Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939
Уже по пути из Праги 18 марта мысли Гитлера, «окрыленного», по словам его адъютанта Белова, «договором с Гахой и относительно спокойным захватом Чехословакии»[429], вращались вокруг России. Хотя военная мощь Великой Германии благодаря чехословацкому трофею возросла, тем не менее, как сказал Гитлер Белову, «трудно изолировать Польшу... Заклятым врагом поляков является не Германия, а Россия. Нам однажды также будет грозить со стороны России большая опасность. Но почему послезавтрашний враг не может быть завтрашним другом? Этот вопрос следует очень основательно обдумать. Главная задача состоит в том, чтобы сейчас найти путь к новым переговорам с Польшей».
Путь, по которому пошли «переговоры» с Польшей, привел Гитлера назад, к его размышлениям о России.
Польша отказывается
С оккупацией Чехословакии Гитлер блокировал Польшу с трех сторон. Как заявил впоследствии генерал Йодль[430], «территориальная структура Великой Германии позволяла рассматривать польский вопрос, исходя из более или менее благоприятных стратегических предпосылок». С захватом Мемельской области 23 марта Польша оказалась окруженной и с северо-востока.
После оккупации Чехословакии внимание великих держав было приковано к Польше и Румынии; оба государства между Балтийским и Черным морями теперь лежали на пути германской экспансии на восток. Дурные предчувствия приобрели такой размах, что одно-единственное неудачное выражение румынского посланника в Лондоне Тиля о подготовке германского вторжения в Румынию привело в движение западную дипломатию[431]. Утром 18 марта британский посол в Москве Сидс посетил наркома Литвинова, чтобы от имени своего правительства задать ему вопрос относительно позиции Советского Союза в случае германской агрессии против Румынии. 19 марта Советское правительство предложило срочно созвать конференцию шести держав, по возможности в Бухаресте, на которой заинтересованные страны (Англия, Франция, СССР, Польша, Румыния и Турция) образовали бы совместный оборонительный фронт против германской агрессии. Это предложение — повторение прошлогодней советской инициативы в условиях непосредственной военной угрозы — потерпело фиаско из-за глубокого недоверия Чемберлена к большевистской России. Официально британское правительство отклонило советскую инициативу как «преждевременную». ТАСС опубликовало это заявление 22 марта и одновременно опровергло слухи, согласно которым Советское правительство будто бы недавно предложило Польше и Румынии на тот случай, если они станут жертвами агрессии, помощь в одностороннем порядке[432].
Со своей стороны английское правительство 21 марта предложило правительствам Франции, СССР и Польши принять декларацию, в соответствии с которой эти государства совместно выступят против угрозы независимости любой из европейских стран. Это предложение было принято правительствами Франции и СССР, но натолкнулось на сопротивление польского правительства, опасавшегося, что» вступив в антигерманский оборонительный союз, оно навлечет тем самым гнев Гитлера на Польшу.
То была запоздалая осторожность. После того как Гитлер уже в речи от 8 марта высказался за военное «решение» польского вопроса, дело сводилось лишь к тому, чтобы, используя давление уже существующего военного охвата вдоль всей границы, для виду выдвинуть «окончательное», неприемлемое предложение. 21 марта, в тот самый день, когда были оглашены британское предложение польскому правительству и германский ультиматум Литве с требованием уступить Мемельскую область, Риббентроп пригласил к себе польского посла в Берлине Липского, чтобы объявить категорическое требование Гитлера в отношении Данцига и так называемого польского коридора[433]. Как воспоминал министр иностранных дел Польши Бек, Риббентроп, теперь уже в ультимативной форме, повторил предложение о германо-польском «выравнивании», об антирусском сотрудничестве, о компенсации Польше на юге в обмен на отказ от Балтийского моря и угрожал «возвратом Германии к рапалльской политике»[434].
Призрак Рапалло возымел действие. 23 марта, в день оккупации Мемельской области, Бек обратился к британскому правительству с просьбой заменить отклоненную польской стороной Декларацию четырех держав двусторонним (англо-польским) заявлением. Английское правительство согласилось, к заявлению примкнуло и французское правительство. 31 марта 1939 г. премьер-министр Чемберлен объявил в палате общин, что британское и французское правительства будут всеми средствами отстаивать независимость Польши. 13 апреля (после оккупации 7 апреля итальянскими войсками Албании) такие же гарантии были распространены на Румынию и Грецию, а немного позднее и на Турцию.
Дни, последовавшие за отклонением Польшей германского ультиматума (26 марта), Гитлер провел в своей берхтесгаденской резиденции Бергхоф в состоянии крайнего возбуждения. В министерстве иностранных дел знали о его разочаровании в связи с провалом польской политики[435]. В таком состоянии он, должно быть вспоминая события новогоднего приема, опять стал искать пути и средства наказания Польши с помощью России. Впервые о своем намерении он будто бы сказал генерал-полковнику фон Браухичу. По воспоминаниям его адъютанта, «Гитлер... (говорил) с Браухичем и о политическом положении. С Польшей следовало обождать». Он якобы не желал насильственными действиями в вопросах Данцига и «коридора» толкать Польшу в объятия Англии[436]. Свои истинные намерения Гитлер высказал как бы шутя: «А знаете ли вы, каким будет мой следующий шаг? Вам лучше сесть, прежде чем я скажу, что им будет... официальный визит в Москву»[437].
30 марта Гитлер в сильнейшем беспокойстве вернулся в Берлин. Здесь 31 марта он вновь пережил «черный день»[438]. Заявление Чемберлена в палате общин привело его в ярость. В присутствии адмирала Вильгельма Канариса Гитлер в бешенстве стучал кулаками «по мраморной поверхности своего письменного стола и извергал одно проклятие за другим в адрес Англии. Наконец он закричал: «Я сварю им чертово зелье!» Как справедливо заключил Домарус, говоря о «чертовом зелье», Гитлер имел в виду не только расплату с Англией и Польшей, но и «на худой конец германо-русский союз! Перед призраком национал-социалистско-болыпевистского альянса эти старые склеротики англичане... капитулируют»[439].
3 апреля 1939 г. — в тот день польский министр иностранных дел Бек прибыл не в Берлин, как ожидала германская сторона, а в Лондон — Гитлер приказал готовиться к осуществлению плана «Вайс», т.е. плана германской кампании против Польши. 11 апреля германскому вермахту было дано распоряжение об «Обеспечении границ на востоке». Столь внезапная перемена вполне соответствовала упрощенной системе категорий Гитлера: не удалось «большое решение (с Польшей против России)», следовало попробовать «малое решение (с Советским Союзом против Польши)»[440].
После издания инструкции о единой подготовке вермахта к военным действиям на период 1939/40 гг.[441], раздел II которого предписывал военный разгром Польши в рамках плана «Вайс», война против Польши стала неизбежной. Поэтому росла и заинтересованность в скорейшем достижении договоренности с Россией. Как подчеркивалось в плане, «политическое руководство считает своей задачей по возможности изолировать Польшу в этом случае, т.е. ограничить войну боевыми действиями с Польшей». В том случае, если изолировать не удалось бы, Гитлер был готов «напасть на Запад и одновременно разделаться с Польшей»[442].
В качестве инструмента «политического руководства» («изоляция» Польши была в первую очередь делом внешней политики и дипломатии) министерство иностранных дел столкнулось теперь с двойной задачей: с одной стороны, необходимо было расчищать пути для подобной «изоляции», которые вели через Россию, однако, с другой стороны, было известно, что Гитлер в своем военном планировании все еще слабо учитывал русский фактор, уделяя главное внимание Англии. «Вмешательство России, — говорилось в плане «Вайс», — если бы она была на это способна, по всей вероятности, не помогло бы Польше, так как означало бы уничтожение ее большевизмом».
В ходе оперативного осуществления плана «Вайс» под косвенной угрозой оказались бы и Прибалтийские государства. В утвержденном 11 апреля плане указывалось: «Позиция лимитрофов будет определяться исключительно военным превосходством (последние два слова были от руки исправлены на «военными требованиями». — Я.Ф.) Германии». Затем (в первом варианте) следовало предложение: «В ходе дальнейшего развития событий может возникнуть необходимость оккупации лимитрофов вплоть до границ прежней Курляндии и включения их в состав рейха». Но представление о грозящих неприятных осложнениях с Прибалтийскими государствами и — в соответствии с советскими «защитными нотами», переданными Латвии и Эстонии 28 марта 1939 г., — весьма вероятно, с СССР побудило верховное командование вермахта постановлением 37/39II от 13 апреля 1939 г. из «плана фюрера» вторую фразу вычеркнуть[443]. Первая же фраза осталась, а значит, оставалась и возможность распространения зоны военных действий на Прибалтику.
