История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович

И еще. Занятие Царьграда позволило бы русской верховной власти получить огромный кредит доверия внутри империи. На этом активе можно было бы долго оправдывать пассив в виде военных поражений 1915 года или человеческих «гекатомб» года 1916-го. Одним ударом фактически достигалась цель всей мировой войны для Российской империи, после чего можно было легко утверждать, что теперь надо драться за удержание завоеванного.

Следование в фарватере союзной политики подвело и на этот раз. Но что говорить: на самом высоком уровне вопрос об обнародовании результатов секретных соглашений между союзниками о проливах был поднят только премьер-министром Б. В. Штюрмером в докладе царю 21 августа 1916 года, да и то в связи с польским вопросом. Штюрмер указал, что, прежде чем предоставлять автономию Польше, необходимо обнародовать то положение, что по итогам войны Константинополь будет принадлежать Российской империи. Премьер говорил: «Мне казалось бы возможным ныне же объявить России и Европе о состоявшемся договоре с нашими союзниками – Францией и Англией – об уступке России Константинополя, проливов и береговых полос. Впечатление, которое произведет в России осуществление исторических заветов, будет огромное».

Значение Царьграда-Константинополя в народном сознании, которое необходимо было подвигнуть к войне и идеологически обосновать участие страны в мировой бойне, приобретало важнейший резонанс. «Из утраты интереса к обладанию Константинополем вытекал важный вывод: Россия оказалась вовлеченной в полномасштабную войну, требующую привлечения всех ее ресурсов, не имея подлинной, воодушевляющей народ общенациональной цели. Эта ситуация была бы, возможно, терпимой в случае скоротечности войны, но напряжение нескольких лет и потери, исчисляемые миллионами человеческих жизней, делали сомнительной моральную обоснованность жертв» [230]. Но все было не так просто.

Наши «верные» союзники, французы, вообще были категорически против русского присутствия в проливах. И только искусный нажим со стороны российского МИДа позволил решить дело. Согласно русско-британской конвенции от 12 марта 1915 года, Российской империи гарантировалась передача Константинополя с прилегающими территориями:

1) западное побережье Босфора и Мраморного моря;

2) Галлиполийский полуостров;

3) Южная Фракия по линии Энос-Мидия;

4) восточное побережье Босфора и Мраморного моря до Измитского залива;

5) все острова Мраморного моря, а также острова Имброс и Тенедос в Эгейском море.

10 апреля к конвенции присоединилась Франция. Наверное, не надо говорить, что практически вся остальная Турция, за исключением Малой Азии, доставалась союзникам. И это не говоря уже о прочих экспансионистских замыслах англо-французов. Согласно договоренностям, Россия получала проливы (да еще, быть может, австрийскую Галицию и, не исключено, германскую Восточную Пруссию). Зачем России были нужны националистически настроенная Галиция и уж тем более совершенно чуждая Восточная Пруссия – неизвестно. Почему-то дипломатические заветы прусского короля Фридриха II Великого – «хватай больше, потом будет что отдавать», продолжали оставаться в качестве руководящей линии внешнеполитических устремлений.

А что же должны были получить союзники России?

Великобритания: часть африканских колоний Германии, распространение британской сферы влияния на нефтяные месторождения Персидского залива, Месопотамию с Багдадом, большую часть Аравийского полуострова, порты Хайфа и Акка в Палестине.

Франция: Эльзас-Лотарингию, продвижение франко-германской границы к Рейну, часть африканских колоний Германии, Сирию, Ливан, Малую Армению, Киликию, значительную часть Курдистана, часть Восточной Анатолии, часть Аравии, Мосул.

Так что кто-кто, а англо-французы себя не обидели! Персидский залив – вообще стратегически и геополитически важнейшая территория, что подтверждают события наших дней в Ираке. Однако даже и теперь союзники продолжали ставить всяческие препоны русским. Если при монархии этот фактор особенно явно не проявлялся, то после Февральской революции положение вещей сразу изменилось, несмотря на то, что Временное правительство поспешило признать все тайные и открытые договора царского режима. Как говорят современные исследователи, «секретное соглашение держав Тройственного согласия по Черноморским проливам явилось своего рода кульминацией, высшим достижением российской дипломатии и лично министра иностранных дел Сазонова на пути к осуществлению “исторической задачи” внешней политики России. В истории борьбы России за проливы оно формально фиксировало такое решение проблемы “ключа от южных ворот империи”, которое не было достигнуто в самом благоприятном для нее Ункяр-Искелесийском договоре 1833 г.» [231].

Но кто же больше выиграл? Ведь это соглашение, бесспорно, способствовало упрочению антигерманской коалиции, так как теперь Российская империя в любом случае должна была вести войну до победного конца, невзирая ни на какие изменения обстановки. Иначе говоря, о сепаратном мире, в случае безысходности продолжения войны, отныне не могло быть и речи. В противном случае проливы оставались бы для России недосягаемыми.

В результате вопрос о Черноморских проливах стал для союзников постоянным и чрезвычайно эффективным рычагом давления на русскую сторону посредством шантажа: «Пойдя на заключение с Россией соглашения о проливах, Англия и Франция обеспечили участие русской армии в войне против Германии до победного конца, и приобрели действенное средство дипломатического воздействия на царское правительство. Это соглашение предрешило вопрос о дальнейшем разделе Оттоманской империи… Характерно, что каждый раз, когда французским правящим кругам необходимо было добиться от русского правительства выполнения их определенных пожеланий, они напоминали ему о Константинополе и проливах, используя это в качестве рычага давления на Россию» [232].

То есть русские теперь вынуждены были соглашаться на любые территориальные претензии англо-франко-итальянцев, лишь бы удержать за собой обещанные проливы. В течение всей войны англо-французы держали в рукаве эту «козырную карту». Д. Ллойд-Джордж, поддерживая британского министра иностранных дел Э. Грея в вопросе об уступке России Черноморских проливов, говорил: «Русские настолько стремятся овладеть Константинополем, что будут щедры в отношении уступок во всех прочих местах». Но стоило только социалистическому правительству 1917 года в России отказаться от территориальных претензий, как союзники тут же приветствовали подобную инициативу, нисколько не собираясь отказываться от собственных приращений: не говоря уже о колониях, французы вообще собирались установить новую границу с Германией по Рейну.

Об отношении союзников к новой, революционной, власти говорит следующий факт. Одному из лидеров Временного правительства и министру иностранных дел в его составе П. Н. Милюкову удалось договориться с новым Верховным Главнокомандующим генералом М. В. Алексеевым и Морским Генеральным штабом о проведении операции против Босфора. Дело сорвалось из-за транспортных неурядиц и настроений разлагавшихся в ходе революционного процесса войск. Тем не менее русский МИД попытался склонить турок к сепаратному миру, однако союзники заявили, что согласны на этот шаг лишь при условии отказа России от притязаний на проливы [233]. Впрочем, генерал Алексеев еще при монархии даже соглашался на отказ от проливов во имя победы над Германией.

В свою очередь пришедшее к власти уже в июне социалистическое правительство А. Ф. Керенского поспешило объявить всему миру о том, что Россия будет продолжать войну до победного конца, отказавшись при этом от любых территориальных приобретений. То есть «без аннексий и контрибуций». «Заявление А. Ф. Керенского о бескорыстном продолжении войны чрезвычайно понравилось британским правящим кругам и общественности, чего он и добивался: в Англии в это время специально изучался и широко пропагандировался именно этот способ решения вопроса о проливах… Именно ему [Керенскому] было решено оказать поддержку, в отличие от Милюкова, об отставке которого союзники не сожалели. Западная дипломатия и пресса с радостью расценили выступление Керенского как отказ от русских притязаний на Константинополь и проливы при сохранении всех прочих соглашений (выделено. – Авт.). Интересно, что в конце марта 1917г. и французское, и английское правительства подтвердили действительность всех ранее заключенных с Россией соглашений. А тут появился шанс, ни на йоту не нарушая данного слова, избавиться от обязательств!» [234]