Проспер Оливье Лиссагарэ - История Парижской Коммуны 1871 года
Этот коммерсант ходил в Версаль предложить министерству операцию по пополнению запасов продовольствия. Выпровоженный оттуда, он явился снова, но на этот раз с предложением подкупить Домбровского. Под патронажем адмирала Сиссэ, очумевшего еще больше, он основал предприятие в виде коммерческого общества, нашел акционеров, двадцать тысяч франков на мелкие расходы и установил контакт с адъютантом Домбровского по имени Хуцингер, которого впоследствии версальская полиция использовала для шпионажа за изгнанниками в Лондоне. Вейсе сказал ему, что Версаль даст Домбровскому миллион, если тот сдаст ворота Парижа, которые охраняют силы под его командованием. Домбровский сразу сообщил об этом в Комитет общественной безопасности, предложив пропустить один–два армейских корпуса в город, а затем разгромить их батальонами, засевшими в засаде. Комитет не рискнул пойти на эту операцию, но приказал Домбровскому продолжать переговоры (160). Хуцингер проводил Вейсе в Версаль, встретился с Сиссэ, который предложил себя в заложники в качестве гарантии выполнения обещаний, данных Домбровскому. Адмирал был готов даже пробраться тайком в одну из ночей на Вандомскую площадь, и Комитет общественной безопасности собирался задержать его, когда Бартелеми Сен‑Илэ отговорил Сиссэ от этого нового промаха.
Затем Тьер стал терять надежду на взятие города врасплох. Это было его навязчивой идеей в первые дни мая. Поверив судебному приставу, обещавшему сдать ворота Дофина при помощи его друга, командира шестнадцатого легиона Лапорта, Тьер привел в действие план вопреки возражениям Мак‑Магона и армии, стремившейся с триумфом войти в город (161). В ночь на 3 мая были задействованы вся действующая армия и часть резерва, а генерал Тьер отправился спать в Севр. В полночь войска сосредоточились в Булонском лесу перед нижним озером. Все смотрели на закрытые ворота. Их должна была открыть реакционная рота, сформированная в Пасси по приказу Вери, 38-летнего лейтенанта, исполнявшего обязанности бывшего командира Лавиня. Однако заговорщики забыли предупредить Лавиня, а рота, которая должна была обезоружить федералов, не имея приказа от своего начальника, заподозрила засаду и уклонилась от службы. Таким образом, надежную стражу не обезоружили. На рассвете, войска, прождав напрасно несколько часов, вернулись в бараки. Через два дня Лапорта арестовали и слишком быстро отпустили снова.
Бофон, подхватив план судебного пристава, дал гарантии сдачи ворот Отей и Дофин в ночь с 12 на 13 мая. Тьер, вновь загоревшийся, все предусмотрел. Несколько отрядов были отправлены в Пуан–дю–Жур, в то время как армия ожидала в боевой готовности, чтобы двинуться вслед. Но в последний момент тщательно разработанная комбинация заговорщиков была расстроена (162), и так же как 3‑го мая, армия повернула назад. Об этой операции сообщили в Комитет общественной безопасности, который о первой попытке так ничего и не узнал.
Ласни был арестован на следующий день. Комитет занялся расследованием вопроса о трехцветных повязках, которые национальные гвардейцы сил порядка должны были носить во время вступления версальских войск. Женщина по имени Легро, которая заведовала их производством, пренебрегала оплатой наемных девушек. Одна из них, полагая, что работает на Коммуну, пришла требовать зарплату в ратушу. Допросы Легро вывели коммунаров на след Бофона и его сообщников. Бофону и Лароку удалось скрыться. Тронсен‑Думерсен бежал в Версаль. Таким образом, на сцене остался один Шерпентье. Кобрен призвал его организовать своих людей десятками и сотнями, и обсудил вместе с ним весь план по овладению ратушей сразу после вторжения версальских войск. Всегда невозмутимый Шарпентье отвлекал его день за днем вестями о новых достижениях, говорил о мобилизации 20 000 рекрутов, просил динамита для подрыва домов (163) и в истинном стиле Пантагрюэля расходовал значительные суммы, предоставлявшиеся ему Дюрушу.
В конце концов, шайке заговорщиков не удалось сдать ни одни ворота, но они нанесли значительный вред посредством дезорганизации служб. Все еще потребуется много усилий чтобы разобраться в их донесениях, часто насыщенных воображаемыми достижениями в целях оправдать затраты сотен тысяч франков, которые они прикарманили.
XXIII. «Левые» предают Париж
«Мы взяли Париж пушками и политикой»
(Тьер, Следствие по делу 18 марта).Кто был главным заговорщиком против Парижа? Крайне левые.
Что оставалось в распоряжении Тьера 19 марта для управления Францией? У него не было ни армии, ни пушек, ни крупных городов. В этих городах имелось оружие, а рабочие были настороже. Если бы эта мелкая буржуазия, которая населяет провинции, поддерживает революции столицы, последовала за движением, взяла пример с братского Парижа, Тьер не мог бы выставить против них ни одного полка. Какие были ресурсы у буржуазного главаря, чтобы продержаться, вернуть провинции, склонить их к поставкам солдат и пушек, которые должны были осадить Париж? Слово и горстка людей. Словом была Республика, людьми — признанные лидеры Республиканской партии.
Хотя упертых провинциалов раздражало само слово Республика, и они отказывались упоминать его в своих прокламациях, более хитрый Тьер произносил его с большим воодушевлением и, вопреки голосованию Ассамблеи (164), сделал его лозунгом своих подчиненных (165). С первых восстаний все провинциальные чиновники повторяли рефреном: — Мы защищаем Республику от раскольников (166).
Конечно, кое–что еще, помимо сельских избирателей, голосовавших в прошлом за Тьера, противостояло протестам против Республики. Бывшие герои Национальной обороны больше не представляли ценности даже для провинций. Тьер хорошо знал это и привлек незапятнанных, опытных деятелей, вернувшихся из изгнания. Их престиж еще сохранялся среди провинциальных демократов. Тьер встретился с ними в кулуарах, сказал, что в их руках судьба Республики, потрафил их старческому тщеславию и завлек их с таким успехом, что с 23‑го апреля (167), они служили ему надежными помощниками. Когда буржуазные республиканцы провинций увидели, что мудрый Луи Блан, образованный Шельшер и наиболее известные представители радикального авангарда бежали в Версаль и оскорбляют ЦК, а, с другой стороны, они не получали из Парижа политической программы или способных эмиссаров, эти республиканцы отвернулись и позволили угаснуть революционному пламени, зажженному рабочими.
Бомбардировка 3‑го апреля всколыхнула их немного. 5‑го апреля муниципальный совет Лилля, состоявший из знаменитых республиканцев, заговорил о примирении и призвал Тьера подтвердить приверженность Республике. Совет Лиона составил такое же обращение. Сен‑Омер послал в Версаль делегатов. Труа заявил, что связан «сердцем и душой с героическими гражданами, которые отстаивают свои республиканские убеждения». Макон призвал правительство и Ассамблею положить конец этой борьбе посредством признания республиканских учреждений. Такие же обращения выпустили Дром, Вар, Воклюз, Ардеш, Луар, Савой, Эро, Восточные Пиренеи и двадцать департаментов. Рабочие Руана заявили о своей поддержке Коммуны. Рабочие Гавра, отвергнутые буржуазными республиканцами, образовали независимую группу. 16‑го апреля, в Гренобле, 600 мужчин, женщин и детей пошли на вокзал, чтобы воспрепятствовать отбытию в Версаль войск и боеприпасов. 18 апреля в Ниме поток людей с красным флагом впереди прошел по городу, выкрикивая лозунги: «Да здравствует Коммуна!», «Да здравствует Париж!», «Долой Версаль!». 16‑го, 17‑го, 18‑го апреля происходили беспорядки в Бордо. Люди задержали нескольких полицейских агентов, грубили офицерам, забросали камнями казармы пехотинцев. Они кричали: «Да здравствует Париж!», «Смерть предателям!» Волнения охватили сельскохозяйственные курсы. В Сэнкуане департамента Шер, в Шарите–сюр–Луар, в Пуйи департамента Ньевр вооруженные национальные гвардейцы несли красный флаг. Кон последовал этому примеру 18‑го, Флери–сюр–Луар — 19‑го. Красный флаг постоянно реял в Арьеже. В Фуа люди остановили транспорт с пушками. В Вариле они попытались пустить под откос поезд с боеприпасами. В Периге рабочие–железнодорожники захватили оружие.
15‑го апреля пять делегатов от муниципального совета Лиона предстали перед Тьером. Он отрицал свою приверженность к Республике, поклялся, что Ассамблея никогда не станет Конституционной ассамблеей. Если он отобрал своих функционеров в рядах республиканцев, то только для того, чтобы уделять внимание всем партиям в интересах самой Республики. Он сказал, что защищал Республику от людей из ратуши, ее злейших врагов. Делегаты могут убедиться в этом даже в Париже. Он готов снабдить их охранными свидетельствами. Кроме того, если лионцы посмеют восстать, у него под рукой 30 000 солдат, чтобы подавить мятеж (168). Это была характерная для него речь. Все делегации получали один и тот же ответ, высказывавшийся с таким дружелюбием и благодушной фамильярностью, что провинциалы терялись.
