Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис - Гуральник Питер
В феврале 1949‑го Вернон последний раз отправился на работу в Объединенную лакокрасочную компанию, которая располагалась всего в паре кварталов от меблированных комнат на Поплар–стрит, где они жили, а 17 июня подал заявку на разрешение вселиться в Лодердейл–кортс — чистенький муниципальный район для городских служащих, которым управляла служба муниципального жилья Мемфиса. В сентябре заявка Пресли была одобрена, и они въехали в дом 185 по Винчестер–стрит, квартира 328, сразу же за углом от их прежнего жилья. За трехкомнатную квартиру на первом этаже в превосходном жилом комплексе они платили тридцать пять долларов в месяц. Жители Лодердейл–кортс чувствовали, что с семьей Пресли что–то происходит. Если же анализировать эти ощущения с точки зрения движения к намеченной цели, семья Пресли сделала огромный шаг вперед.
ГЛАВА 1 ТЬЮПЕЛО: ДОМ НАД ДОРОГОЙ
(январь 1935 — ноябрь 1948)
Вернон Пресли никогда не пользовался особым успехом в Тьюпело. Он был человеком немногословным, непритязательным, и даже в изолированном районе Восточного Тьюпело, где его семья жила «над дорогой» — в муравейнике домов, сгрудившихся на пяти немощеных улицах у старой дороги Салтилло, — слыл ни к чему не пригодным, симпатичным, можно даже сказать, красивым мужчиной, но не деловым. Сам по себе Восточный Тьюпело отделялся от мира — и от жизни остального города, о котором в справочнике Управления общественных работ США за 1938 год было написано: «наглядный пример того о чем политические комментаторы говорят как о «новом Юге Миссисипи» — не только географическими барьерами в виде двух речушек, кукурузных и хлопковых полей и железнодорожными ветками компаний Mobile & Ohio и St. Lois & San Francisco. С другой стороны, Восточный Тьюпело был неотъемлемой частью Нового Юга, достоинства которого старались преувеличить, а недостатки — по возможности не замечать. Здесь обитало множество «белых бедняков» — заводских рабочих и сельскохозяйственных поденщиков, которые могли вписаться в картину «промышленного роста сельскохозяйственного региона», но лишь до тех пор, пока наблюдатели не подходили слишком близко к этой самой картине. «За годы своего самостоятельного существования и даже после слияния с Тьюпело [в 1946 году], — писал местный историк, — Восточный Тьюпело приобрел репутацию чрезвычайно опасного города. Некоторые жители полагают, что он не хуже любого другого небольшого города, в то время как другие убеждены, что более криминогенного города не сыскать во всем Северном Миссисипи. Здесь есть свой район «красных фонарей», который называется «Гузхоллоу»[1]… К сороковому году в крохотной общине Восточного Тьюпело орудовали по меньшей мере девять бутлегеров».
В 1936 году мэром Восточного Тьюпело был родной дядя Вернона Пресли, Ной, который жил на Келли–стрит, над автодорогой; он владел небольшой бакалейной лавкой и водил школьный автобус. Джесси, брат Ноя и отец Вернона, тоже жил неплохо и считался едва ли не самым процветающим членом общины. У него был собственный дом на старой дороге Салтилло, прямо над Келли–стрит — работал он не покладая рук, но имел репутацию горького пьяницы и плута. Вернон же работал по контракту, выполняя мелкие поручения. Чем он только не занимался в годы Великой депрессии: был молочником, поденщиком, плотничал в Управлении общественных работ, работал издольщиком на хлопковых полях. Однако денег скопить не сумел, да и, надо сказать, не очень–то к этому стремился. Молчаливого, замкнутого, временами просто мрачного (по описанию друзей, «сухого»), Вернона по–настоящему в жизни волновало только одно: его семья — жена Глэдис Смит, на которой он женился в 1933 году, и сын Элвис Арон Пресли, родившийся 8 января 1935 года (его близнец Джесси Гарон умер). Он подготовился к родам жены — с помощью отца и старшего брата Вестера (женатого на Клеттис, сестре Глэдис) соорудил двухкомнатную хибару неподалеку от четырехкомнатного «большого дома» родителей. У Орвилла Бина, на молочной ферме которого они с отцом время от времени работали, Вернон занял 180 долларов, и, пока не выплатил долг, жилище считалось собственностью Вина. На заднем дворе располагались водяной насос и туалет, и хотя Восточный Тьюпело был одним из первых городов, вкусивших прелести программы электрификации сельскохозяйственных районов, которую осуществляла администрация долины Теннеси, когда они с Глэдис в декабре 1934 года въехали в новый дом, освещать жилище пришлось керосиновыми лампами.
Все сходились во мнении, что Глэдис Пресли была лучом света в этом браке. В ситуациях, когда Вернон сжимал зубы и не ронял ни слова, она непринужденно болтала, и редко когда ее видели нахмурившейся. Оба они очень рано бросили школу, но Глэдис, которая с семью братьями и сестрами в детстве переезжала с одной фермы на другую, никогда не пасовала перед обстоятельствами. Когда ей исполнилось двадцать, умер отец. Прослышав, что на трикотажной фабрике в Тьюпело есть работа, за которую платят два доллара в день (при двенадцатичасовом рабочем дне), она ни минуты не колебалась. Она довольно долго каждый день ездила на работу на автобусе, но в конце концов решила перебраться в город и осела с семьей на Келли–стрит, в маленькой общине над дорогой — здесь, в Восточном Тьюпело, уже жили ее дядьки Симс и Гейнз Мэнселлы. Дядя Гейнз был одним из пасторов немногочисленной новой Первой пресвитерианской церкви, которая располагалась в шатре на пустыре. Именно здесь она и познакомилась с Верноном Пресли. Первый раз она заметила его на улице, а потом уже столкнулась с ним нос к носу на своеобразной службе Holy Roller в церкви. В июне 1933 года они зарегистрировали брак в Понтотоке, штат Миссисипи, — несовершеннолетний Вернон приписал себе пять лет, став таким образом двадцатидвухлетним молодым человеком, а Глэдис, напротив, скинула два года и превратилась в девятнадцатилетнюю. Три доллара на оплату свидетельства о браке они заняли у друзей Маршалла и Боны Мэй Браун, с которыми затем очень недолго снимали одну квартиру.
Глэдис тяжело переносила беременность и вскоре была вынуждена уйти с работы на трикотажной фабрике. Около четырех часов утра 8 января она произвела на свет мертворожденного ребенка, а еще через сорок пять минут — здорового мальчика. Близнецов назвали Джесси Гарон и Элвис Арон намеренно срифмовав их средние имена. Арон (произносится с долгим «а» и ударением на первом слоге) был старым другом Вернона — Аарон Кеннеди, а «Элвис» — это было среднее имя самого Вернона. Имя «Джесси» выбрали, конечно же, в честь отца. Мертворожденного близнеца похоронили в безымянной могиле на кладбище Прайсвилл, чуть ниже старой дороги Салтилло, — Джесси не был забыт ни в легендах, которые окружают его знаменитого младшего брата, ни в семейной хронике. Говорят, ребенком Элвис часто ходил на могилу брата, а став взрослым, вспоминал его все чаще и чаще, еще больше укрепляя уверенность Глэдис в том, что «если один близнец умирает, второй живет «изо всех сил», за двоих». Сразу же после родов мать и младенца перевезли в больницу, где выяснилось, что Глэдис больше никогда не сможет иметь детей.
Элвис рос любимым и желанным ребенком. Все отмечали, что он был необычайно близок с матерью. Вернон рассказывал об этом, когда его сын стал знаменит; он говорил так, словно близость сына и матери была чем–то из разряда чудес света! Всю жизнь Элвис звал ее уменьшительными именами, они болтали, как дети. Как заметил один из соседей, «она боготворила его с момента рождения». Не меньше мальчик был привязан и к отцу. «Когда мы шли купаться, у Элвиса начинались приступы, словно он видел, как я тону, — вспоминал Вернон. — Он страшно боялся, что со мной может что–то случиться». А Глэдис рассказывала о пожаре в одном из соседских домов в Восточном Тьюпело, когда Вернон раз за разом вбегал в горящий дом, пытаясь спасти вещи соседа. «Элвис решил, что его папочка сгорит, и плакал в голос. Мне пришлось прижать его к себе, чтобы он не бросился за Верноном. Я даже прикрикнула на него: «Элвис, немедленно прекрати! Твой папа знает, что делает». Воспоминания Элвиса о детстве были более прозаичными: «Мама не разрешала мне уходить куда бы то ни было, где бы она меня не видела. Мне нельзя было пойти на речку с другими ребятами. Когда я был маленький, я все же иногда сбегал от нее. Мама шлепала меня, а я думал, она меня больше не любит».
