнибализмом может быть довольно теоретизированным. Во всех южноамериканских группах покойника боятся. В его намерениях сомневаются. Знают, что он уже не член общества. Он на вражеской стороне. Таким образом, в этих процессах поедания умершего может заключаться прогрессивный отказ от него. Он уже не свой, он выходит из группы, он считается объектом, которому больше нельзя доверять. Обряды смешиваются, границы между эндо– и экзоканнибализмом становятся размытыми. Кому поедать плоть? Самым близким родственникам? Или, наоборот, самым далеким от покойника членам племени? Нужно ли поглощать плоть или кости? Нужно ли в конце ритуала разбить череп нашими луками, как мы это делаем с вражескими воинами? Мертвец, близкий, отец выходит из этнического или семейного круга и становится неким опасным объектом и даже врагом, и тогда его плоть надо съесть, как плоть вражеских пленников. Если в теории эндо– и экзоканнибализм признаны во многих обществах на земле, и их можно довольно четко различить, на практике эти различия не так‑то просто отследить. Обряды, производимые по отношению к телу и в целом к останкам, как последним свидетельствам о мертвом, всегда ритуальные, они могут сливаться, совмещаться, чередоваться.
Итак, начиная с 1993 года неандертальские останки воспринимались как свидетельство каннибальских обычаев среди народов, предающихся антропофагии не в ритуальных, а в пищевых целях. И это мнение основывалось лишь на том, что человеческие кости были намеренно переломаны. Полагаю, это ошибочная интерпретация этнографической действительности. Она ограничивает сложность феномена очень маленькой сферой социокультурных фактов, свойственных в той или иной степени большинству обществ на земле. И археология знает о них с тех пор, как начала собирать архивы.
Шесть лет копать, чтобы добраться до съеденных тел
В 1993 году в этой маленькой полости на шестиметровой глубине перед нами стояла задача расширить площадь дна. Дыра была выкопана лестничкой, позволявшей спускаться постепенно, уровень за уровнем. Она была похожа на перевернутую ступенчатую пирамиду с маленькой верхушкой в самом низу; доступная площадь на самом дне была минимальной. Эту площадь надо было увеличить, чтобы докопаться до древнейших уровней и попытаться уяснить значение переломанных костей и разделанных более 100 тысяч лет назад неандертальских тел. Решено было рыть с самого верха и по ходу сравнивать вырытые до этого Пьером стенки, чтобы оказаться на древней земле наших людоедов.
Экспедиция продолжалась шесть лет, по два месяца в год, малым составом археологов, висевших на старых брусьях по краям дыры. Понадобилось 12 долгих месяцев пещерной работы, чтобы расчистить значительную поверхность площадью в 20 квадратных метров на дне этой дыры. Площадь открыла нам окно в прошлое, в котором мы хотели рассмотреть значение найденных человеческих останков. В других технических условиях эту работу можно было бы выполнить за несколько часов, но в нашем случае 12 месяцев были необходимыми и несократимыми. Мы должны были копать, описывать, аккуратно изымать все археологические, геологические и палеонтологические данные, зарегистрированные в пещере, слой за слоем. Пещера была засыпана постепенно, на протяжении тысячелетий. Таким образом, нам пришлось заново изучать почвы, отталкиваясь от самой поздней из них, находящейся на самом верху дыры. Мы ожидали, что эта трудная работа позволит выяснить, что происходило за все это время с климатом и живущими здесь людьми. По окончании 12 долгих месяцев работы мы наконец‑то попали на 15‑й уровень, на котором жили пресловутые каннибалы. На этом этапе к нам присоединились замечательные американские антропологи из Калифорнийского университета в Беркли, которые подарили нашему проекту больше шансов отличить самые мелкие человеческие останки от животных. Двенадцать месяцев, проведенных взаперти в пещере, сблизили меня с каждым сантиметром, и вскоре мы были вознаграждены за нашу настойчивость. Все эти годы мы, подвешенные на досках, испытывали археологический голод, мы скребли эту землю, чтобы выровнять края дыры, которую начал рыть Пьер. И в результате мы получили хорошую рабочую поверхность на дне дыры.
Мы находились в нескольких сантиметрах от грунта, по которому ступали древние каннибалы, и наконец‑то перешли от вертикальной расчистки к горизонтальным раскопкам, благодаря которым смогли бы точнее прочесть происходившее. От вертикальной геологии к горизонтальной этнографии. Теперь надо было медленно снимать отложения, чтобы выявить останки, брошенные неандертальскими охотниками более 100 000 лет назад. Нам удалось обнаружить довольно разрозненные останки, но в большинстве своем они неплохо сохранились. Большая куча пепла говорила о том, что неандертальцы поддерживали очаг. Вокруг нее были раскиданы разломанные и разделанные остатки животных. Затем наконец‑то показались первые человеческие останки. Сначала изредка, а затем и постоянно, one day, one remain («в день по находке»), как говорили американцы. Действительно, коллекция неандертальских останков быстро выросла из 13, обнародованных в 1993 году, до 78 костей. Они относились ко всем частям тела, от черепа до пальцев ног, появляясь беспорядочно и рассеянно по всей площади раскопок вперемешку с останками животных, послуживших пищей, и иногда вокруг очага, но без следов обгорания. Все наши находки мы представили миру в 1999 году, дав первые характеристики отношения неандертальцев к телам своих усопших. Анализ костей позволяет доказать, что эти 78 маленьких костных фрагментов принадлежали шести разным индивидам, среди которых можно опознать минимум двух детей, двух подростков и двух взрослых. Определение остается приблизительным, так как основывается только на подсчете одноименных костей. Извлечь шесть индивидов из довольно маленькой раскопанной площади в одном археологическом слое – это много. К тому же все возрастные категории были представлены равномерно. Тем не менее мы нашли очень мало кремней; человеческих останков было больше, чем каменных орудий. Раскопки закончились на констатации этого факта. Уникальные и удивительные события происходили в этой пещере сто тысячелетий назад. Наши исследования позволили предположить существование каннибализма в его широком значении, без возможности точно его охарактеризовать.
Этнолог может своими глазами наблюдать за сложными инсценировками, происходящими между живыми и мертвыми, археолог же всего лишь находит брошенные останки, которые трудно интерпретировать. Где обряды? Где действия и жесты живых? С какой целью был расколот этот череп? Чтобы добыть из него питательный мозг? Чтобы отцовская материя выжила в сыне и стала его плотью? Или его разломали и раздробили все члены группы, наподобие южноамериканцев, потому что он воплощает в усопшем часть врага, чей дух может вернуться из загробного мира пугать нас и мстить нам?
Я тебя съем от любви или от голода?
Двадцать лет прошло без новостей от этих ардешских людоедов, и вот в 2019 году глава той археологической экспедиции опубликовал в Journal of Archaeological Science очень интересный анализ, смущавший уже тем, что он подразумевал. Ученый предположил, что неандертальцы из Мула-Герси поедали своих мертвых в периоды острого голодания. А нехватка пищи могла объясняться серьезными климатическими изменениями, из‑за которых старые таежные биотопы превратились в густые теплые леса. Степные народы, охотники на лошадей, получается, просто не смогли полноценно приспособиться к новой среде. В новых густых лесах исчезли большие стада травоядных, на которых они привыкли охотиться, и голод привел неандертальцев к поеданию своих мертвых. Этнография и история признают невероятную сложность отношения к телам усопших – и вдруг авторы приходят к такому предельно точному, однозначному, определяющему цепь событий сценарию, исключающему любые другие гипотезы. Авторы публикации основывали свое рассуждение на предполагаемом возрасте стоянки, около 120 000 лет, как раз в начале периода потепления. Они подчеркивали, что от этого теплого европейского периода осталось очень мало объектов, признавая только пять памятников в Европе и один во Франции.
