История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
И именно поэтому же англо-французские союзники не желали усиливать русскую армию военным снаряжением в той мере, что будет достаточной для достижения таких побед на Восточном фронте, что по своим масштабам и значению превзойдут вероятные победы на Западном фронте. Если вспомнить, чем окончилось французское наступление в 1917 году, известное как «бойня Нивелля», то следует признать, что опасения французского руководства не были беспочвенны: столь позорного и кровавого поражения французы ни разу не понесли за всю войну.
Разногласия внутри российской элиты вызывали опасения у союзников, которые в конечном счете сделали ставку на подконтрольную своему влиянию буржуазную оппозицию. Так, французский военный представитель на межсоюзнической конференции в Петрограде в феврале 1917 года генерал Н.– Ж. де Кастельно в своем рапорте в военное министерство от 25 февраля докладывал: «…я не нашел в умах и сердцах некоторых [русских] деятелей бесповоротного решения и надежды нанести смертельный (решительный) удар германскому могуществу в кампании 1917 года. Влиятельные люди, как Председатель думы, хотели бы выжидать и не ввязываться в новые операции до того, когда время позволит устранить главнейшие недостатки. Те же чувства проникли и в некоторые военные круги. Некоторые думают, что русская армия неспособна предпринять в ближайшем будущем решительных операций на своем фронте. Под впечатлением опыта наступлений, предпринятых в 1916 году на Западном и Восточном фронтах Антанты и тяжелых потерь, понесенных в особенности войсками Брусилова (980 000 человек), они полагают, что русская армия еще недостаточно снабжена техникой, чтобы прорвать на широком фронте укрепления позиций противника и развернуть затем массы их сил в быстрой и решительной маневренной войне. Они склоняются к отсрочке начала крупных операций». Впрочем, как далее отмечал генерал Кастельно, врио начальника штаба Верховного Главнокомандующего генерал В. И. Гурко и сам царь определенно стояли за то, чтобы придать кампании 1917 года «решительный характер» [248].
Вероятнее всего, как раз последнее и пугало французов и англичан. Здесь еще раз вспомним, что, согласно русским претензиям в послевоенной Европе и уже заключенным секретным соглашениям, на практике Российская империя действительно должна была стать европейским гегемоном. Допустить этого французы и англичане не могли уже только в силу инстинкта самосохранения – удивительно только, почему русское руководство не понимало, что союзники не позволят России воспользоваться плодами победы.
Итак, прежде всего главным итогом войны должно было стать уничтожение Австро-Венгрии посредством ее расчленения на ряд мелких государств и, вероятнее всего, раздробление Германии на несколько стран (Пруссия, Бранденбург, Бавария, Шлезвиг, Ганновер, Баден и др.). Что это означало? Такой расклад предполагал, что в Старом Свете остаются только (не считая островной Англии) две великие державы – Россия и Франция.
Могла ли Франция, жившая за счет эксплуататорского кредитования более отсталых государств, где отсутствовал прирост населения, тягаться с русским колоссом, в котором две трети населения после демографического взрыва конца XIX века составляла молодежь? При этом львиная доля новообразованных государств в силу своего территориального расположения окажется в сфере влияния Российской империи. Вдобавок, Восточная Пруссия и Галиция в составе России, Польша в качестве русского вассала и вдвое увеличенное Сербское королевство – верный русский союзник – в качестве наиболее мощного государства Балканского полуострова.
Кроме того, к России должны были отойти Черноморские проливы, что логически предполагало русскую гегемонию на Средиземноморье. А отсюда недалеко Индийский океан, Персидский залив и как следствие претензия на мировую гегемонию наравне с набравшими экономическую мощь США. Именно для господства на морских путях строились четыре линейных крейсера типа «Измаил» (строительство было приостановлено на время войны), а свободный выход из Черного моря означал, что одна из основных баз русского кораблестроения станет недоступной для неприятельских ударов, как это было ранее.
Представляется, что выводы отечественных исследователей о том, что Российская империя безнадежно отставала от своих европейских конкурентов (не говоря уже о США) верны именно для обстановки в довоенной Европе. После войны позиции России должны были неимоверно усилиться как присоединением новых территорий (Восточная Пруссия, Галиция, проливы, сюзеренитет над единой Польшей), так и распространением русского влияния на Центральную Европу и Балканский полуостров. Конечно, российская экономика была слабей даже только одной французской экономики. Но их нераскрытый потенциал был несравним.
В условиях тесного взаимодействия (от конфедеративного сотрудничества со славянскими государствами до оккупации Восточной Пруссии и проливов) с рядом европейских стран российская модернизация начала двадцатого века, начатая столыпинской аграрной реформой, могла протекать при несравненно более благоприятных обстоятельствах. Ведь теперь на потенциал Российской империи (человеческие и природные ресурсы) накладывалась бы общая культурность вновь обретенных и подвассальных территорий.
Но и более того, при данном раскладе сил в Европе никакие новые колонии, которые, согласно секретным договоренностям, отходили к ведущим державам Антанты, фактически ничего не могли добавить к общему потенциалу Великобритании или Франции. Персидский залив и без того контролировался англичанами, а Передняя Азия – французами. Проблема ограничивалась бы просто приобретением очередных колоний, которые еще следовало усмирять и осваивать. Державы Запада, вне сомнения, должны были обезопасить себя разгромом германской претенциозности на европейскую гегемонию (а, если не считать США, европейская гегемония фактически означала бы и мировую гегемонию). Но точно так же, только ради удержания своих прежних позиций в Европе и мире, они были обязаны сдержать и угрозу русского экспансионизма после победы в Первой мировой войне.
Действительно, после 1918 года, даже выведя из строя и Германию, и Австро-Венгрию, и Россию, англо-французы были вынуждены пойти на компромисс с набравшими силу Соединенными Штатами Америки на Вашингтонской конференции 1921 года. Напомним здесь, что к июлю 1914 года государственный долг США составлял почти четыре миллиарда долларов, а стоимость американских ценных бумаг, принадлежавших иностранцам, равнялась пяти миллиардам. К концу Первой мировой войны Антанта задолжала США более одиннадцати миллиардов долларов, и, кроме того, еще тринадцать миллиардов долларов располагались за пределами Америки в качестве капиталовложений [249]. Только влияние американских изоляционистов в Конгрессе позволило Великобритании и Франции номинально числиться в качестве ведущих держав в Старом Свете вплоть до 1939 года. Это был последний шанс англо-французов. А русские не являлись изоляционистами.
Россия только одной своей географией и своими природными богатствами имеет лишь два варианта своего развития как геополитическая величина: или великая держава, или сырьевой придаток для великих держав. Поэтому русские в свою очередь опасались, что Запад пойдет на сделку с Центральным блоком за счет Российской империи. Недаром весной 1917 года, уже после падения самодержавия, главкозап генерал В. И. Гурко сообщал новому Верховному Главнокомандующему генералу М. В. Алексееву: «Мы обязаны оказать союзникам активную помощь, и только в этом случае мы можем требовать от них выполнения взятых на себя ими обязательств. Если же они увидят нашу неспособность к активным действиям, если они придут к сознанию, что наше государственное расстройство сделало армию и страну небоеспособной, то они будут считать себя свободными от принятых по отношению к нам обязательств. Таковы мои впечатления, вынесенные из сношения со многими из представителей союзных государств на конференции. Считая же себя свободными от обязательств, последние легко смогут заключить выгодный для них сепаратный мир за наш счет с немцами, которые на это пойдут легко, так как они в сущности ничего не ищут от Западных держав и вполне могут быть удовлетворены за счет России, как в пределах Европы, так и на Ближнем Востоке».
