История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"
Одним из членов Палаты общин был м-р Уоллер, человек богатый, остроумный и чрезвычайно красноречивый. Все видели в нем твердого приверженца монархии и церкви, и когда между Его Величеством и Парламентом произошел раскол, Уоллер, имевший связи в кругу особ, близких к королю, покинул Лондон. Но после поднятия штандарта в Ноттингеме он, с одобрения короля, возвратился в Парламент, где весьма резко и нелицеприятно отзывался о действиях мятежной партии, что снискало ему славу самого смелого защитника короны в обеих Палатах и побудило лордов и коммонеров, желавших спасти королевство от гибели, с полной откровенностью делиться с ним своими мыслями.
У Уоллера был зять, м-р Томкинс, служивший в совете королевы, человек способный и уважаемый. Пользуясь отличной репутацией в Сити, он много общался с людьми, недовольными мерами Парламента, и получал от них сведения о настроениях народа. В конце концов Уоллер и Томкинс пришли к мысли, что если бы удалось объединить усилия противников войны в Палатах и в Сити,то совместные их действия могли бы принудить Парламент к заключению мира на приемлемых для короля условиях и уберечь Англию от новых бедствий.
В это время из Ирландии вернулся лорд Конви; возмущенный действиями Парламента, он вошел в тесные сношения с Уоллером, а также близкими последнему графом Нортумберлендом и графом Портлендом. Рассуждая больше как солдат, Конви говорил своим единомышленникам, что им следует подробно изучить мнения жителей Лондона и окрестностей и составить точные списки приверженцев короля, его противников и людей безразличных - чтобы, в случае какой-нибудь крайности, иметь ясное представление о силе партий и уметь отличить друзей от врагов.
Я, впрочем, убежден, что весь их замысел сводился к следующему: объединить усилия благонамеренных граждан, побудить их к отказу от уплаты военных налогов и тем самым (а также совместными петициями в пользу мира) склонить Парламент к прекращению войны. Возможно, кое-кто и заводил речь о расположении арсеналов или о необходимости иметь особые опознавательные знаки - ведь они были вправе позаботиться о своей безопасности на тот случай, если мятежная партия, чего они действительно опасались, устроит резню сторонников короля, - но даже эти вещи скорее мимоходом упоминались в их беседах, нежели всерьез обсуждались. Думать же, что эти люди замышляли открыть ворота армии короля или собрать в Лондоне собственную армию, внезапно напасть на Парламент или захватить кого-либо из его членов, нет ни малейших оснований - а если бы таковые существовали,то парламентский комитет непременно о них сообщил бы после того, как м-р Уоллер выложил его членам на допросе все, что знал, слышал или придумал сам, и комитету не пришлось бы прибегать к натяжкам, искажениям и двусмысленным толкованиям или привязывать сказанное в Лондоне к сделанному в Оксфорде, в другое время и для других целей, дабы представить совершенно разные события в виде единого заговора.
Дело в том, что когда король обосновался в Оксфорде, к нему явились многие уважаемые лондонские граждане, подвергшиеся преследованиям со стороны Парламента; эти люди, в надежде на весеннее наступление королевской армии, высказывались порой в том смысле, что они могли бы на собственный счет набрать несколько полков пехоты и кавалерии, а затем соединиться со своими единомышленниками в Кенте. Один из них, сэр Николас Крсип, человек состоятельный и энергичный, поддерживал постоянную переписку со своими лондонскими друзьями. Переоценив силу сторонников короля в Лондоне и поспешно заключив, что все честные люди непременно окажутся также и людьми бесстрашными, он попросил Его Величество выдать ему скрепленную Большой государственной печатью доверенность - полномочие, равнозначное приказу о созыве ополчения - дабы поименованные в ней люди вместе со своими единомышленниками могли бы в подходящий момент выступить в пользу короля.
Король возразил, указав на опасность, которой подвергнут себя эти люди, но когда Крисп ответил, что они сами желают получить такую доверенность, а без нее действовать не станут, в конце концов согласился и поручил Криспу составить текст доверенности, внести в нее нужные имена и отправить ее в Лондон, посвятив в это дело только тех, кого он, Крисп, сам найдет нужным (отчего вся эта история и осталась неизвестной министрам Его Величества).
Между тем в Оксфорд, с разрешения Парламента, прибыла по своим делам леди Обиньи. Она-то, по просьбе короля, и привезла на обратном пути в Лондон означенную доверенность, спрятанную в шкатулке. Каким образом доверенность была затем обнаружена, мне не известно, ибо хотя м-р Уоллер был вхож к леди Обиньи, считавшей его человеком, всецело преданным королю, однако сообщить ему о содержимом шкатулки она не могла, ибо сама об этот ничего не знала.
Около этого времени слуга м-ра Томкинса, не раз слышавший обрывки разговоров своего господина с м-ром Уоллером, решил узнать больше, для чего спрятался за занавеской во время очередной их беседы - а затем поспешил к м-ру Пиму и рассказал ему все, что смог услышать, а может быть, и сочинить. И вот, в среду 31 мая, в день торжественного поста, когда Палаты, по своему обыкновению, слушали проповедь в церкви св. Маргариты, Пиму вдруг принесли какую-то записку, после чего он, вместе с ближайшими сподвижниками, не дождавшись конца службы, спешно покинул церковь. Когда же встревоженные Палаты вновь собрались после проповеди, им было объявлено, что перехвачены письма к королю, открывшие план заговора, цель коего - предать Сити и Парламент в руки кавалеров; и что замысел этот должен быть приведен в исполнение в самое ближайшее время. Палаты немедленно учредили следственную комиссию, которая в ту же ночь арестовала м-ра Уоллера и м-ра Томкинса, а на другой день еще нескольких человек.
Потеряв голову от страха, Уоллер рассказал все, что слышал и видел, не утаив ни единого имени; он сообщил даже то, что говорили ему раздраженные действиями Парламента знатные дамы, каким образом поддерживали они сношения с королевскими министрами в Оксфорде и получали оттуда сведения. Он также донес комиссии, что граф Портленд и лорд Конви участвовали в беседах с недовольными гражданами Сити и давали им советы и указания; а граф Нортумберленд желал успеха любому предприятию, которое могло бы положить конец неистовству Палат и приблизить мир с королем.
К этому времени в руках у членов комиссии уже находилась королевская доверенность, и теперь они решили смешать не связанные между собой события, представив их публике как единую конспирацию. Скрыв многое из полученных на допросах показаний (и, в частности, ни словом не обмолвившись о лордах и иных особах, не подвергшихся аресту), комиссия объявила, что настоящий заговор восходит к последней петиции о мире, поданной на Рождество; что заговорщики намеревались погубить всех своих противников; что они имели связи в обеих армиях, в Парламенте и при дворе, а сношения с королевскими министрами и с государственным секретарем лордом Фолклендом поддерживали главным образом через м-ра Уоллера и м-ра Томкинса; что король одобрил их замыслы, а свои инструкции заговорщикам направлял (под предлогом продолжения переговоров) через доверенных лиц, одним из которых и был м-р Александр Гемпден, доставивший последнее послание Его Величества; что через леди Обиньи они получили из Оксфорда полномочие вооруженной рукой истребить Парламент и его сторонников как изменников и мятежников; что совсем недавно через королевского слугу, некоего Хессела, они дали знать лорду Фолкленду о своей готовности привести план заговора в исполнение и получили приказ сделать это как можно скорее.
Замысел же их, утверждала комиссия, заключался в том, чтобы захватить детей короля, арестовать виднейших членов обеих Палат, лорд-мэра и командиров милиции, овладеть внешними укреплениями, арсеналами, мостами,Тауэром, воротами, впустить армию короля и уничтожить всех, кто окажет ей сопротивление именем Парламента; опираясь на вооруженную силу, отказаться от уплаты всех налогов, взимаемых Парламентом на содержание армии, и с помощью королевских войск совершенно запугать и подчинить своей воле Парламент.
