История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Тотчас по возвращении полковник Урри предложил принцу атаковать квартиры парламентской армии близ Тейма: направляясь в Оксфорд, он проехал через этот город и теперь отлично знал расположение вражеских частей. Он заверил принца, что если тот выступит вовремя, прежде чем неприятель успеет уйти в другое место (что, как он полагал, парламентский главнокомандующий вскоре и сделает), то его предприятие непременно увенчается успехом. То, чего уже удалось добиться, так воодушевило принца, что следующий смелый набег он решил возглавить лично и произвел его весьма счастливо. Выехав субботним утром из ворот Оксфорда, кавалеристы Руперта проникли вглубь расположения врага до самого Хай-Уикома и атаковали названный город с восточной, лондонской, стороны, мятежниками совершенно не охраняемой, ибо ожидать неприятеля оттуда им и в голову не приходило. Стоявшие в Хай-Уикоме пехотный и кавалерийский полки были изрублены или взяты в плен, победители захватили также богатые трофеи и увели всех лошадей. Оттуда они повернули назад, к другому лагерю, расположенному менее чем в двух милях от ставки самого главнокомандующего. Мятежники, не опасаясь встретить неприятеля, квартировали там с такой же беспечностью, как и в Хай-Уикоме, а потому их постигла та же судьба — все они были перебиты или взяты в плен. Совершив таким образом все задуманное и теперь изрядно обремененный пленными и добычей (вдобавок уже начинало светать), принц решил, что пора возвращаться в Оксфорд. Он велел своим людям уходить как можно быстрее, пока они не доберутся до моста (а до него было еще две мили), где он заранее разместил отряд, который должен был прикрыть их отход. Тревожные известия, однако, достигли графа Эссекса; тот немедленно собрал находившиеся поблизости эскадроны и послал их в погоню за принцем, приказав тревожить и отвлекать его мелкими стычками, пока не подоспеет он сам с пехотой и прочими эскадронами, что он и попытался сделать со всей поспешностью. Когда принц уже почти пересек обширную равнину под названием Чалгровфилд и готов был выйти на дорогу, которая вела прямо к мосту, сзади была замечена неприятельская кавалерия, стремительно его преследовавшая; теперь она могла с легкостью настигнуть его людей на узкой дороге, что неизбежно внесло бы в их ряды страшное расстройство. А потому принц решил остановиться и ждать врага в открытом поле, хотя его собственные кавалеристы были до крайности утомлены, а июньское солнце (было уже около восьми часов утра) палило нещадно. Конвою с пленными он приказал как можно скорее уходить к мосту, а всем остальным (ибо некоторые уже выехали на дорогу) — вернуться. Затем принц выстроил на этом поле, как нашел нужным, свои эскадроны, чтобы встретить неприятеля, в действиях которого было больше спешки и меньше порядка, чем того требовали обстоятельства. Отряд противника, превосходивший людей Руперта числом, имел в своем составе много старших офицеров, которые, находясь при графе Эссексе в момент, когда поднялась тревога, не стали дожидаться подхода собственных частей, но присоединились к тем эскадронам, которые уже готовы были пуститься в погоню за (как им казалось) удиравшим без оглядки неприятелем; и теперь они рвались отомстить Руперту за ночной разгром, пока не подоспел сам главнокомандующий, чтобы разделить с ними лавры победы — хотя войска графа были уже в виду. Но принц дал им такой отпор, что хотя передние ряды неприятельской конницы атаковали яростно и отважно — там дрались многие из лучших офицеров, и немало высших чинов полегло в бою — прочие выказали гораздо меньше решимости и вскоре обратились в беспорядочное бегство; преследование их продолжалось до тех пор, пока они не достигли главных сил графа Эссекса. Тот, находившийся примерно в миле от места сражения, остановился, чтобы привести в порядок бегущие эскадроны и выяснить подробности неудачи; так что принц со своими кавалеристами быстро отступил и, двигаясь по дороге, успел выйти к мосту прежде, чем туда подоспели солдаты графа. Последние рассудили за благо дальше не соваться, ибо мост охранял сильный отряд пехоты, которая к тому же занимала весьма удобные позиции в живых изгородях по обеим сторонам дороги. Таким образом, около полудня или несколько позже принц вернулся в Оксфорд с большей частью тех, кого он повел оттуда в поход (кроме весьма немногих, погибших в бою), и почти с двумя сотнями неприятельских пленных, в числе коих оказались семь кавалерийских корнетов и четыре пехотных прапорщика.

< Принц представил полковника Урри королю, засвидетельствовав выказанные им в деле личную храбрость и талант военачальника, после чего король посвятил его в рыцари и назначил командиром кавалерийского полка. Многие обвиняли Урри в измене Парламенту, но совершенно несправедливо, ведь он уже давно заявил свои претензии и потребовал удовлетворения (на что, по мнению графа Эссекса, имел полное право). Однако, будучи отличным офицером, но человеком гордым, высокомерным и до крайности распущенным, Урри успел нажить себе немало врагов, и Парламент, надеясь без труда заменить его командиром столь же опытным, но более добродетельным, отказал полковнику в просьбе. Урри объявил, что впредь не станет служить Парламенту, и вернул свой офицерский патент графу Эссексу; когда же от него потребовали дать слово в том, что он никогда не перейдет на сторону короля, Урри наотрез отказался принять на себя какие-либо обязательства на сей счет и, проведя около месяца в Лондоне, в конце концов прибыл в Оксфорд. >

Успех принца в последнем его предприятии пришелся как нельзя более кстати: он поднял настроение в Оксфорде и смягчил на время раздоры и несогласия, слишком часто вспыхивавшие там между разными партиями и доставлявшие столько беспокойств королю. Успех этот был действительно велик, что вытекало хотя бы из числа пленных, многие из коих оказались особами высокого звания; к тому же известны были имена многих неприятельских офицеров, оставшихся лежать на поле битвы. Среди них был полковник Гантер, считавшийся лучшим кавалерийским офицером в парламентской армии. Он давно питал ненависть к церкви и еще до начала смуты навлек на себя по этой причине суровые порицания, за которые мечтал с тех пор отомстить. Один из взятых в бою пленных уверял, что ранен м-р Гемпден, ибо он сам видел, как тот, бессильно опустив голову и опираясь руками о шею лошади, покидал, против своего обыкновения, поле битвы еще до окончания дела, из чего он и заключил, что Гемпден ранен. Из полученных на другой день известий явствовало, что принц одержал победу даже более крупную, чем это казалось поначалу: по достоверным сведениям, неприятель понес огромные потери на своих квартирах, три или четыре полка были наголову разбиты, многие из лучших офицеров погибли или получили раны, не оставлявшие им надежд на выздоровление.

Среди прочих в плен попали полковник Шеффилд, младший сын графа Малгрейва, и полковник Бекли, шотландец. Оба действительно были ранены и так умело изображали страшные муки — казалось, будто они находятся при последнем издыхании — что их оставили в частном доме неподалеку от Чалгровфилда. Полковники при этом дали честное слово, что не предпримут попыток к бегству и не воспользуются для этого чьей-то помощью, но, как только их раны будут перевязаны, и они почувствуют себя лучше, сами явятся в качестве пленных в Оксфорд. Но едва королевские войска ушли, как они дали о себе знать товарищам по оружию и уже на другой день оказались достаточно здоровы, чтобы присланный графом Эссексом сильный отряд смог доставить их в Тейм. Утверждая, что они никогда не признавали себя пленными, отрицая данное ими честное слово и отказавшись исполнить обещанное, они нарушили обычаи войны в такой же степени, в какой, подняв оружие против короля, преступили долг верности. Но тем, что в немалой мере возместило бы горечь поражения и не могло не прибавить блеска победе, стала смерть м-ра Гемпдена. Он был ранен в плечо двумя пулями, которые раздробили ему кость, а три недели спустя умер в страшных мучениях, что повергло его партию в такой ужас, словно вся парламентская армия была разбита или совершенно уничтожена.