Николай Смирнов—Сокольский - Рассказы о книгах
Последнее, однако, не помогло. Последовало строжайшее предписание министра Уварова от 16 мая того же года, где приказывается цензору Крылову объявить строгий выговор, отобрать все экземпляры у издателя и типографии и дальнейшее издание словаря воспретить.
В этом документе, между прочим, говорится: «Не могу не предположить предосудительного намерения со стороны сочинителя, который резкие и неблаговидные места напечатал курсивом, чтобы обратить на них особенное внимание…»
По всему видно, что этот злополучный курсив, которым столь широко пользовались авторы «Словаря», особенно возмущал министра Уварова.
Далее в «Деле» имеется отношение Цензурного комитета, уведомляющее министра о том, что «артиллерии штабс–капитан Кирилов представил в Спб–ский Цензурный комитет находящиеся у него, в типографии и у книгопродавцев 1586 экземпляров полных и 14 неполных — всего 1600 экземпляров… Книги хранятся теперь в Ценз. комитете за печатью в особом сундуке».
Это отношение датировано 23 мая 1846 года.
Беда, которая разразилась над вторым выпуском словаря, грозившая не только приостановкой дальнейшего его издания, но и находившемуся в продаже первому выпуску, не обескуражила Петрашевского и его представителя — штабс–капитана Кирилова.
Они решили бороться, чему служит приложенное к делу крайне любопытное заявление, составленное, по–видимому, Петрашевским и подписанное Кириловым. Содержание этого заявления таково:
«При усиленном старании моем, я успел собрать 1600 экземпляров 2-ой части моего издания, которые имею честь представить в Цензурный комитет… При этом считаю за долг присовокупить, что начальство мое, вполне убежденное в благонамеренности образа мыслей моих, будет ходатайствовать у г-на Министра Нар. Проев, о благосклонном разрешении перепечатать все статьи г. Петрашевского, допущенные мною в издание по безусловной доверчивости моей и особенному цензорскому просмотру и одобрению; но некоторые из них по отпечатании оказались более чем несоответствующими главной цели моего издания, удостоенного посвящения князю Михаилу Павловичу. По этому случаю прошу приостановить уничтожение представленных мною экземпляров…»
По заявлению этому видно, что издатели все еще продолжали возлагать надежды на «августейшее имя», которому был посвящен второй выпуск словаря.
Надежды эти были не напрасны. Трюк с «посвящением» заставлял и министра народного просвещения и председателя Цензурного комитета продолжать заниматься делом о «Карманном словаре» значительно дольше, чем он в их глазах заслуживал.
26 июля 1846 года министр народного просвещения Уваров специальным отношением уведомил Мусина—Пушкина о том, что в принципе он согласен удовлетворить просьбу Кирилова о возможности заменить страницы словаря, неудовлетворяющие требованиям цензуры — новыми, «соблюдая при этом особую осмотрительность».
В силу этого министр рекомендовал «поручить нескольким цензорам, независимо один от другого», пересмотреть словарь.
Это распоряжение министра было выполнено, и в особом ответе председателя Цензурного комитета по этому поводу говорится (9 сентября 1846 г.), что «я поручил гг. цензорам Никитенко и Фрейгангу, независимо один от другого, пересмотреть вновь второй выпуск «Карманного словаря», и они, прочитав книгу, «исключили из нее все места, которые по их мнению могут казаться более или менее непозволительными».
Однако, сообщается далее, как «подобного рода мест оказалось в словаре весьма много, то Цензурный комитет, признавая невозможным перепечатать только некоторые его страницы, полагает оставить вытребованные от г. Кирилова экземпляры этой книги при делах Комитета, считая их уничтоженными…»
На документе резолюция: «г. Министр согласился с мнением оставить перепечатку книги».
Таковы архивные документы, иллюстрирующие цензурную историю «Карманного словаря иностранных слов».
Запечатанные в сундуке Цензурного комитета, экземпляры второй части словаря хранились довольно долго.
Из документов видно, что даже и в 1851 году (очевидно по инициативе пресловутого «Комитета 2‑го апреля») потребовалось полное изложение «дела о словаре». В этом «изложении» за подписью старшего секретаря Янкевича особо опять отмечается, что «издание посвящено было в бозе почившему великому князю Михаилу Павловичу».
Наконец, уже 3 марта 1853 года, судя по протоколу, хранящемуся в деле Цензурного комитета, все арестованные экземпляры второго выпуска «Карманного словаря» были преданы сожжению.
Так заканчивается история этого замечательного издания.
«КАБИНЕТ АСПАЗИИ»
Известный дореволюционный библиофил и знаток русских иллюстрированных изданий В. А. Верещагин в 1914 году в Петербурге выпустил почтенной толщины книгу «Памяти прошлого». В книге помещен ряд статей и заметок о старинной мебели, о веерах, о модах, о книгах и о многом другом. Все эти статьи и заметки были ранее напечатаны автором в журналах «Старые годы», «Русский библиофил», «Столица и усадьба» и других.
Весьма возможно, что напечатанные порознь, статьи эти оставляли приятное впечатление, но будучи собранными вместе, в одну книгу, они стали чуточку напоминать каталог комиссионного магазина, владелец которого расхваливает свой товар исключительно только по той причине, что он старинный. Никаких других достоинств, кроме древнего года рождения, у этого товара не оказалось.
Это тем более обидно, что В. А. Верещагин — человек с несомненным вкусом. Он был председателем петербургского Кружка любителей изящных изданий и выпустил ряд книг, образцовых по оформлению 2.
Любование стариной, вне связи с историей, развитием науки, культуры и искусства, — совершенно непонятно.
Предисловие автора книги «Памяти прошлого», в котором говорится: «От современной нам тусклой бездарности, от томительных будней мы словно стремимся уйти в мир иной, где жили полнее и благороднее чувствовали», — сейчас просто смешно. Это же опять знаменитое: «В старину живали деды веселей своих внучат»…
Забавно, что в самой старинной книге, имеющейся у меня в библиотеке, в сочинении Семеона Полоцкого «Притча о блудном сыне», примерно это же самое говорилось в 1685 году, почти триста лет назад!
Да когда же, в конце концов, эти самые деды жили действительно лучше! При Адаме, или при Ное?
В книге В. А. Верещагина «Памяти прошлого» мое внимание остановила заметка, озаглавленная: «Кабинет Аспазии. Альманах на 1815 год».
Заметка написана в том же сентиментально–восторженном тоне, как и вся книга. Начинается заметка словами: «Вы конечно помните Аспазию, знаменитую гречанку, красавицу, умницу, обучавшую афинян красноречию, жену Перикла, друга Алкивиада и Софокла. Ее памяти посвящен прелестный альманашек 1815 года».
И далее: «Благоуханными цветами он усыпает свою дальнюю дорожку. Это не пышные розы и не роскошные орхидеи, пробуждающие своей чувственной прелестью греховные помыслы. Это скромные полевые цветочки: голубые васильки и незабудки, желтые лютики и алые лазоревки, душистые и нежные…»
Ряд примеров, приводимых В. А. Верещагиным, показывает, что альманах «Кабинет Аспазии» посвящен авторами и издателями (ни тех ни других В. А. Верещагин не называет) — женщинам, «прекрасному полу»… Разговор идет о модах, о «прелестных ручках и ножках» и о всем прочем, что характеризует подобные же издания того времени, вроде «Журнала для милых», «Дамского журнала» и так далее.
Заканчивает свою статью В. А. Верещагин призывом: «Перелистайте же альманах лучше сами! Вы найдете, я уверен, на его пожелтевших страницах еще много таких же маленьких розовых жемчужин. Пробегите его нежные мадригалы и наивные эпиграммы, чувствительные романсы и элегии, дифирамбы и сказки, побасенки и песни. Они очаровательны любезной своей искренностью и свежей непосредственностью».
Я уже говорил, что альманахи и сборники — это своего рода «конек» моего книжного собирательства. Однако «Кабинета Аспазии» я в своем собрании не имел и, честно говоря, до В. А. Верещагина ничего о таком альманахе не слышал. Неудивительно, что я кинулся к своим «книжникам, но не фарисеям» с воплем: «Достаньте мне «Кабинет Аспазии»!
Книжники пожимали плечами и отвечали, что–де слыхать они о таком альманахе слыхали, но что он уже давненько не попадался…
— Да как давненько–то? — спросил я у одного, наиболее расположенного ко мне «мага и волшебника» книги, — год, два, десять?
— Ну, десять — не десять, — ответил мне «маг и волшебник», — но я, как вы знаете, работаю в книжном деле лет сорок, так вот все сорок лет и не попадался…
Я понял, что «Кабинет Аспазии» принадлежит к тем непрославленным книжным редкостям, которые порой встречаются куда реже знаменитых и прославленных раритетов. О последних все знают, все их берегут, а такие вот «Кабинеты Аспазии», если иногда и появляются, то на них никто и внимания не обращает. При случае, их можно купить за копейки, только где же искать случай?
