Хосе Рисаль - Флибустьеры
Итак, ежели существование монахов необходимо для нашего блага, ежели повсюду, куда ни сунься, встретишь холеную руку, жаждущую поцелуев, от коих злополучный отросток, красующийся на нашем лице, с каждым днем все больше сплющивается, - зачем же мы не хотим лелеять их и откармливать, зачем безрассудно требуем их изгнания? Подумайте, какая пустота незаполнимая образуется без них в нашем обществе! Сии неутомимые труженики улучшают нашу расу, умножают население; они объединяют нас, разрозненных завистью и недоверием, в единый пучок, стянутый столь туго, что и локтем не пошевелишь! Уберите монаха, господа, и здание Филиппин, лишившись опоры его мощных плеч и волосатых ног, пошатнется, жизнь станет унылой, ее не будут оглашать веселые возгласы монаха, шутника и балагура, исчезнут книжечки и проповеди, от коих лопаешься со смеху, не будет комического контраста великих притязаний и ничтожпых мозгов, окончится забавное представление по мотивам новелл Боккаччо и сказок Лафонтена! А что будут делать наши женщины без четок и ладанок? Еще начнут копить деньги и станут алчными и злыми! Ни месс, ни новен, ни шествий! Негде сыграть в пангинги, скоротать досуг! Придется бедняжкам посвятить себя домашнему очагу, и они еще начнут требовать от нас, вместо книжек о чудесах, других сочинений, коих тут не достать. Уберите монаха, и - прощай, доблесть! Гражданские добродетели станут достоянием черни. Уберите монаха, не будет и индейца:
ведь монах - это бог, а индеец - слово; монах - скульптор, индеец статуя; всем, что у нас есть, всеми нашими мыслями и делами мы обязаны монаху, его терпению, его трудам, его трехвековым упорным стараниям изменить форму, данную нам Природой. А если исчезнут на Филиппинах монахи и индейцы, что будет делать тогда бедное правительство, оставшись с одними китайцами?
- Будет есть паштет из раков! - ответил Исагани, которому уже наскучила речь Пексона.
- Да и мы тоже! Хватит речей!
Но так как китаец все не приносил паштета, один из студентов встал и пошел в глубину залы, к балкону, с которого открывался вид на реку. Минуту спустя он вернулся, таинственно подмигивая.
- За нами следят, я сейчас видел любимчика отца Сибилы!
- Неужели? - вскочив с места, воскликнул Исагани.
- Сиди, сиди! Заметив меня, он тут же скрылся.
Студент подошел к окну взглянуть на площадь. Затем поманил рукой товарищей. Они увидели, как из панситерии вышел юноша, огляделся кругом и вместе с каким-то незнакомым человеком сел в экипаж, поджидавший у тротуара. Экипаж принадлежал Симоуну.
- Ах, черт! - воскликнул Макараиг. - Слуге вицеректора оказывает услуги повелитель генерала!
XXVI
ПРОКЛАМАЦИИ
Басилио поднялся чуть свет, чтобы пораньше прийти в больницу. Распорядок дня был ясен: навестить больных, затем сходить в университет, выяснить кое-что касательно получения диплома и, наконец, поговорить с Макараигом, не ссудит ли он ему на расходы, неизбежные в таких случаях. Почти все свои сбережения Басилио истратил на то, чтобы вызволить Хулию и приобрести для нее и дедушки хоть какое-нибудь жилье; просить же у капитана Тьяго он не решался, - как бы тот не подумал, что Басилио хочет получить задаток в счет наследства, о котором непрестанно твердил благодетель.
Погруженный в свои думы, Басилио не заметил, что навстречу ему то и дело попадаются студенты, возвращающиеся из города, словно занятия отменены, тем более не обратил он внимания на их озабоченные лица, на то, что они вполголоса переговариваются и таинственно переглядываются. И когда у подъезда университета святого Иоанна Божьего товарищи спросили его, не слышал ли он о заговоре, Басилио так и похолодел: он вспомнил о задуманном Симоуном мятеже, который сорвался, вероятно, из-за таинственной болезни ювелира. Внутри у него будто что-то оборвалось, но, изобразив на лице недоумение, он спросил безразличным голосом:
- Какой еще заговор?
- Только что раскрыли! - ответил кто-то. - Говорят, замешано много народу.
Басилио с трудом овладел собой.
- Много народу? - переспросил он, вглядываясь в лица товарищей. - Но кто именно?..
- Студенты, масса студентов!
Задавать еще вопросы Басилио побоялся, чтобы не выдать себя, и, сказав, что спешит навестить больных, пошел дальше. По дороге он встретил профессора-клинициста, своего друга. Тот, положив юноше руку на плечо, вполголоса спросил:
- Вы были на вчерашнем ужине?
Басилио от волнения почудилось, будто профессор сказал "позавчерашнем", а позавчера он как раз беседовал с Симоуном.
- Видите ли, - пробормотал оп, оправдываясь, - капитану Тьяго было плохо, к тому же я хотел закончить чтение Маты...
- И отлично сделали, что не пошли, - сказал профессор. - Но ведь вы, кажется, член Ассоциации студентов?
- Да, плачу взносы...
- Так вот, мой вам совет: немедленно идите домой и уничтожьте все компрометирующие вас бумаги.
Басилио пожал плечами. У него не было никаких бумаг, разве что записи лекций, ничего больше.
- А что, сеньор Симоун...
- Симоун, слава богу, здесь ни при чем! - успокоил его профессор. - Его очень кстати ранил какой-то неизвестный, и он теперь лежит в постели. Нет, тут замешаны другие. Говорят, очень серьезное дело.
Басилио облегченно вздохнул. Симоун был единственным, кто мог его скомпрометировать. Но тут же у него мелькнула мысль о кабесанге Талесе.
- А может, это тулисаны?
- Нет, мой друг, в заговоре участвуют только студенты.
К Басилио вернулось его обычное хладнокровие.
- Но что же все-таки произошло? - спросил он.
- Нашли какие-то подстрекательские прокламации.
А вы разве не знаете?
- Где нашли?
- Да где же еще, как не в университете!
- Всего-навсего прокламации?
- Черт возьми, вам этого мало? - чуть не с яростью воскликнул профессор. - Говорят, их сочинили студенты из Ассоциации. Но тсс!
К ним приближался профессор патологии, по виду больше смахивавший на церковного служку, чем на врача. Место свое он получил по милости всемогущего вице-ректора:
профессор этот не имел ни знаний, ни диплома, зато был рабски предан ордену. Все коллеги на факультете считали его шпионом и доносчиком.
Друг Басилио холодно поклонился в ответ патологу и, подмигнув юноше, нарочито громко сказал:
- Да, сомнений нет, капитан Тьяго не сегодня-завтра отдаст богу душу. Недаром к нему уже слетаются вороны и стервятники.
И он ушел в профессорскую.
Несколько успокоенный, Басилио попытался разузнать подробности. Ему рассказали, что на дверях университета нашли прокламации и что вице-ректор приказал содрать их и отнести в полицию. В прокламациях содержались всяческие угрозы, призывы к резне, намеки на иностранное вторжение и бог весть что еще.
Студенты оживленно обсуждали происшествие. Сведения исходили от привратника, который слышал об этом от служителя университета святого Фомы, а тот, в свою очередь, узнал от одного сторожа. Говорили о неминуемых исключениях, арестах, называли имена тех, кто подвергнется гонениям, - ну, конечно, члены Ассоциации!
Басилио вспомнились слова Симоуна: "В день, когда они смогут от вас избавиться... Вам не удастся закончить университет..."
"Неужели им что-то известно? - спросил он себя. - Что ж, посмотрим, чья возьмет!"
Последние следы тревоги исчезли, и Басилио отправился в университет, чтобы разведать, как вести себя дальше, а заодно похлопотать о дипломе. Он пошел по улице Легаспи, затем свернул на улицу Женского монастыря и, дойдя до угла улицы Солана, убедился, что и впрямь произошло нечто серьезное.
На площади перед университетом, вместо веселой, шумной молодежи, прохаживались парами солдаты гвардии ветеранов, следя за тем, чтобы студенты, выходившие из университета, - кто молча, кто возбужденно разговаривая, - .не собирались в группы. Кое-кто из юношей, отойдя подальше от солдат, останавливался, другие спешили домой. Первым встретился ему Сандоваль. Басилио окликнул его, но Сандоваль словно оглох.
"Действие страха на желудочно-кишечные соки!" - подумал Басилио.
Затем он увидел Тадео - этот сиял от радости. Наконец-то сбылась его мечта!
- Ты что, Тадео?
- А то, что занятий не будет по крайней мере целую неделю! Слышишь? Чудесно, великолепно!
От удовольствия он потирал руки.
- Да что случилось?
- Всех нас арестуют, всех членов Ассоциации!
- Так чему ты радуешься?
- Занятий не будет, занятий пе будет! - пропел Тадео и чуть не вприпрыжку помчался домой.
Показался и Хуанито Пелаэс. Бледный от страха, он бежал, согнувшись в три погибели, отчего горб его был особенно заметен. До сих пор Хуанито был одним из самых деятельных участников Ассоциации.
- Эй, Пелаэс, что стряслось?
- Ничего, ничего я не знаю. Я тут ни при чем, - огрызнулся Хуанито. - Я им все время твердил: это донкихотство... Скажи, говорил я это или нет?
Басилио никогда по слыхал этих слов от Хуаппто, но, чтобы успокоить его, ответил:
