М. Велижев - Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой
8 марта 1771 г. в Аузе был основан госпиталь «для находящихся при флоте из морских и сухопутных служителей болных»[707]. Штат этой торжественно именовавшейся «Генеральной морской госпитали» составляли от 54 до 69 человек – доктора[708], лекари, подлекари и прочие чины. Они обслуживали обычно не менее сотни больных, но порой число болящих превышало и 230 человек[709]. После кровопролитной операции при Станчио (о.Кос) в августе 1773 г. и распространившихся инфекционных заболеваний («горячки») потребовалась организация на о. Патмос еще одного госпиталя[710], который, правда, просуществовал только до декабря того же 1773 г. Судя по всему, оборудованы госпитали были весьма скромно. При закрытии госпиталя на Патмосе, в котором лекарь, подлекарь и ученики с кораблей «Всеволод» и «Ростислав» лечили 143-х человек (а кроме того, для охранения болящих существовал еще и «караул из 45 человек») в описи имущества значились: «котлы медные 8, постели – 11, подушки – 22, чаш деревянных малых и больших – 9, ложек – 35, наволочек постельных и подушечных – 20, ложек деревянных – 100, одеял шерстяных ветхих – 5, топоров – 2»[711]. Но при этом о больных заботились и даже в самые сложные периоды денег для госпиталя не жалели[712].
Лазарет был устроен также на одном из судов, больных размещали в монастырях на Паросе[713], на островах[714], возили для лечения и в Ливорно, и в Порт-Магон. Потери от болезней, действительно, многократно превышали потери при боевых столкновениях.
Первоначально казалось, что о. Парос отличается от многих островов Архипелага благоприятными климатическими условиями, и болезни оставят участников российской экспедиции. 2 февраля 1771 г. Г.А. Спиридов писал императрице из Аузы: «Здесь в Архипелаге, как в порте Аузе, так и в военных крейсерствах при флоте Вашего Императорского Величества в команде моей состоит благополучно и служители здоровы, веселы и храбры.., больных же по числу людей благодаря Бога не много, да и болезнь по большей части лихорадочная не тяжелая, и, как здешние жители греки сказывают, с началом весны минется»[715]. Но позже эти надежды развеялись. Сам много болевший во время экспедиции, С.П. Хметевский записывал: «У нас в Архипелаге Шлюшенбурской полк, живучи на острове Паросе, почти весь болен, и в три месяца, больше шести сот человек рядовых да афицеров великое множество померло»; ниже он добавлял, что за три месяца 1772 г. «начиная с июля, померло салдат [Шлиссельбургского полка] больше девяти сот, и тритцети человек штаб и обер афицеров, да и поныне еще остальныя мрут, так что превосходит 1200 человек. Столь было опасно для посторонних, как-то: лекарей и других, которые тут пожили, что редко оттуда выходили здоровыми, но вскорости занемогали и умирали. Болезни тут были разные: гнилые пятна, горячка, лихоратка и кровавой понос»[716]». М. Коковцев в своих «Примечаниях из естествословия и для мореплавателей нужных» приводил такое распространенное в его время мнение о причинах эпидемических болезней в Архипелаге: «На всех гористых островах по южную сторону жить опасно, ибо по причине высоких гор северные ветры не могут прочищать воздуха, такожде и весьма низкия места, а особливо где есть нетекучия воды: лужи и болота, весьма нездоровы, ибо поднявшияся пары сгущают атмосферу, разогревшись от солнечных лучей, заражают воздух и жителей. Сие почувствовали Российския войска в 1772 г. на острове Паросе в деревнях Марморе и Цибиде, где свирепствовавшая болезнь была причиною потери почти всего Шлиссельбургского полка»[717].
Металлический складень «Никола чудотворец с чудесами», обнаруженный на месте русского кладбища в Аузе
В течение 1771-1774 гг. в Аузе продолжались строительные работы. На карте Аузы (вероятно, составленной в 1774 – нач. 1775 г.) отмечены помимо уже упомянутых строений хлебные мельницы, парусная и прядильная палаты, дома генерал-майора цейх-мейстера Ганнибала и бригадира капитана Борисова, каменные казармы для служителей корабля «Св. Аннуарий»[718], «по западному берегу каменное строение разных штаб и обер афицеров, находящихся при адмиралтействе и береговой команде», «на горе флагшток, где чинят сигналы», «построенные каменные 1773 года штаб и обер афицерские покои и солдацкие казармы для Шлиссельбургскаго полку»[719]. Для строительства командование позаимствовало материалы даже у строящего в Аузе католического костела, так что перед уходом флота в 1775 г. адмирал А.В. Елманов в замен конфискованных материалов оставил католической миссии часть русских построек, которые были вскоре разобраны[720].
Для всех участников Архипелагской экспедиции построить «светлицы», конечно, не успели, да вряд ли к этому и стремились. Большая часть личного состава (за исключением береговых команд) и во время зимних стоянок на Паросе продолжала жить на судах.
О внутреннем убранстве кают-компании и офицерских кают, разгороженных парусиновыми перегородками, место в которых приходилось делить с пушечными стволами, можно судить по распоряжению, например, данному 24 февраля 1769 г. Адмиралтейств-коллегией при строительстве 80-пушечного корабля: «каюты надлежит сделать по нижеписанному: флагманскую каюту обить золотыми (замшевыми) кожами, а к ним были бы сделаны рамы, одна подле другой, не широкия, которыя б в случае надобности могли быть способно отняты; 2) капитанскую каюту также обить не кожами, но парусиною, которую пристойным образом раскрасить; 3) в кают-кампании и для офицеров перегородки парусинныя ж в рамах выкрашенный, но с тем, чтоб оныя могли или отняты, или между пушек подняты быть на крючках, без помешательства действию пушек»[721].
Южная сторона Наусского залива с указанием на место расположения Шлиссельбургского полка. Из Журнала К.-Л. фон Толля. 1771 г.
Между парусиновых перегородок на кораблях или в палатках Шлиссельбургского полка оставалось немного места для личного скарба, но некоторые предметы роскоши, включая серебряную посуду, офицеры себе могли позволить. Так, когда в 1774 г. умер секунд-майор Николай Нижегородов, после него остались, судя по описи: «Образ Богоматери в маленкой круглой позолоченной рамочке маленкой на меди; образ Благовещения с серебренными венцами; образ св. Николая на маленкой ц[епоч]ке. Из серебренной посуды: ковшей разливных – 2, ложек хлебателных – 14, тож чайная маленкая – 1, стаканчик малинкой на ношках – 1, крушка новая на ношках внутри вызолоченная одна; поднос серебрянной четвероуголной на ношках – 1; солонок новых круглых на ношках – две; пряшки прорезные башмачные -1; печать серебреная с вензелем – 1; ашеинник серебреной с цепочкою подшит бархатом – 1; ножей с вилками с серебреными черенками пар – 4; крест золотой малинкой – 1; перстень томпаковой с патретом – 1; перстень золотой с тремя брилиантовыми камнями – 1; колцо серебреное позолоченное с надписью – 1; запанка серебреная с хрусталем двойчатка – 1; шпага резная з двумя гайками и наконешником одна»[722].
Едва аузское хозяйство кое-как обустроилось, был заключен Кючук-Кайнарджийский мир, и базу на Паросе пришлось снимать и эвакуировать в Россию. Когда в августе 1774 г. командующий в это время в Архипелаге А.В. Елманов получил от А.Г. Орлова известие о мире, он считал, что сможет сняться из Аузы не менее, чем за три-шесть месяцев, а вообще, «к выходу из Архипелага термин [дату] предопределить не можно». В письме от 10 августа 1774 г. Елманов перечислял разросшееся аузское хозяйство: из Аузы предстояло погрузить и вывезти пушки – с батарей и с трех кораблей «лежащия по берегам», артиллерию и припасы с мелких судов, материалы гвардейской команды, Шлиссельбургского полка, кирасирской команды, главной артиллерии, «в магазинах лежащие после выбылых и умерших и в запасе находящиеся ружья, амуницию и мундиры годныя, с мундирными материалами тюки и палатки, а также имеется здесь не малое количество заготовленнаго и купленнаго адмиралом Спиридовым разных штук мрамора»[723]. И в самом деле, эскадра ушла из Аузы только 23 мая 1775 г.
Очевидно, что возвращение всех островов Архипелагского княжества Османской империи по условиям Кючук-Кайнарджийского мира стало для рыбацкой Аузы не меньшим сюрпризом, чем появление в ее бухте российского флота в 1770 г.[724]. Понимая, что уход эскадры может вызвать панические настроения в Аузе и на прочих островах, российское командование не спешило оповестить жителей о своем отбытии. 23 июля 1774 г. А.Г. Орлов писал из Ливорно в Архипелаг А.В. Елманову, что готовиться к отплытию из Аузы следует, не разглашая об этом грекам, «а все излишние вещи можете теперь на пинках и других судах присылать в здешния ливорнския магазейны, толко чтоб с осторожностью, чтоб неприметно было греческим обывателям»[725]. Едва ли аузские жители не испытали чувства горечи, не зная, что их ожидает по возвращении османского правления. А когда жителям островов, отличившимся на службе русским, было, наконец, объявлено об условиях мира и даже предложено переселиться в Российскую империю, то они, пожалуй, имели все основания сомневаться в своих грядущих перспективах на новом месте[726].
