История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
Когда в дело вступают пушки, нужно помнить только о своих собственных интересах и сбережении крови своих собственных солдат. Между тем в России всегда слишком заботились о наших союзниках, прислушиваясь к их своекорыстным советам и забывая при этом о собственном народе. Разумеется, как того и следовало ожидать, Турция в середине октября вступила в войну на стороне Германии, и теперь русские могли пожать плоды английской политики в отношении России. Как будто бы опыта девятнадцатого века было недостаточно! Набеги германских крейсеров на российское побережье вызывали приступы гнева у Верховного Главнокомандующего, а между тем, следовало бы напомнить великому князю Николаю Николаевичу, что во многом по его вине русский флаг не утвердился на берегах Босфора и Дарданелл в начале войны.
Существует точка зрения, что младотурецкое правительство было втянуто немцами в войну. Так, И. Л. Бунич считает, что турки в принципе не горели желанием нападать на Россию. И тогда германский адмирал Сушон, объединив под своим руководством весь германо-турецкий флот, под предлогом проведения «учений» добился выхода в Черное море, чтобы спровоцировать войну обстрелом русского побережья, «чтобы ни Россия, ни Турция не могли бы пойти на попятную» [224].
Действительно, Германия сделала все возможное, чтобы втянуть Турцию в войну, однако, вне сомнения, часть младотурецкого руководства во главе с Энвер-пашой, сочувствовала немецким планам и знала о намерениях Сушона. Да и то же сосредоточение сухопутных армий в ходе мобилизации в нейтральной стране – как оно вяжется с версией о самовольстве немцев в Черном море?
Переход превосходства на Черном море к германо-туркам после прибытия в Босфор линейного крейсера «Гебен» стал причиной «одиночества» Российской империи в войне. Как считают сами же немцы, в результате прорыва в Дарданеллы «Гебена» «удавка, наброшенная адмиралом Сушоном на горло России, была, в принципе, такой же, какую Великобритания набросила на горло Германии с самого начала конфликта, отрезав Германию от мировой торговли. Германия продержалась дольше, благодаря более здоровому организму, чем тот, который имела Россия» [225].
Черноморские проливы – перспектива для России
Значение проливов не исчерпывалось одной только возможностью транспортного сношения России со своими союзниками, хотя уже одно это спасало Сербию от разгрома в 1915 году, удерживало Болгарию от вступления в войну, позволяло русской армии немедленно получать необходимую технику, оружие и боеприпасы от своих союзников. Ведь снабжение турецких армий, действовавших на Кавказе и Месопотамии, осуществлялось через Стамбул. Падение турецкой столицы означало немедленное естественное поражение турок на этих фронтах. И это не считая, что тем самым только одни русские высвобождали с Кавказского фронта до четверти миллиона превосходных штыков и сабель.
Кроме того, овладение проливами отрезало Германию от сырья Ближнего Востока, необходимого для ведения войны. Офицер-эмигрант А. С. Гершельман справедливо пишет: «С развитием военных действий, насущная потребность в обладании Константинополем и проливами, указанная Россией как одна из целей войны, становилась все более очевидной. Владея проливами, Россия не была бы оторвана от союзников, могущих пополнять недостаток русского военного снабжения и, что, пожалуй, не менее важно, заперев проливы, Россия осуществляла бы одну из важнейших задач второго периода войны – полную блокаду Германии с юга, которую с севера успешно завершила Англия» [226].
Что касается последнего утверждения, оно не совсем верно. Англичане так и не сумели побудить нейтральную Швецию отказаться от поставок сырья в Германию. Более того, по сведениям адмирала Консетта, крупнейшие английские предприниматели почти всю войну продолжали через Швецию торговать с Германией. Прежде всего, топливными поставками (нефть) и продовольствием, позволившим немцам продержаться в 1916 году, когда в их руки попала Румыния.
На Балканах же англо-французские союзники опасались восстановления Балканского союза 1912 года, разгромившего Османскую империю, так как такой союз в условиях Первой мировой войны неизбежно оказывался бы под протекторатом Российской империи и, следовательно, приводил к русской гегемонии на Балканском полуострове. Именно поэтому союзники не особенно стремились удержать Болгарию в состоянии нейтралитета, так как любой болгаро-сербский конфликт разрывал Балканы на две коалиции. Этот союз «мог бы явиться для России орудием для дальнейшего продвижения к Константинополю и проливам, и преобладанию в Восточном Средиземноморье. Поэтому задача англо-французской дипломатии заключалась в том, чтобы связать вопрос о Константинополе и проливах, обещанных России мартовским соглашением 1915 года, с таким “решением” балканской проблемы, которое позволило бы ограничить территориальное расширение славянских государств и рост политического влияния России на Балканах. По этим соображениям они поддерживали неуступчивость Греции и Румынии, а также оказывали поддержку притязаниям Италии на южнославянские территории, прилегающие к левобережью Адриатики…» [227].
А. А. Керсновский считает даже, что отказ от Босфорской десантной операции в годы войны в субъективном отношении явился следствием соответствующего профессионального воспитания высшего русского генералитета. «Причину этого ослепления надо видеть в том, что и Великий Князь Николай Николаевич, и генерал Данилов, подобно генералу Людендорфу – полководцы рационалистической формации. Это были ученики Мольтке – позитивисты, a priori отрицающие значение духовного элемента и считающиеся лишь с весомыми элементами. Им и в голову не может прийти соображение, что взятие Царьграда возбудит в обществе и всей стране такой подъем духа, что временная утрата Галиции, Курляндии и Литвы пройдет совершенно незамеченной, и Россия обретет неисчерпаемые силы для успешного продолжения войны. Не видели они и политических последствий этой величайшей победы Русской Истории» [228].
Но даже и после 1915 года десант в Стамбул продолжал оставаться насущной, жизненно необходимой целью для Российской империи. Правда, ив 1916 году все свободные резервы пошли на Юго-Западный фронт, наступление которого после ошеломительных успехов мая-июня было остановлено австро-германцами под Ковелем. Начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал М. В. Алексеев продолжал твердить о том, что в распоряжении Ставки нет свободного резерва в пять-шесть корпусов, необходимых для десантной операции.
Между тем, если не считать десятидневного сражения под Барановичами, севернее Полесья с апреля 1916 года и до самого конца бездействовали шесть армий в составе двух фронтов. Гвардейские корпуса бросались в бессмысленную «ковельскую мясорубку», а у генерала Алексеева не было пяти корпусов. А что же тогда отсиживалось в войсках шести армий двух фронтов почти весь год?
Десантная операция, при условии надлежащей ее подготовки и проведения, построенная на немалом риске и дерзости, была вполне реальна. Как говорит авторитетный исследователь данной проблемы, «Константинополь был основным коммуникационным центром и наиболее уязвимой точкой Турции. Здесь встречался грузопоток из Европы (боеприпасы и другая продукция промышленности) и из Азии (уголь и продовольствие из Анатолии). Если учесть, что две единственные в Турции фабрики по производству боеприпасов находились под Константинополем, а сама страна полностью зависела от немецкой помощи и ее столица – все больше и больше от поставок продовольствия с Балкан, ввиду плохих коммуникаций, массового призыва анатолийского крестьянства в армию и геноцида армян в 1915 году, то можно с полным основанием говорить о том, что судьба двух коалиций во многом решалась здесь, а ключом к проливам становилось слабейшее из звеньев Четверного союза – Болгария» [229]. Таким образом, превентивный удар русских по проливам (или, на худой конец, десантная операция на грани риска в первые месяцы войны, пока еще не был укреплен Босфор) сокращал время войны как минимум на два года. Позиция русской Ставки и поведение англичан, как будто бы в насмешку именовавшихся нашими «союзниками», не позволили этому совершиться, чем был подготовлен развал России в результате Великой русской революции 1917 года.
