Пьер Монтэ - Египет Рамсесов
Другая шайка, в которой были жрецы, писцы и погонщики волов, ограбила «дом золота» фараона Усермаатра-сетепенра. Мы не знаем, что такое этот «дом золота» и где он точно находился. Его внешняя дверь из гранита с острова Абу запиралась медными засовами. Створки были обшиты золотом. Наверное, эту гробницу плохо охраняли. Жрец Кер и четверо его собратьев наведывались сюда не раз и уносили золото, которое обменивали в городе на зерно. Однажды один из соучастников, пастух, затеял с ними ссору: «Почему вы мне даете так мало?»
Они вернулись к своей неистощимой сокровищнице и принесли еще пять китов золота. Купив за эти сорок пять граммов золота быка, они отдали его пастуху. Но писец царских документов Сетимес, услышав перебранку между жрецами и пастухом, сказал им: «Я пойду и доложу верховному жрецу Амона!»
Жрецы поняли с полуслова. За две вылазки в гробницу они вынесли четыре с половиной кита золота и этим купили молчание писца царских документов.
Жрец Тутуи, один из служителей «дома золота», решил расширить район своих операций. Вместе со жрецом Несиамоном он добрался до небесных врат, взял оттуда все золото, а остальное предал огню.[551] Точно так же погибло огромное количество драгоценной утвари. Однажды грабители утащили носилки верховного жреца Амона Рамсеснахта, который был совсем недавно погребен. А вскоре другая шайка похищает такие же носилки великого бога Усермаатра-сетепенра и сорок «домов» фараона Менмаатра Сети, хранившиеся в сокровищнице дворца Усермаатра.[552]
Донесения и допросы по поводу этих грабежей составили довольно толстый том. Однако они касаются только второстепенных дел, потому что в этих записях упомянута лишь одна ограбленная гробница фараона. А на самом деле почти все гробницы в Долине царей и в Долине цариц были вскрыты и ограблены в начале царствования XXI династии, то есть менее чем за тридцать лет.
Чтобы спасти мумии фараонов, везиры и великие жрецы Амона решили извлечь их из саркофагов и захоронить без всяких украшений и золотых масок, в одних только пеленах и в простых гробах в каком-нибудь тайном месте.
Грабители, промышлявшие в этом районе, не добрались только до гробницы Тутанхамона и гробницы царицы Аххетеп. Мне кажется, гробницы Аменхотепов, Тутмосов, Сети и Рамсесов были ограблены работниками некрополя, хотя стражники могли бы легко покончить с этими бандами. Но при последних Рамсесах Египет раздирали междоусобные войны между приверженцами Амона и приверженцами Сетха, особенно многочисленными и активными в Коптосе, Оксиринхе, Телль-Модаме и Пер-Рамсесе. Наверное, во время этой жестокой гражданской войны сторонники Амона и Сетха, поочередно или все вместе, грабили великие гробницы под предлогом того, что противнику не должны достаться захороненные в них сокровища.
Пример был подан сверху, и маленькие люди с маленькими средствами последовали ему, тем более что в эти смутные времена жизнь неимоверно вздорожала. Продуктов не хватало, и меняли их только на золото или серебро. За быка просили сорок пять граммов золота. Сообщники некоего Бухафа признаются, что за свою часть добычи приобрели кто поля, кто зерно и ткани, кто рабов. Покупка раба не могла остаться незамеченной, потому что подобные сделки регистрировались в официальных конторах. Поэтому судья, узнав, что люди малого достатка купили раба, интересуется, откуда такие средства.
«Судебный писец спрашивает фиванку по имени Иринефер:
– Что ты скажешь о серебре, которое принес Панехси, твой муж?
– Я его не видела.
Писец настаивает:
На какие средства приобрела ты вместе с ним этих слуг?
Я не видела серебра. Он приобрел их, когда он был далеко, когда он был там.
Судьи задают последний вопрос:
Откуда серебро, которое Панехси велел переплавить для Себекемсафа?
Я его выменяла на зерно в год гиен, когда все голодали».[553]
Суд не нашел нужным уточнять, что подразумевала обвиняемая под «годом гиен». Это было общепринятое выражение, однако нас оно немного смущает. Некоторые египтологи думают, что речь идет о тех годах, когда гиены забредали в Фивы, точно так же как волки иногда появлялись в предместьях наших больших городов в голодное время. Но другие полагают, что это всего лишь образное выражение. Возможно, «год гиен» – год, когда враги Амона захватили Фивы и разграбили все храмы и некрополи. Все были в панике. Один из грабителей кричит отцу одной женщины, который входил в шайку Бухафа: «Старый дурак, ни к чему не годный, если бы ты покончил с собой и бросился в Нил, кто бы тебя искал?».[554]
Рамсес III имел все основания молить богов, чтобы они даровали его сыну благополучное царствование. Он был провидцем и предчувствовал надвигающуюся катастрофу. Она произошла примерно через три четверти века после его смерти. Через четверть столетия или чуть больше Египет вышел из междоусобицы, потеряв почти все завоеванные земли, и обнаружилось то, чего не видывали со времен гиксосов, – разграбление вечных жилищ мертвых, но теперь этим занимались сами египтяне – ремесленники, писцы и жрецы.
V. Суд
Когда порядок был восстановлен, начались репрессии. Несомненно, уже при Рамсесе IX следственная комиссия под председательством везира, первого лица в Египте после фараона, занялась подсчетом убытков. Нам кажется, она не столько стремилась узнать истину, сколько старалась ее замолчать. Грабителей хватают. За малую толику золота их отпускают, и они снова берутся за свое дело. Они пользуются переводом из тюрьмы «князя Города» в тюрьму верховного жреца, чтобы преспокойно улизнуть. Но после того как в последние годы царствования Рамсеса IX ограбления гробниц возобновились, была создана новая следственная комиссия, в которую помимо везира входили царские кравчие, хранитель казны, два носителя опахал, писцы и глашатаи. На этот раз они действовали решительно. Довольно часто истцы обращались к статуе обожествленного царя, чтобы вернуть украденное или получить соответствующее вознаграждение. Однако дело слишком серьезное, поэтому священную статую оставляют в покое, а судьи, чтобы узнать истину, прибегают к испытанным средствам.
В начале судебного заседания, на котором происходил допрос главных обвиняемых по делу об ограблении великих жилищ, везир говорит пастуху Бухафу: «Ты был с шайкой. Бог тебя схватил. Он привел тебя сюда. Он отдал тебя во власть фараона. Назови мне всех людей, которые побывали вместе с тобой в этих великих жилищах!»
Обвиняемый не заставляет себя долго просить и называет шестерых сообщников. Но суду этого мало. Бухафа бьют палками. Он клянется сказать всю правду. Его допрашивают снова: «Скажи, каким путем ты добрался до великих жилищ, столь священных?»
Бухаф говорит, что гробница, куда он проник, уже была вскрыта, и его снова бьют палками, пока он не сдается: «Довольно, я [все] скажу!»
У него вырывают признание: он называет еще тринадцать имен и заявляет: «Как существует Амон, как существует правитель! Если будет обнаружен человек, который был вместе со мной, и я утаил его, я приму наказание вместо него!».[555]
И вот начинается долгий допрос сообщников, которые тоже называют во время следствия новые имена. Обвиняемые клянутся говорить только правду под страхом высылки в Нубию или быть изувеченными, или «поставленными на дерево». Это выражение мы уже встречали неоднократно. Многие из тех, кто что-то замышлял против Рамсеса III, были «поставлены на дерево». Египтологи думают, что это означает «посадить на кол». Но мы в этом не уверены. На ассирийских рельефах мы видели посаженных на кол, но на египетских – ни разу. Зато иногда на них изображены привязанные к столбу преступники, избиваемые палками.[556] Поэтому я думаю, что преступника, которого «ставили на дерево», просто привязывали к столбу и, наверное, забивали палками насмерть. Иногда на вопросы судьи обвиняемый отвечал: «Горе мне, горе моей плоти!» Судья хладнокровно повторял вопрос и, если ответ, как обычно, его не удовлетворял, снова переходил к палкам. Били тремя способами, потому что в египетском языке для этого наказания было три термина: «беджен», «неджен» и «менини». Некоторые последовательно получали наказание всех трех сортов, но мы точно не знаем, чем они отличались. Били по спине, по ладоням и стопам. Это энергичное средство хорошо развязывало языки, однако не всегда. Часто судейский писец отмечает, что даже после второго и третьего битья обвиняемый ни в чем не признался. По-видимому, и после этого обвиняемого не отпускали. Иногда вставший в тупик судья, не получив от несчастного ни признаний, ни сведений, требовал, чтобы тот назвал свидетеля, который мог бы подтвердить правдивость его показаний. Освобождали обвиняемых редко.
Перед судом предстал трубач по имени Амонхау. Везир его спрашивает: «Каким способом ты вместе с возжигателем благовоний Шедсухонсу проник в великое жилище и вынес оттуда серебро, после того как там побывали воры?»
