История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
Как свидетельствуют офицеры Кавказской армии, после успеха Эрзерумской и Трапезундской операций начала 1916 года у командующего Кавказской армией генерала Н. Н. Юденича зародился план движения на Царьград со стороны Малой Азии. Юденич понимал значение Царьграда и видел бездействие Черноморского флота в этом плане. Падение Эрзинджана стало первой вехой на этом пути. Весь 1916 год ушел на подготовку решительного наступления в Малой Азии через всю Турцию на Константинополь. Революция опрокинула и эти планы.
Была ли вообще возможна высадка сильного русского экспедиционного корпуса у Константинополя? Участники войны, ученые-моряки отвечают на этот вопрос положительно. Прежде всего, в кампании 1916 года русский Черноморский флот окончательно и твердо стал господствовать на Черном море. После падения Трапезунда на черноморском побережье у неприятеля, по сути, осталась только одна оборудованная гавань – Босфор. Да, была еще болгарская Варна и занятая румынская Констанца, но там базировались только подводные лодки.
Германо-турецкий флот был заперт в проливах русскими минными постановками у Босфора. Остается только вопрос о транспортах, перевозящих войска. Начальник военно-морского управления при Верховном Главнокомандующем А. И. Бубнов считает, что уже в 1916 году русский флот был готов ударить по Босфору с величайшей уверенностью в успехе. Бубнов пишет, что в 1916 году «мы уже имели транспортную флотилию, способную перебросить на неприятельское побережье в один прием целый армейский корпус усиленного состава, а впоследствии обеспечить снабжение и питание высаженной в два-три приема десантной армии силой до трех армейских корпусов со всеми их тыловыми учреждениями и службами» [239].
М. А. Петров говорит о подготовке удара по Босфору в кампании 1917 года следующим образом: «Черноморский флот был готов выполнить перевозку десантного оккупационного корпуса. Его транспортная флотилия была способна поднять крупные соединения войск, а при напряжении всех средств – армию в составе четырех корпусов. Со вступлением в строй “Императрицы Марии” вопрос об обеспечении операции со стороны моря не возбуждал особых сомнений». О возможностях середины 1916 года сообщает Н. Новиков: «Действительная десантная емкость транспортной флотилии Черного моря, насчитывавшей в своем составе свыше ста транспортов, равнялась не одному, а двум корпусам. Командование Черноморского флота и транспортной флотилии, избегая крупных и ответственных обязательств, в своих представлениях о десантных возможностях флотилии перед Ставкой и кавказским командованием заведомо показывало заниженные цифры» [240].
Тем не менее в ходе всей войны Ставка и императорская власть так и не решились на удар по Черноморским проливам. Когда же пришло осознание напрасно потерянного времени, было уже слишком поздно. Великая русская революция не оставляла возможностей для войны: ее деятелей интересовала только борьба за власть, выпавшую из рук ослабевшей под тяжестью мировой борьбы монархии.
Перед Февральской революцией
К исходу второго года войны англо-французские союзники уже перестали рассматривать русских в качестве равноправного члена коалиции. А именно – великодержавного члена Антанты (все прочие союзники помельче, включая и Италию, изначально не рассматривались Великобританией и Францией на равных). Исходя из этого, различные общесоюзные решения, от стратегических до хозяйственных, имели два вектора – англо-французский и русский. Каждый вектор – по отдельности. Именно поэтому русские передавали союзникам свое золото в обмен на военное снаряжение – от самолетов и тяжелых орудий до сапог и колючей проволоки включительно. Именно поэтому переписка Ставки с представителями русского командования в союзных странах пестрят жалобами на коалиционную неравноправность.
Можно назвать лишь несколько примеров того простого факта, что к Российской империи, к которой в августе 1914 года из Парижа летели мольбы о помощи, к 1917 году уже относились как к разгромленной Сербии или Румынии. Назвать с одной лишь оговоркой, что Россия, помимо самих французов и англичан, по окончании войны претендовала на роль одного из европейских гегемонов.
Так, во всех своих сношениях с Германией относительно следования международному законодательству, предусмотренному для военного времени, англо-французы не только выступали единым фронтом, но и игнорировали интересы Российской империи. В частности, это сказалось на отношении германского военно-политического руководства к военнопленным из различных государств стран Антанты. Как пишет немецкая исследовательница, «на основе стремления к отказу от обоюдных репрессий Германия, Франция и Англия договорились в начале 1917 года о возврате своих военнопленных из зон боевых действий (использование труда военнопленных для военных нужд было запрещено Гаагскими конвенциями. – Авт.). Так как Россия была не в состоянии применять репрессии [против неприятельских пленных] так эффективно, как Англия и Франция, у германского военного командования не было необходимости обращать внимание на положение русских военнопленных. На смену английским и французским пленным в зоне военных действий были тут же введены русские пленные» [241].
Есть и куда более существенный пример. В 1916 году российское правительство неоднократно обращалось к англичанам с просьбой о посредничестве в приобретении в нейтральных и союзных странах торговых судов для перевозки на Русский Север (Архангельск) того военного снаряжения, что должно было поступать в Россию по союзным поставкам. Англичане, которым такой поворот дел, разумеется, был невыгоден, отказали. И даже более того – сумели поставить под свой контроль все те русские корабли, что наличествовали на Русском Севере.
Шантаж британцев, угрожавших прервать поставки в Россию, вынудил русское правительство пойти на уступки и передать русский Северный торговый флот в распоряжение англичан (единственным вооруженным русским кораблем на Севере являлось посыльное судно «Бакан», посланное в 1913 году в Архангельск для защиты рыболовецких промыслов). Как говорит ученый, «передача английскому адмиралтейству русского торгового флота и северных портов, которые были основной артерией, связывающей Россию с Западом в годы войны, привела к тому, что под контролем англичан очутилась фактически и внешняя торговля России» [242].
Такое положение сохранялось в течение всего хода войны, облегчив впоследствии проведение Антантой интервенции против Советской России с Русского Севера. Можно встретить и противоположные утверждения, указывающие, что данная зависимость от союзников была изжита еще до Февральской революции. Так, В. Е. Шамбаров, разбирая в своей работе русско-английские противоречия в вопросе поставок грузов в Россию и проблему военно-политического расклада сил в Северном регионе Российской империи, пишет, что 15 января 1917 года председатель Государственной думы М. В. Родзянко заявил о недопустимости английских претензий на русский торговый флот, и компенсации от конвоирования транспортов в Архангельск и Романов-на-Мурмане. Морской министр И. К. Григорович «нашел выход» в покупке у Японии бывших русских кораблей – «крейсеров» «Варяг», «Пересвет» и «Полтава». В. Е. Шамбаров делает резюме: «В обстановке величайшей секретности эти корабли, уже с русскими экипажами, совершили долгий и трудный путь вокруг Африки и летом прибыли в Архангельск. На Севере появилась собственная эскадра для конвоирования судов, и предлог для шантажа исчез» [243].
Тем не менее эта точка зрения ошибочна. Данная мысль целиком взята из мемуаров того же М. В. Родзянко [244], который, не будучи человеком военным и не историком, а мемуаристом, не претендовал на знание вопроса в полном объеме. Отсюда и последовало нагромождение ошибок, скрывших под собой зерно истины. Указанные корабли прибыли во Владивосток еще 21 марта 1916 года, а через неделю на них были подняты русские флаги, так что усиление эскадры на севере страны планировалось как минимум за год до указанного заявления М. В. Родзянко. Возможно – через предварительное участие в боевых действиях на Средиземноморье, где уже действовал крейсер «Аскольд».
