Хосе Рисаль - Флибустьеры
И то и другое выглядело вполне правдоподобно, и догадкам не было конца. Тадео, ссылаясь на верные источники, утверждал, что на Симоуна напал какой-то незнакомец на старой площади Бивак; причиной нападения была месть; потому-де Симоун и отказался дать какие-либо объяснения. Тут заговорили о случаях тайной мести и, естественно, о кознях монахов: каждый вспоминал деяния священника своего прихода.
Одну из стен залы украшало четверостишие, написанное крупными черными буквами:
Хозяин с глубоким почтением Просит гостей Не бросать бумажек и костей На стулья и на пол его заведения.
- Восхитительное объявление! - воскликнул Сандоваль. - Не иначе как одобрено жандармами! А стихи-то, стихи! Настоящий дон Тибурсио - две ноги, одна короче другой, а по бокам два костыля! Увидит эти стихи Исагани преподнесет своей будущей тетушке!
- А вот и я! - раздался в дверях голос.
И сияющий от счастья юноша вошел в залу, а за ним два полуголых китайца с огромными подносами, на которых аппетитно дымились блюда. Послышались веселые приветствия.
Не явился только Хуанито Пелаэс, но было уже поздно, и решили усаживаться. Хуанито, как всегда, опаздывал.
~ Надо было вместо него пригласить Басилио, - сказал Тадео. - То-то бы повеселились! Мы бы его подпоили и выведали кой-какие секреты.
- Как? У благоразумного Басилио есть секреты?
- Ого, и еще какие! - ответил Тадео. - Он один знает разгадку некоторых таинственных историй... например, об исчезнувшем мальчике, о монахине...
- Господа, пансит ланг-ланг - это есть суп, по преимуществу! возгласил Макараиг, - Как вы, Сандоваль, сейчас убедитесь, он состоит из грибов, лангустов или раков, яичной лапши, курятины и бог весть чего еще. Предлагаю в виде десятины поднести дону Кустодио кости, пусть сочинит о них проект!
Речь Макараига встретили дружным хохотом.
- Если бы он только знал...
- Бегом бы примчался! - закончил Сандоваль. - А суп отменный. Как бишь он называется?
- Пансит ланг-ланг, то есть китайский пансит, в отличие от местного, филиппинского.
- Ба, такое и не упомнишь. В честь дона Кустодпо предлагаю окрестить его "суп в проекте"!
Новое наименование было принято.
- Господа, - сказал распорядитель банкета Макараиг, - у нас будет еще три блюда! Китайская лумпия из свинины...
- Послать ее отцу Ирене!
- Чепуха! Отец Ирене не прикоснется к свинине, пока не отрежет себе нос, - шепнул юноша из Илоило* своему соседу.
- Так пусть отрежет нос!
- Долой нос отца Ирене! - хором прокричали все.
- Господа, почтение к старшим! - с комической важностью возмутился Пексон.
- Третье блюдо - паштет из раков...
- Мы его посвятим монахам, - вставил висаец*.
- Ибо монахи похожи на раков, - закончил Сандоваль.
- Итак, "паштет из монахов"!
- Из монахов паштет! - хором подхватили все. - - Из всех монахов, кроме одного! - воскликнул Исагани.
- Протестую от имени раков! - пошутил Тадео.
- Господа, почтение к старшим! - с набитым ртом снова прокричал Пексон.
- Четвертое блюдо - пансит с приправами, каковой посвящается правительству и стране!
Все обернулись к Макараигу.
- Еще недавно, господа, - продолжал он, - пансит считали блюдом китайским или японским, но так как ни в Китае, ни в Японии он не известен, надо, по-видимому, считать его блюдом филипппнским, хотя стряпают его и наживаются на нем китайцы. Точь-в-точь такая же история с правительством и с Филиппинами: возможно, филиппинцы тоже китайского происхождения, но в этом пусть уж разбираются премудрые доктора нашей материцеркви... Все едят и смакуют пансит, да при этом еще морщатся и кривятся. Но ведь то же происходит с Филиппинами и с нашим правительством. Все живут за их счет, все участвуют в пиршестве, а в конце концов оказывается, что нет худшей страны, чем Филиппины, и более никчемного правительства. Итак, посвятим пансит Филиппинам и правительству!
- Посвятим! - подхватил хор голосов.
- Друзья, милосердие к слабым, милосердие к жертвам! - громогласно заявил Пексон, потрясая куриной косточкой.
- Посвятим пансит китайцу Кироге, одному из четырех столпов филиппинского общества! - предложил Исагани.
- Нет! Черному преосвященству!
- Тише, друзья! - вполголоса заметил кто-то. - На площади собираются люди. Помните, у стен есть уши.
Действительно, за окнами стояли кучки зевак, а в соседних залах шум и смех затихли, словно там прислушивались к разговорам студентов. В этой тишине было что-то необычное.
- Тадео, твоя очередь говорить! - шепнул Макараиг.
Было условлено, что заключительный тост произнесет Сандоваль, как самый красноречивый.
Лентяй Тадео и тут оказался верен себе: он и не подумал заранее приготовить речь. Втягивая губами длинную макаронину, он размышлял, как бы выпутаться из затруднения. Вдруг его осенило - он вспомнил речь, которую учил в университете, и решил приспособить ее к случаю.
- Любезные братья в проекте! - начал он, размахивая двумя палочками, которыми едят китайцы.
- Да брось палочку, скотина, ты испортил мне прическу! - прорычал сосед.
- Призванный вами, дабы заполнить пустоту, каковая образовалась в моих...
- Плагиат! - перебил его Сандоваль. - Это речь нашего директора!
- Призванный вами, - невозмутимо продолжал Тадео, - дабы заполнить пустоту, каковая образовалась в моих... мозгах (тут он указал на свой живот) вследствие христианских наставлений некоего достославного мужа, а также его блестящих идей и проектов, достойных войти в вечность, - что могу сказать вам я, коего мучает голод, ибо мне не удалось закончить ужин?
- На, подкрепись шейкой, дружище! - сказал сосед, протягивая оратору куриную шейку.
- Предо мной, господа, в тарелке некое блюдо, сокровищница народа, ставшего ныне всеобщим посмешищем и притчей во языцех, и я вижу, как в эту тарелку алчно погружают ложки самые ненасытные обжоры западных стран земного шара... - И он указал палочками на Сандоваля, воевавшего со строптивым куриным крылышком.
- И восточных также! - отпарировал Сандоваль, указывая ложкой на всех, кто сидел за столами.
- He перебивайте! - Прошу слова!
- Прошу патис! - добавил Исагани.
- Пускай несут лумпию!
Все потребовали лумпию, и Тадео уселся, очень довольный своей находчивостью.
Блюдо, посвященное отцу Ирене, оказалось не слишком вкусным, и Сандоваль беспощадно заявил:
- Снаружи блестит от жира, а внутри свинство! Пусть несут третье блюдо, паштет из монахов!
Но паштет был еще не готов - слышалось шипенье масла на сковороде. Передышкой воспользовались, чтобы выпить и послушать речь Пексона.
Насилу сдерживая смех, Пексон с важным видом перекрестился, встал со стула и, передразнивая знаменитого в то время августинского проповедника, забормотал, словно произносил проповедь:
- Si tripa plena laudat Deum, tripa famelica laudabit fratres" сиречь, ежели сытое брюхо славит господа, то голодное брюхо восславит монахов. Слова сии возвестил дон Кустодио устами Бен-Саиба: газета "Глас единения", статья вторая, глупость сто пятьдесят шестая.
Любезные братья во Христе!
Нечистое дыхание зла веет над зелеными берегами Монахоландии, в просторечии Филиппинским архипелагом именуемой! Что ни день, слышатся призывы к бунту, подстрекательские речи супротив почтенной, преосвященной, в проповедях отменной орденской братии, ей же ни от кого нет ни помощи, ни защиты. Так позвольте мне, о братья, превратиться на миг в странствующего рыцаря и выступить в защиту слабых сих святых орденов, кои нас воспитали и еще раз подтвердили тем истинность суждения, вытекающего из предпосылки "сытое брюхо славит господа", - сиречь, "голодное брюхо восславит монахов".
- Браво, браво!
- Послушай, - серьезно сказал Исагани, - говори о монахах что хочешь, только не задевай одного из них.
Развеселившийся Сандоваль принялся напевать:
Один монах, два монаха, трп монаха вме-есте - Все равно что ярый бык, распаленный ме-остью!
- Внимайте, о братья! Оглянитесь на золотые дни своего детства, окиньте взглядом настоящее и вопросите себя о будущем. Что вы видите? Монахов, монахов и еще раз монахов! Монах вас крестит, совершает конфирмацию, с любовным усердием печется о вас в школе; монах выслушивает первые ваши тайны, дает вам вкусить от плоти господа, выводит на жизненный путь; монахи - ваши первые и последние наставники. Не кто иной, как монах, склоняет сердца ваших невест к мольбам вашим; монах венчает вас, он же отправляет вас в путешествие по островам, дабы вы переменили климат и развлеклись. Он присутствует при вашей кончине, и даже на эшафоте вы встретите монаха, который с молитвой и слезами проводит вас в последний путь, и не бойтесь, он не покинет вас, покуда не убедится, что вы повешены как следует. Но милосердие его на сем не кончается. Когда вы умрете, он позаботится о пышных похоронах: тело ваше выставят в церкви, вас отпоют и избавят тем самым от мук чистилища. И лишь тогда монах оставит вас, когда будет уверен, что вручил вас господу очищенным от грехов уже здесь, на земле, с помощью мирских кар, пыток и унижений. Сии знатоки учения Христова, которое затворяет врата райские пред богачами, сии новые наши спасители, истинные слуги распятого, всячески изощряются, стремясь облегчить вашу душу от грехов, иначе говоря, от деньжат, и отправляют ваши монетки далеко-далеко, туда, где обитают проклятые богом китайцы и протестанты, дабы обезвредить, очистить, оздоровить воздух сего края, так что мы, при всем желании, не находим здесь и реала на погибель душе нашей!
