М. Велижев - Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой
Прикосновение к античной цивилизации
Отправляясь в Средиземноморье, российские участники экспедиции имели полумифический свой «образ Греции», созданный паломниками и церковными писателями, полученный из переводов и реплик на античную литературную традицию[761], и столкновение с реалиями греческого общества конца XVIII в. развеяло многие стереотипы и иллюзии. Прежде всего, греки-майноты оказались непохожими на спартанцев, архипелагские греки на победителей при Марафоне. Русские, как и западноевропейцы, стали сходиться в том, что современные греки недостойны своего великого прошлого, а дурное состояние памятников этого прошлого оказывалось лишь дополнительным доводом для тех, кто сетовал относительно «туземцев», забывших свое происхождение от родоначальников европейской «цивилизации».
Англичанин, плававший с Эльфинстоном, в мемуарах, вышедших вскоре после его возвращения из Архипелага, например, крайне досадовал на то, что не нашел в Греции потомков античных героев («туземцы – во всех отношениях полная противоположность своим предкам за исключением разве поощрения к практикованию воровства, хотя даже и это совершается по другим мотивам»[762]), и на родине Фидия и Праксителя «нельзя не испытовать чувства обиды и досады, видя что драгоценнейшие остатки старины, камни, покрытые барельефами, обломки алтарей служат подчас материалом для ремонта лачуг и заборов»[763].
Мраморный саркофаг на Милосе
Шуазель-Гуффье, специально прибывший в Архипелаг изучить и зарисовать античные ценности, также подмечал «варварство», с которым греки использовали античные скульптуры в их храмах или «хижинах»: «ничего здесь не напоминает о христианстве, разве что только маленький образ Богоматери, который греки украсили и то варварство, с которым они изуродовали статую, чтобы легче было установить лампаду, которая согревала это святое место. Я зашел также в овчарню, где также нашел несколько мраморов, среди которых часть погребальной плиты». На Паросе «…остатки величия древних долгое время используются разве что для сооружения хижин, да и те хижины сейчас пустуют. Парикия построена на руинах древнего Пароса, и все еще остается самым удовлетворительным местом на острове. Здесь можно видеть древний замок, полностью построенный из остатков самых великолепных построек, когда либо виденных в античности, стены выложнены из колонн и капителей, часто между резными корнизами втиснута скульптура.
Без сомнения, это остатки знаменитого храма Цереры, о котором писали древние»[764].
Преклонение перед древними греками оправдывало усилия европейских грекофилов, отправлявшихся в опасные путешествия в Восточное Средиземноморье, но увиденные руины и пренебрежение ими современных греков обращали их интерес к греческой античности в страсть коллекционирования. Желание «обладать античностью», мода на антики более способствовали в это время варварскому разрушению, нежели изучению памятников Эллады[765]. Русские в 1770-х гг. в своем желании присвоить античность не стали исключением, и едва ли тогда кто-то мог их в этом упрекнуть: одновременно с закупками коллекций в Нидерландах и Франции, с приобретениями И.И. Шувалова в Италии екатерининский Эрмитаж, кажется, должен был пополниться греческими античными памятниками из Архипелага[766].
Стена, сложенная из камней античного святилища. Парикия, о. Парос
Пребывание в Архипелаге российского флота придало ощущение сопричастности культуре и истории древних даже тем, кто был равнодушен к античности. Любителей же эллинских древностей присутствие на земле Гомера подвигло и на археологические поиски, и на антиковедческие изыскания.
Тщательно исследовал античные постройки, поселения, храмы и гроты, вероятно, страстно увлекавшийся классической древностью волонтер Гендрик (Генрих) Леонард Паш ван Кринен (Pasch van Krienen). Он описывал местонахождение и состояние всех сколько-нибудь значительных памятников на увиденных им воочию островах Кикладской гряды, и неизменно в его описаниях проскальзывают восторги: «великолепный храм богини Сибильлы», «сеи остров (Фолегандрос. – Авт) веема знатен был, что из многих великолепных остатков видно», «великолепной Венерин храм»[767]. Примечательно, что христианские монастыри и церкви обычно лишь бегло упоминались Паш ванн Криненом как мало достойные внимания.
Но самые поразительные открытия Паш ван Кринен сделал на о. Иос, где он задержался более чем на месяц, чтобы найти и раскопать… могилу Гомера. Его повествование, безусловно, заслуживает отдельного внимания. Граф описывал, как он с помощью старейшины Носа нашел «мужика», который знал от «отца и деда», где «хранится сокровище Гомерово». Ван Кринен – истинный человек Просвещения – не испугался суеверий, населивших место «могилы» злыми духами, нанял семь «мужиков» и «после велицых трудов и убытку, роя целой месяц, нашол три разных гробницы от времен греков», в том числе и «сокровище наук, которой я искал: то есть тело Гомерово, сидящая на камне вместо стула, но как токмо скоро крышку сняли и дотронулись до онаго трупа, то оной весь рассыпался. И одну игать с пестом из аспиднаго чорнаго камня, которая к растиранию чернил или красок толко служить могла» [768]. Присутствие чернильницы(!) явилось для ван Кринена едва ли не самым веским доказательством того, что он нашел могилу поэта.
Когда весной 1772 г. вместе с находками из «могилы Гомера» Паш ван Кринен прибыл в Италию, европейские газеты сразу поместили информацию о том, что голландский офицер на русской службе граф де Грюн (de Grunn, очевидно, искаженное от van Krienen) нашел могилу Гомера на о. Нио[769]. Сообщение, опубликованное в «Амстердамской газете» 5 мая 1772 г., было получено якобы в письме, отправленном с острова Наксос. Начиналось оно как самая «горячая» новость дня: «Могилу, которую так давно и безуспешно искали на острове Nio,… наконец нашел граф de Grunn, голландский офицер на русской службе, который посетил разные острова Архипелага. Это саркофаг 14 футов в высоту, 7 – в длину, 4 в ширину состоит из 6 камней, на которых выгравировано на греческом. Возможно, именно он упоминается Геродотом как могила Гомера. Скелет этого знаменитого поэта был найден внутри… В этой могиле обнаружены также ваза, названная графом де Грюн Ecritoire (ср. „игать с пестом“. – Авт.), легкий камень треугольной формы, который был, как считают, пером для письма, также стилет из того же камня, которым рубили мрамор… также некоторые мраморные статуэтки с надписями, которые не смогли прочитать. Граф де Грюн нашел и другие могилы, искал могилу Климены, матери Гомера… Кроме того, граф де Грюн нашел шахты, где добывали золото, серебро и т.д.»[770].
В дальнейшем о «гробнице Гомера» на Иосе (Ниа) без тени сомнений напишет и М. Коковцев (остров Ниа «славится кончиною на нем славнаго Гомера, коего гробница и до днесь видна»[771]). И хотя вышедшее уже в 1782 г. издание Шуазеля-Гуффье, где находка Кринена упоминалась как «мнимое открытие могилы Гомера»[772], кажется, полностью развеет миф об открытии могилы Гомера, интерес к «могиле» будет возникать и в будущем[773]. Так, в 1807 г. журнал «Минерва» снова опубликовал мнение – на этот раз геттингенского профессора Христиана Гейне, развенчивающее находку на Иосе[774]. Однако во второй половине XIX в. другой немецкий антиковед Людвиг Росс, обнаружив экземпляр итальянского издания Паш ван Кринена 1773 г., вновь поставит вопрос о достоверности обнаруженной Криненом «могилы Гомера» на Иосе[775].
«Гробница Гомера» в парке дачи Строгановых на Черной речке. 1812 г.
С экспедицией попал в Санкт-Петербург и украсил коллекции Александра Строганова и некий саркофаг, который, по свидетельству самого Строганова, ему привез с одного из островов Архипелага ни кто иной, как С.Г. Домашнев, служивший тогда при А.Г. Орлове (и устровший нашумевший праздник в январе 1773 г.). Благодаря сценам с подвигами Ахилла на стенках саркофага о нем распространился слух, что это саркофаг Гомера или Ахилла. Саркофаг (как ныне доказано, римской работы II в. н.э.) украсил парк строгановской дачи на Черной речке и только после революции попал в Эрмитаж[776].
Между тем, интерес к Гомеру проявляли и другие участники экспедиции, что свидетельствует, если не о знании античной литературы, то, по крайней мере, о знакомстве с героями античности. Едва ли русские моряки имели возможность познакомиться с полным переводом «Илиады» или «Одиссеи» (первые печатные переводы вышли в России в 1776 и 1788 гг.), но их интерес к Гомеру и Трое мог быть связан с большой популярностью «Истории о разорении града Трои», переведенной с итальянского повести Гвидо, выдержавшей в России XVIII в. пять изданий[777]. Во всяком случае, даже в суховатые Журналы инженер-офицеров флота попадали заинтересованные описания античных руин, которые тут же готовы были связывать с именами тех, о ком знали: Александра Македонского или Гомера. Так, описывая укрепления и экономику о. Хиос, они отметили в 1771 г.: «Неподалеку от крепости Хио на горе сказывают, что славной стихотворец Гомер жил и стихи свои писал». Всякий раз отмечали военные журналы и «Трою»: «8 октября [1771 г.] 3 часа после полудни. Проходили на том же азиацком берегу остатки веема раваливших каменных стен, о коих объявляют, что в прежние времена на сем месте был город Троя, а ныне по берегу находитца несколко мужичьих жилых дворов»; «проходили остров Метелин и анатолийский берег мимо праздной каменной развалившей крепости Трои»[778]. По свидетельству барона Палена[779], по заключению мира 14 февраля 1775 г. некий «русский бригадир» отправил Палена «в Трою для снятия плана»[780].
