Проспер Оливье Лиссагарэ - История Парижской Коммуны 1871 года
Он ясно сознавал, что восстания в департаментах вскоре иссякнут, если не будут хорошо скоординированы. Он хотел протянуть руку помощи повстанцам Тулузы и Марселя. Бéзье и Сет уже обещали ему свою поддержку. Он готовился отправиться в Бéзье, когда 28‑го марта прибыли две роты из Турко, за которыми вскоре последовали другие войска, направленные из Монпелье, Тулузы и Перпиньяна. С этого момента Дижон был вынужден защищаться. Он распорядился воздвигнуть баррикады, укрепил посты и приказал федералам быть готовыми отразить атаки и целиться по офицерам.
Позже мы вернемся к этой теме. Сейчас нас снова зовет Париж. Другие провинциальные движения явились мимолетными колебаниями. 28‑го марта, когда Париж еще праздновал победу, все Коммуны Франции уже пали, за исключением Марселя и Нарбонна.
XI. Колебания Совета Коммуны
На площади Ратуши еще царило возбуждение, когда в зале муниципальных советников собрались вновь избранные члены Коммуны.
В результате голосования были избраны 16 мэров, адъюнктов и либералов разных мастей (108), несколько радикалов (109), и около 60 революционеров всех оттенков (110).
Как они избирались? Должно быть высказано все, суровая правда должна, наконец, заменить замшелую лесть старой романтической школы, величающей себя «революционной» школой. Есть нечто, более ужасное, чем поражение: неправильное истолкование или забвение причин.
Достаточно тяжелая ответственность лежит на избранных членах Коммуны, но мы не должны сваливать все на одну сторону — избиратели тоже несут долю ответственности.
В воскресенье 19‑го марта ЦК сказал людям: «Готовьтесь к своим коммунальным выборам». Парижане, таким образом, имели в своем распоряжении целую неделю для выработки наказа и избрания его исполнителей. Несомненно, сопротивление мэров и захват военных постов отвратили от округов многих революционно настроенных избирателей, но оставалось еще достаточно граждан для участия в выборах.
Никогда наказ не был более необходимым, ибо в повестке дня стоял вопрос об обретении Парижем общественного устройства, приемлемого для всей Франции. Никогда раньше Париж не нуждался настолько в просвещенных и практичных деятелях, способных одновременно вести переговоры и сражаться.
Между тем никогда обсуждение не было столь скверно организовано. Лишь немногие деятели напоминали об осмотрительности людям, обычно сверх щепетильно относящимся к выборам, и которые только что совершили революцию, чтобы избавиться от своих представителей. Комитет 20-и округов выпустил манифест, весьма содержательный в нескольких пунктах, который мог бы послужить наброском наказа. Два делегата из МВД попытались статьей в Officiel убедить парижан в важности их голосования. Ни одна из мастных ассамблей не выработала общей программы для Парижа, лишь два или три округа составили нечто похожее на наказ.
Вместо голосования за программу, избиратели голосовали за имена. Те, кто требовали Коммуну и отметились в Кордери или во время осады, были избраны без того, чтобы от них требовали дальнейших объяснений, некоторые, такие как Флуранс, избирались дважды, несмотря на просчеты 31‑го октября. Лишь 7 или 8, и то не лучших, из безвестных членов ЦК были названы, правда, они решили не баллотироваться на выборах. Общественные митинги во многих округах выявили чрезвычайно красноречивых ораторов, романтиков во время осады, но страдающих недостатком знания практической жизни. Эти кандидаты нигде не испытывались. В пылу борьбы они не задумывались о завтрашнем дне. Возможно, воображали, что видимая цель была простой демонстрацией, а не поиском нового порядка вещей.
Избрали только 24 рабочих, и из них треть принадлежала, скорее, к митингующим, чем к Интернационалу или рабочим обществам. Другие делегаты народа были избраны из буржуазной среды и из так называемых свободных профессий, бухгалтеров, публичных деятелей — было не менее двенадцати из таких докторов и адвокатов. Эти люди, кроме нескольких действительно пытливых, ветераны они или новички, были столь же несведущи, как работники политического и административного аппарата буржуазии, хотя и являлись незаурядными личностями. Сохранность ЦК зависела от того, что он не был перегружен великими людьми, каждый из которых носился бы со своей формулой. Совет Коммуны, наоборот, изобиловал типографскими рабочими, представителями общественных группировок, полу знаменитостями, и отсюда шло бесконечное соревнование и соперничество.
Таким образом, поспешность и небрежность революционных избирателей привели в ратушу значительное число деятелей, большей частью надежных, но избранных без учета их способностей, и к тому же, склонных поддаваться пафосу, капризам, без какой–либо решимости хладнокровно руководить людьми в условиях противоборства.
Время и опыт, несомненно, исправили бы этот недостаток, но времени не хватало. Народ способен править не более чем час, и горе тем, которые не подготовлены, не вооружены с головы до ног. Последствия выборов 26‑го марта непоправимы.
На первом заседании присутствовали лишь около 60 избранников. На его открытии прибыли члены ЦК, чтобы поздравить Совет. Беслай, председательствовавший по возрасту, капиталист с доброжелательным складом ума, обратился со вступительной речью. Он радостно приветствовал молодую революцию: — Предоставление Коммуной Парижа избирательных прав — это предоставление избирательных прав всеми коммунами Республики. Ваши враги утверждали, что вы били по Республике. Как по свае, которую нужно вбить глубоко в землю. Республика 1793 года была солдатом, который хотел объединить под своей командой все вооруженные силы страны. Республика 1871 года — это рабочий, который больше всего желает пользоваться свободой для созидания мира. Коммуна займется всем тем, что имеет местное значение, департамент = тем, что регионально, а правительство — тем, что носит общенациональный характер. Давайте не выходить за эти пределы, страна вместе с правительством будут с радостью и гордостью аплодировать революции. — Это была наивная иллюзия старика, хотя он и имел опыт продолжительной политической деятельности. Такая программа, хотя и крайне умеренная, была ничем иным, как похоронным звоном для крупной буржуазии, что выявило данное заседание.
Уже раздавались раздраженные голоса. Вспыльчивые и импульсивные члены Совета повели себя беспокойно и хотели, чтобы Коммуна объявила себя всемогущей. Тирар, избранный по своему округу, воспользовался этим, чтобы выйти из Совета, заявив, что у него чисто муниципальный мандат, что он не может признавать политический характер деятельности Коммуны. Он вручил свое прошение об отставке и с иронией помахал Совету в знак прощания: — Передаю вам искренние добрые пожелания, возможно, вы добьетесь успеха в вашей деятельности — и т. п.
Наглость этого бессовестного деятеля, занимавшегося в течение восьми дней разжиганием гражданской войны, а теперь отказавшегося от мандата, выданного ему избирателями, вызвала всеобщее негодование. Самые нетерпеливые потребовали его ареста, другие настаивали на аннулировании его мандата. Он убрался безнаказанно, потому что заявлял с трибуны в Версале: — Если вы войдете в ратушу, то необязательно выйдете оттуда.
Несомненно, именно этот инцидент побудил Совет проголосовать за закрытость своих заседаний под тем неуклюжим предлогом, что Коммуна не парламент. Решение произвело неблагоприятный эффект, нарушив прекрасные традиции великой Коммуны 1792–93 г.г., так как придало Совету вид собрания заговорщиков. Двумя неделями позже он счел необходимым отменить это решение, когда газеты заполнили свои страницы фантастическими сообщениями, естественно вследствие закрытых заседаний. Но гласность никогда не выходила за рамки кратких отчетов в Officiel. Совет не допускал на свои заседания публику, чье присутствие помогло бы избежать многих ошибок.
На следующий день Совет разделился на комиссии, облеченные различными функциями. Были учреждены военная, финансовая, юридическая комиссия, а также комиссии общественной безопасности, труда и биржи, продовольствия, иностранных дел, социального обслуживания и образования. В исполком вошли Лефрансэ, Дюваль, Феликс, Пиат, Бергер, Тридо, Оде и Вайан. Дюваль, Бергере и Оде вошли также в военную комиссию.
Проголосовали за то, чтобы все указы подписывались Коммуной. Об этом голосовании быстро забыли, когда объявили о прибытии членов ЦК. Их впустили после полчасового ожидания. — Граждане, — обратился к Совету цековский представитель, — ЦК передает вам свои революционные прерогативы. Мы возвращаемся к исполнению функций, определяемых нашим статусом.
Для Совета наступил момент подтверждения своей власти. Единственный представитель населения, сосредоточивший максимум ответственности, он теперь завладел всей властью. Совет не мог терпеть существования рядом ЦК, который, несомненно, всегда помнил о своем прежнем верховенстве и стремился его вернуть. На предыдущем заседании Совет отдал должное ЦК, проголосовавшему за то, что муниципалы заслуживали править как в Париже, так и во всей Республике. Теперь же членам Совета следовало, ловя ЦК на слове, заявить, что его роль завершилась. Вместо авторитетного решения на этот счет, стороны прибегли к взаимным обвинениям.
