История Великого мятежа - "лорд Кларендой Эдуард Гайд"

Потрясенные этими известиями, Палаты тотчас же согласились назначить день благодарственного молебна Господу за чудесное спасение - дабы никто не посмел усомниться в том, что сие чудесное спасение имело место, а заговор существовал в действительности, а не был чьей-то хитрой выдумкой. Затем было объявлено, что поскольку в только что раскрытом страшном заговоре оказались замешаны, как можно предположить, многие лорды и коммонеры,то ныне, чтобы очистить себя от подозрений, все члены Парламента должны торжественно заявить о своей непричастности к заговору и дать обязательство всячески противиться подобным замыслам в будущем. Люди умеренных взглядов, неизменно поддерживавшие предложения в пользу мира, не осмелились возражать, опасаясь, что их сочтут участниками заговора, ведь большинство из них в откровенных беседах с Уоллером успели наговорить множество таких вещей, которые теперь могли быть истолкованы в самом невыгодном свете. Так 6 июня 1643 года появились «Священная клятва и Ковенант, принятые лордами и общинами в Парламенте по раскрытии коварного и ужасного заговора, имевшего целью погубить Парламент и королевство», где было сказано, что «поскольку в королевстве существует папистский заговор с целью уничтожить протестантскую реформированную религию (для чего была набрана папистская армия, действующая ныне в разных частях королевства); и ввиду недавнего разоблачения, по великой милости Божией, страшного заговора некоторых лиц, намеревавшихся соединиться с армией короля и захватить Лондон - все честные люди, любящие свою страну, должны связать себя узами Священной клятвы и Ковенанта:

69. Я, имярек, смиряясь и благоговея перед Божьим величеством, с сокрушением сердечным признаю собственные грехи, а также грехи нации, навлекшие на нее великие бедствия и кары; я обещаю не давать согласия на прекращение вооруженной борьбы, доколе паписты, ведущие открытую войну против Парламента, не понесут справедливого наказания; и клянусь всеми силами поддерживать войска, выставленные обеими Палатами Парламента против королевской армии, набранной без согласия Палат».

Таким образом, этот Ковенант означал прямое и недвусмысленное объявление войны Его Величеству и категорический отказ заключать мир до тех пор, пока король не окажется в полной власти Парламента. По настоянию Палат, поддержанных верным им духовенством, Ковенант был принят гражданами Сити и армией; всякий же, кто не желал его принимать, подвергался преследованиям как отъявленный малигнант.

Обеспечив себя на будущее от любых требований мира, мятежники приговорили к смертной казни м-ра Томкинса и его ближайшего единомышленника м-ра Чалонера, состоятельного и уважаемого человека. Оба были повешены. Хессел умер в тюрьме, избавив суд от лишних хлопот. Против м-ра Гемпдена у судей не было других улик, кроме показаний Уоллера; ему не вынесли никакого приговора, но держали в заключении, пока он не скончался. Прочим гражданам, чьи имена упоминались в королевской доверенности, сохранили жизнь, хотя клеймо малигнантов обернулось для них разорением, так как имущество их было конфисковано.

Совершенно ясно, что присланная из Оксфорда через леди Обиньи доверенность не имела никакого отношения к тем разговорам, которые вели между собой Уоллер, Томкинс и граждане Сити, и что сами они об этой доверенности ничего не знали и не замышляли вооруженного выступления - в противном случае их имена были бы упомянуты в доверенности. Я вполне убежден (и это явствует из переписки между м-ром Томкинсом и лордом Фолклендом), что планы лондонских граждан не шли дальше объединения сторонников мира, с тем чтобы решительным отказом платить налоги на войну показать степень своего влияния в Сити и таким образом принудить неистовую партию к переговорам. Именно к этому, а отнюдь не к вооруженному восстанию, и побуждал их всякий раз в своих ответах лорд Фолкленд. Но если бы я, исследуя эту историю, обнаружил какие-либо причины и основания полагать, что замыслы короля простирались дальше,то я не стал бы этого скрывать, ибо никто не станет спорить, что если бы король мог тогда питать сколько-нибудь обоснованные надежды на захват Лондона, главной опоры мятежников, и разгром тех, кто под именем Парламента развязал против него войну, то он, прибегнув к открытой силе и к тайным средствам, сделал бы все для осуществления подобных планов.

Граф Портленд и лорд Конви, единственным свидетелем против которых был Уоллер, на очной ставке с ним решительно отвергли все обвинения и в конце концов были отпущены на поруки. Сам же Уоллер, изображавший мучительное, до потери рассудка, раскаяние, отчаянно цеплялся за жизнь - он льстил, унижался, доносил, умолял, давал кому следует деньги; когда же Уоллеру позволили выступить в свою защиту перед Нижней палатой, он весьма ловко и с необыкновенным красноречием открыл общинам глаза на то, сколь неблагоразумно с их стороны создавать опасный прецедент, допуская, чтобы одного из членов Палаты, пусть даже совершенно недостойного, судили солдаты. Благодаря своим блестящим ораторским способностям Уоллер избежал военного суда и смертного приговора, отделавшись штрафом в 10 тысяч фунтов (Парламент нуждался в деньгах) и изгнанием из Англии. >

Эти грозные меры не произвели значительного эффекта за пределами Лондона; напротив, деньги поступали медленно, пополнения в людях — еще медленнее, из чего явствовало, что сердца большинства англичан жаждут мира, а не продолжения распри. Граф же Эссекс из-за ужасного расстройства своей поредевшей от болезней армии смог отойти от Ридинга лишь шесть недель спустя, почему многие и поспешили заключить (хотя рассчитывать на подобное заранее не было разумных оснований), что, продержись Ридинг сколько-нибудь значительное время, графу пришлось бы снять осаду города. По этой же причине граф и согласился с готовностью на столь выгодные для осажденных кондиции, ведь если бы он мог простоять под Ридингом дольше, гарнизон последнего, и граф это хорошо понимал, был бы принужден капитулировать на гораздо худших условиях; опасаться же, что осажденных сможет выручить король, Эссексу и в голову не приходило. В конце концов, поскольку иного способа успокоить недовольных в лондонском Сити не существовало, он двинулся в направлении Оксфорда — не для того, чтобы предпринять что-либо серьезное против названного города, а скорее затем, чтобы прикрыть Бекингемшир, сильно тревожимый в то время конницей короля. С этой целью он и учредил свою главную квартиру в Тейме, в десяти милях от Оксфорда и у самых границ этого графства.

В начале войны многие офицеры только что распущенной шотландской армии, некогда служившие во Франции и в Германии, поступили на службу Парламенту; в числе подобных шотландцев немало было людей достойных, но еще больше — столь же скверных, как и то дело, которое взялись они теперь защищать. К первому разряду принадлежал полковник Урри, человек с именем и репутацией, отличный кавалерийский офицер — именно он командовал при Эджхилле частями кавалерии, спасшими парламентскую армию от разгрома. Впоследствии же, придя к мысли, что ценят его здесь не так высоко, как он того заслуживает (шотландцам вообще трудно угодить в этом отношении), и не питая к делу Парламента иной приверженности, кроме той, какую могло внушить жалованье, он решил оставить эту службу и перейти на сторону короля, для чего вступил в переписку с главнокомандующим армией Его Величества графом Брентфордом, под началом которого служил некогда в Германии. Пока граф Эссекс находился в Тейме, а его войска стояли на квартирах вокруг, Урри прибыл в Оксфорд — в экипаже, который приличествовал кавалерийскому полковнику, получавшему хорошее жалованье. Король принял его чрезвычайно милостиво, и уже на другой день, желая доказать совершенную искренность своих намерений, Урри явился к принцу Руперту и сообщил, где располагается парламентская кавалерия и сколь разбросаны ее квартиры, а чтобы засвидетельствовать преданность королю, изъявил готовность присоединиться простым волонтером к сильному отряду, который совершит на нее внезапное нападение. Когда же принц назначил для этого дела такой отряд, Урри отправился вместе с ним и, двигаясь в стороне от большой дороги, вывел всадников Руперта к городу, где стоял полк парламентской кавалерии. Люди принца перебили или взяли в плен большую часть вражеских солдат и офицеров, а затем обрушились на другие лагеря и вновь имели успех, так что в Оксфорд они вернулись с немалым числом пленных, нанеся неприятелю весьма чувствительный урон.