М. Велижев - Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой
Военная база в Аузе, родившаяся в течение одной зимы 1770-1771 гг. и строившаяся до начала 1774 г., оказалась весьма примечательным сооружением, остатки которого различимы и поныне. Недаром об укреплениях Аузы восторженные наблюдатели писали как о «втором Кронштадте»[727] и сразу после ухода российского флота из Аузы подробный план этих укреплений был составлен французами и вышел в знаменитом труде графа Шуазеля-Гуффье. Шуазель-Гуффье наблюдал в Аузе в 1776 г.: «Все, что построено русскими, еще существует. Многочисленные батареи для защиты входа в бухту они расположили по правую сторону от порта и на рифах, чтобы огонь перекрывал пространство вместе с первыми батареями. Этого огня было бы более чем достаточно, чтобы поразить турецкие корабли, однако превосходная артиллерия стала почти бесполезной из-за медлительности, с которой она служит. На возвышении, которое закрывает порт с северо-запада, и около батареи, о которой я говорил, была мачта, служившая, чтобы сигналить судам, которые было видно издалека. На берегу были магазины, кузницы и судоремонтные мастерские. Именно в этой части стояли на якоре большинство кораблей эскадры. И сейчас она загромождена каркасами нескольких судов, которые были не в состоянии служить русским в момент их ухода, они были оставлены или потоплены… Между этой частью и деревней Наусса находятся две скалы. На одной были два хороших пороховых склада, на другой – дом адмирала Свиридова[728], который был командующим.
Деревня Наусса очень мала, но там построили большие казармы, в которых размещались 4000 русских регулярных войск, 1000 матросов, 12000 албанцев, и 3000 греков[729]».
Будни и праздники Архипелагского княжества
Архипелагское княжество всю свою недолгую жизнь находилось в состоянии войны, и российские военные вместе с нерегулярным «албанским» войском оказывались в постоянном движении, участвуя в военных операциях (обычно летних) или круглогодичном крейсировании (о военных действиях и крейсировании см. гл. 4).
Исключение делалось только для судов, требовавших ремонта. Ремонт изъеденных «червями»[730] и разрушающихся корпусов требовал и умения, и значительных запасов корабельного леса, которого не хватало на островах Архипелагского княжества (корабельный лес имелся на о. Тассос, но этот остров так и не стал «российским»). Адмиралтейство на Паросе едва ли могло справиться со всей ремонтной работой (напомним, что починить корабль «Св. Ианнуарий» (Януарий) в 1774-1775 гг. на Паросе так и не успели). Потому-то важной базой для ремонта судов стала Мальта. Как сообщалось, с 25 января по 4 апреля 1771 г. мальтийцы при благосклонном согласии магистра ордена Ф.-Э. Пинто починили корабль «Ростислав» капитана Лупандина[731], а с 31 декабря 1771 г. по конец ноября 1772 г. отремонтировали корабль «Саратов», принимать который на Мальту приезжали А.Г. Орлов и С.К. Грейг[732]. Описание одиннадцатимесячного пребывания на Мальте команды корабля «Саратов» (кап. Булгаков) содержится в Журнале инженер-поручика Георга Келхена[733].
Без сомнения, все время пребывания русских в Архипелаге не прекращалась и разведывательная деятельность российских эмиссаров. Продолжала создаваться резидентура на Балканском побережье, посылались эмиссары к мятежным османским правителям (об этом см. главу 9). Член константинопольской миссии С.Л. Лашкарев, выполнявший в 1772 г. секретные поручения П.А. Румянцева к А.Г. Орлову, некоторое время тайно находился на о. Негропонт/Эвбея, бывшим под османской властью[734]. Очевидно, что и Сергей Плещеев посещал Ближний Восток не только с целью поклониться Святой Земле (его поездка в Назарет и Кану Галилейскую скорее сопутствовала выполнению основной разведывательной миссии), и поручик Преображенского полка Максимилиан (Магнус) Баумгартен вступил в переговоры с шейхом Захиром в 1773 г. не только потому, что «болезнь» задержала его у берегов Палестины (см. также главу 8).
Будни и праздники Архипелагского княжества способствовали созданию атмосферы космополитизма, надолго запомнившейся ее участникам. В экспедиции были представлены едва ли не все части Европы: командующие были русскими (Орлов, Спиридов, Елманов), британцами (Грейг, Эльфинстон), датчанами (Арф), в чине офицеров служили англичане[735], датчане[736], прибалтийские «немцы»[737], пруссаки, греки, итальянцы, сербы, мальтийцы[738] и др., на российскую службу выражали желание поступить даже евреи из Солоник[739]. И ранее, конечно, в российской армии и на флоте сражались рядом с русскими иностранцы, искавшие свою фортуну, но никогда ранее армия и флот не действовали в таком отдалении от своих границ, где иноземцы на российской службе были зачастую значительно ближе к своему дому, чем русские.
В периоды перемирий российская сторона нередко вступала в тесные контакты и с «врагами» – турками. В июне 1772 г. Спиридов жаловался Елманову на то, что прибывший с бумагами о перемирии турок Мустафа-бей надолго задержался при российском флоте в ожидании А.Г. Орлова: «господин турак Мустафа бей с ево свитою и людьми, которых всех до 170 человек, очень убыточен, ибо за все про все на нашем удовольствии, а дела до прибытия графскаго ничего нет, что та впредь получим, даруй Боже, чтоб граф поскорея сюда приехал…»[740]. Капитан С. Хметевский в своем Журнале нередко ссылался на мирные беседы с некогда возглавлявшим оборону Лемноса Гассан-огой вспоминал о том, что в декабре 1773 капудан-паша не только разрешил Грейгу закупать для российского флота на Тенедосе продукты, но и сам прислал в подарок «несколько быков, кур и зелени».
Хметевский описывал предупредительность «губернатора Тенедоса», который так опасался, чтобы не потревожили ночевавших у него Грейга и российских офицеров, что «во всю ночь не спал, ходя несколько раз, наших осматривал, спокойно ли спят», наконец с гордостью русский капитан Хметевский сообщал, что капитану турецкой (!) полугалеры Гасану Алжерино он показывал свой корабль и тот отдал «великую честь… порядку российских кораблей» [741]. Известно, что в свите А.Г. Орлова в Италии находился пленный офицер турецкой армии. Нашумела также история захвата в качестве приза судами эскадры семьи турецкого сановника; восхищенный красотой девочки – дочери сановника, Орлов приказал отправить семью в Константинополь на судне нейтрального государства[742].
С.И. Плещеев
Атмосферу, царящую в пестром сообществе людей, чьи пути пересеклись в Архипелагском княжестве, превосходно передал Сергей Плещеев, отправленный А.Г. Орловым к Али-бею в конце августа 1772 г. Общество на судне английского капитана на русской службе Роберта Броуна, посланного к берегам Леванта, состояло из «людей разных стран и свойств». Из левантийцев Али-бея на судне были: глава депутации Зу-ль-Фикар-бей («грузинец», человек веселого нрава и «весьма слабый последователь Магометовых предписаний»), его секретарь Мустафа Египтянин (старый и угрюмый мусульманин, который «закоснел в суеверии предков своих») и армянин хаджи Якуб. Тут же на корабле плыли греческий монах с о. Кипр отец Авраам (хаджи Ибрагим, «человек довольно обращавшийся в свете, почти всю Европу во образе путешественника обошедший, и через то премногих языков знание приобретший, хитрого и притворнаго свойства»), француз барон де Вигур[743] («человек весьма боязливого и застенчивого сложения», который «согревал воздух ежедневными своими безчисленными стихословиями»), шотландец первый штурман Александр Беверидж, флорентиец лекарь Генрих Вани («оказавший более искусства в пении, нежели во врачебной науке»), «молодой и достаточный купец» из Ливорно Рихард Бутлер (ехавший для «распространения торговли своей в Сирии»), терский казак, «уроженец Астраханской, дворянин грузинской» Осип Парамонов («забавной и неглупой человек в своем ремесле», из своей удали воевавший в войске Али-бея), ротмистр российской службы пруссак Клингенау («в собственном ремесле своем довольно искусный») и, наконец, сам Сергей Плещеев (лейтенант Российского флота). Соединенные вместе, эти люди не только за общим столом вкушали пищу «двух родов» – по европейскому и по «азиатскому вкусу». Шутки и смех неизменно сопровождали трапезу, Зу-ль-Фикар-бей заставлял итальянского лекаря исполнять арии, а казака Парамонова петь и плясать. «Всякий раз по окончании стола Зюльфигар бей, наполня большой стакан кипрского вина, пил за здоровье предводителя Российского флота, и, вставши, громогласно говорил: Виват Орлов. Научась сему в бытность его между греками в острове Наксе, лежащем близ Пароса, где имел он пребывание в нарочно отведенном для него лучшем казенном доме». Ответные тосты поднимали за Али-бея и шейха Захира Омара, «прочие сотрапезники наши тоже делали, упоминая здоровье благодетелей или любовниц своих». «По окончании стола беев чашник подносил нам по чашке густого без сахару кофию, после чего каждый из нас принимался за свое дело: иной ложился спать, другой играл на каком-нибудь музыкальном орудии, третий пел, четвертый читал, говорил или писал что нибудь. Словом, всякий делал, что хотел, до самого ужина, где опять начинались явления довольно приятные и пространныя для любопытного пера ведущего о всем примечания»[744].
