От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав
Вечером 14 января Черчилли прибыли в Нью-Йорк и сразу же поездом отправились в Майами-Бич. По приезде на него набросилась американская пресса, утром 16 января экс-премьера попросили дать пресс-конференцию. Местные журналисты были от него в восторге и рисовали такой портрет: «Круглое лицо, круглая голова, благожелательный, почти всегда веселый джентльмен без всяких намеков на чопорность. Воротник его рубашки расстегнут. Мягкая шляпа с полями, загнутыми вперед, придает ему вид гениальной шаловливости… Когда шляпа снята, остатки волос служат как бы обрамлением короны. Юмор, который смягчает тяготы его жизни, бросается в глаза и сверкает в его речи. Смягчает ли он его жизнь? Кто сражался столько, сколько он? И что кроме характера могло бы помочь сохранить баланс? Что касается позы, то сидит он непринужденно, ни на дюйм не выглядит государственным деятелем, а ведь это атомная бомба Англии».
В Майами Черчиллю присвоили очередную докторскую степень, к чему он отнесся философски:
– К моему немалому удивлению, во второй половине жизни я приобрел значительный опыт сбора научных степеней. А ведь школьником я никак не мог сдать экзамены. Можно теперь даже сказать, что никто еще не сдавал так мало экзаменов и при этом получил так много ученых степеней.
Черчиллю в Майами приходило в среднем по три сотни писем за день. Чтобы их читать и разбирать, потребовались три секретаря.
Среди этих писем было и короткое послание от Гарри Гопкинса, датированное 22 января. К тому времени главный поборник американо-советского сотрудничества провел в больнице уже более двух месяцев. Гопкинса лечили от цирроза печени, но врачи ошиблись с диагнозом. Боли, которые мучили его уже почти десять лет, было следствием гемохроматоза – нарушения обмена веществ и избыточного поступления железа в организм. Письмо, отправленное Черчиллю, было последним. Через неделю Гопкинса не стало.
Первого февраля Черчилль улетел из Майами на Кубу, где не был с 1895 года. Встретился с кубинским президентом Рамоном Грау Сан-Мартином, дал пресс-конференцию. Шесть дней, наполненных солнцем, природой, морем и рисованием, и 8 февраля Черчилли вернулись в Майами.
Предполагалось, что Трумэн прилетит во Флориду для встречи с Черчиллем. Тот даже сообщил об этом Макклюеру, добавив, что он намерен согласовать с президентом свою речь. Трумэн, однако, в Майами не появился. И, судя по всему, не из-за занятости, а из осторожности.
Черчилль сам полетел в Вашингтон, где ужинал с Трумэном и Бирнсом в Белом доме. Там он впервые обкатал речь, которую собирался произнести в Фултоне. Трумэн не пожелал участвовать в ее составлении, о чем просил гость, но главный ее смысл был согласован.
Сам Черчилль после встречи с президентом и госсекретарем написал Эттли: «Им обоим, похоже, очень понравилось. Здесь очень опасаются проблем от России в будущем». Ответ британского премьера не заставил себя долго ждать: «Уверен, Ваша речь в Фултоне принесет пользу».
Леги в этот вечер записал в дневнике: «С 8.30 до 10.00 Черчилль разговаривал с президентом в Белом доме в основном о речи, с которой Черчилль выступил 5 марта в Вестминстерском колледже в Миссури. Темой речи будет необходимость полного военного союза Великобритании и Соединенных Штатов в целях сохранения мира и до тех пор, пока Организация Объединенных Наций не будет в состоянии поддерживать мир, для чего нужно определенное время».
Черчилль 12 февраля дал обед в честь Эйзенхауэра в британском посольстве, а затем улетел обратно в Майами. На следующий день его выступление собрало 17-тысячную аудиторию на стадионе «Бердайн» в Майами.
Отдых Черчилля в Майами закончился 1 марта, когда он поездом отправился в Вашингтон. Оказавшись там 3 марта, первым делом он показал текст своей будущей фултонской речи адмиралу Леги. Тот отнесся к ней с «энтузиазмом», как сообщит Черчилль Эттли и Бевину. Бирнс, который стал следующим читателем, «пришел в восторг и не предложил никаких изменений».
Тогда же Бирнс подробно информировал о содержании речи самого президента. Трумэн, по свидетельству его ближайшего помощника и участника фултонской поездки Клиффорда, сказал, «что не будет читать окончательный вариант с тем, чтобы позднее он смог бы сказать, что не давал на него предварительного одобрения».
Сведения о содержании речи и пересмотре подхода к СССР сразу же начали утекать в печать через придворных журналистов Белого дома. Газета «Нью-Йорк пост» сообщала: «Грядет ужесточение отношения Америки к России, которое скоро заявит о себе. Новая программа начала обретать плоть и кровь в беседах Трумэна, а затем Бирнса и Баруха с Черчиллем».
Владимир Печатнов справедливо замечал: «Итак, фултонская речь Черчилля была детально согласована с руководством США, и при этом американцы, по свидетельству ее автора, не исправили в ней не единого слова, хотя имели к этому все возможности… Трумэн умел рассчитывать свои шаги не только в покере… и хорошо понимал, во что выльется затеваемый в Фултоне спектакль с его участием. Несмотря на предупреждения своих советников Дж. Дэвиса и Р. Ханнегана о том, что Черчилль может „зайти далеко“ и „связать его своей речью“, а также – на то, что антисоветский характер речи уже верно угадывался некоторыми журналистами, Трумэн не только не попытался умерить пыл Черчилля или дистанцироваться от него, но, напротив, усиленно демонстрировал свою близость к экс-премьеру и создавал рекламу его выступлению».
Утром 4 марта Черчилль перебрался из британского посольства в Белый дом.
В полдень после завтрака Черчилль с Трумэном отправились на вокзал на Юнион-Стейшн. С ними поехали генерал Леги, пресс-секретарь президента Чарли Росс, генерал Гарри Воган, а также личный врач президента полковник Уоллес Грэхем. Недавно назначенный специальным помощником президента 39-летний Кларк Клиффорд, выпускник Университета Вашингтона в Миссури, тоже занял место в поезде, чтобы совершить поездку до Сент-Луиса. Именно Клиффорд и изложит подробно все детали двадцатичетырехчасового путешествия.
Как только президентский поезд отошел от станции, подали выпивку. Черчилль предпочел шотландский виски с водой, заявив, что добавлять лед в алкогольные напитки – варварский американский обычай, как и привычка не пить виски во время еды. «Как и все, я слышал о репутации Черчилля как любителя выпить, но у меня сложилось впечатление, что он пил очень медленно, выпивая один глоток в течение нескольких часов. Держа свой бокал, Черчилль откинулся назад и сказал:
– Когда я в молодости находился в Южной Африке, вода была непригодна для питья. С тех пор я испытываю подобное подозрение к любой воде. Но я узнал, что ее можно сделать пригодной к употреблению, добавив немного виски.
Президент разразился хохотом».
Радио, а затем газеты тем временем сообщали, что Трумэн на короткое время заменил машиниста локомотива. И на вопрос, как ему это понравилось:
– Мне это так понравилось, что я думаю теперь купить локомотив.
Что некоторые журналисты сочли прекрасной остротой.
«Когда мы расслабились на диванах и мягких креслах в личном вагоне президента, президент Трумэн повернулся к своему гостю и сказал:
– Теперь, мистер Черчилль, мы некоторое время будем вместе в этом поезде. Я не хочу ограничиваться формальностями, поэтому я бы попросил Вас называть меня Гарри.
Слегка грациозно наклонив голову, Черчилль ответил:
– Я был бы рад называть вас Гарри. Но вы должны называть меня Уинстоном.
Президент сказал:
– Я просто не знаю, смогу ли я это сделать. Я так восхищаюсь Вами и тем, что Вы значите не только для своего народа, но и для этой страны и всего мира.
Черчилль, широко улыбаясь, разрешил этот вопрос:
– Да, вы можете. Вы должны, иначе я не смогу называть вас Гарри.
Явно довольный, президент Трумэн согласился:
– Что ж, если Вы так ставите вопрос, Уинстон, я буду называть Вас Уинстоном».
Президент доверительно сообщил Черчиллю, что намерен отправить тело посла Турции в Соединенных Штатах Мехмета Мунира Эртегуна в Турцию на том самом крейсере «Миссури», на котором принималась капитуляция Японии. Эртегун, умерший в конце 1944 года, был похоронен на Арлингтонском национальном кладбище до тех пор, пока его тело не будет возвращено на родину. Леги добавил, что «Миссури» будет сопровождать оперативная группа ВМФ – «еще один мощный линкор, два новейших авианосца, несколько крейсеров и около десятка эсминцев». Все оперативная группа останется в Мраморном море на неопределенный период, чтобы произвести впечатление на Советский Союз, продемонстрировав ту важность, которую Америка придает Греции и Турции.
