От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

Леги напрасно сомневался в Бирнсе: он быстро согласился с новой ортодоксией. 28 февраля государственный секретарь выступил с программной речью в Нью-Йорке, в которой предупредил «потенциальных агрессоров», что Соединенные Штаты будут противодействовать им всеми средствами, в том числе и военными, невзирая на применение ими вето в Совете Безопасности. Агрессоров по имени Бирнс пока не называл, но мог бы уже и назвать: в Совете Безопасности не было другой страны с правом вето, кроме СССР, к которой американцы теоретически могли применить это понятие.

Помощник президента Кларк Клиффорд суммирует значение телеграммы Кеннана: «Президент Трумэн находился на своем посту меньше года. Он разрывался между растущим чувством гнева и недоверия к Советскому Союзу и остаточной надеждой на то, что он все еще может работать со Сталиным. Всего за несколько дней до того, как мы сели на поезд в Фултон, министр ВМС Форрестол разослал высокопоставленным чиновникам и сотням военных офицеров по всему миру длинную телеграмму из американского посольства в Москве, в которой предупреждалось, что русские из-за отсутствия безопасности и из-за давних амбиций будут опасным и дестабилизирующим элементом в послевоенном мире. Это послание, которое стало известно как „длинная телеграмма“, было, вероятно, самым важным и влиятельным посланием, когда-либо отправленным в Вашингтон американским дипломатом. Его автор, о котором я никогда раньше не слышал, вскоре должен был стать знаменитым: ДжорджФ.Кеннан, который во временное отсутствие посла Гарримана руководил американским посольством в Москве».

Созданный весной 1946 года Координационный комитет госдепа, военного и морского министерств предложил положить «длинную телеграмму» в основу выработки внешней и оборонной политики. Стратегия прояснилась: отпор «советской экспансии» по всему миру, отказ от компромиссов с СССР, силовое давление – «сдерживание».

Фултон

Фрэнк Макклюер, президент Вестминстерского колледжа в Фултоне, был человеком честолюбивым, желавший мировой славы и себе, и колледжу. Достичь ее заштатному учебному заведению в американской глубинке было сложно. Знаменитых профессоров заманить туда было просто невозможно. Но в распоряжении президента колледжа имелся небольшой денежный фонд, учрежденный вдовой одного из добившихся успеха выпускников Вестминстера, адвоката Джона Грина. На эти деньги один раз в год колледж мог пригласить прочитать лекцию человека «с международной репутацией, который сам бы избирал тему своей лекции и прочитал бы ее в духе христианской терпимости и благожелательности». Шесть первых лекторов промелькнули незамеченными.

В октябре 1945 года Макклюэр прочел в газете, что Черчилль, покинувший свой пост, планировал посетить США в начале 1946 года. Макклюер, чья голова странной формы принесла ему прозвище «Пуля», попросил своего старого знакомого по Вестминстеру генерала Гарри Вогана убедить Трумэна поддержать приглашение Черчиллю выступить в Вестминстерском колледже.

Выпускник Вестминстера 1916 года и однокурсник Макклюера генерал Воган – крепкий, грубоватый, сильно пьющий, заядлый курильщик, близкий друг Трумэна с Первой мировой войны – служил военным советником президента, который, напомню, сам был выходцем из Миссури.

Трумэн призвал Макклюера в Вашингтон, принял его в Белом доме и назвал идею превосходной. Зачем Трумэну это было нужно? «Президент считал Черчилля „первым гражданином мира“, но он едва знал его, – замечал Клиффорд. – Они были вместе в течение короткого времени на Потсдамской конференции, перед тем как Черчилль потерпел поражение на британских выборах и был вынужден покинуть конференцию. Желая узнать его получше, президент Трумэн написал: „Это замечательная школа в моем родном штате. Надеюсь, вы сможете это сделать. Я вас представлю“».

Дело было, конечно, не только в желании лучше узнать Черчилля. Трумэн крайне нуждался в каком-то мощном толчке, который позволил бы ему оправдать перед населением своей страны, перед Западной Европой, Латинской Америкой и остальным человечеством резкий поворот к конфронтации с недавним союзником – Советским Союзом. Для Трумэна было важно также прощупать настроения самой американской общественности, ее готовность к столь серьезному политическому развороту.

При этом Трумэн «передоверял» полуофициальному лицу изложить суть западной позиции по основным вопросам послевоенного мироустройства, оставляя за собой право постфактум либо присоединиться к сказанному, либо не согласиться, либо промолчать. Трумэн использовал огромный авторитет Черчилля в США, сохраняя при этом свободу рук.

Даже простая демонстрация близости с популярным Черчиллем сработала бы на повышение рейтинга американского президента. Приглашая крупного политика в свой родной штат, Трумэн демонстрировал и местный патриотизм.

А что же Черчилль? Нельзя сказать, что он питал бурные симпатии к Трумэну. По его собственным более поздним словам, он «испытывал отвращение к идее Трумэна занять место Франклина Рузвельта».

Но в течение нескольких месяцев Черчилль с нетерпением ждал, когда ему представится возможность произнести большую речь о растущей «советской угрозе». И тут появился Трумэн со своим предложением. Как лучше можно сделать такое драматическое заявление, чем в присутствии президента Соединенных Штатов и с его представлением? Это придавало событию общественный вес, в чем Черчилль так остро нуждался. Приписка Трумэна сыграла решающую роль. Сам Черчилль, будучи отставным премьером, нуждался в поддержании своей популярности.

Он оперативно согласовал вопрос с руководством своей страны. Возражений не последовало.

Начальник английского Генштаба Исмей писал Эйзенхауэру: «Приглашение еще более важно для него, чем солнце и отдых. Признаюсь, мне ненавистно видеть его занимающимся партийной политикой. Мне бы хотелось, чтобы он обратился к действительно великим вопросам».

Правительство Эттли тоже одобрило эту затею, но по собственным соображениям: в конгрессе США все еще обсуждался вопрос о предоставлении Англии кредита в 3,7 млрд долларов. Визит Черчилля должен был подвигнуть американских законодателей к положительному решению.

Сэр Уинстон ответил согласием, поставив только одно условие: президент США будет сопровождать его в поездке в Фултон. И предложил Трумэну немедленно оповестить общественность: «Мистер Черчилль принял приглашение от Вестминстерского колледжа в Миссури произнести речь о „мировых делах“ 5 марта 1946 года. Приглашение было подтверждено президентом Соединенных Штатов, который сам представит мистера Черчилля колледжу. Мистер Черчилль направится в Нью-Йорк из Англии морем в середине января. Ему рекомендовано лордом Морганом, его медицинским советником, провести месяц или больше в теплом климате и полном покое. Он принял приглашение полковника Фрэнка Кларка из Квебека остановиться в его доме во Флориде в феврале. Мистер Черчилль в настоящее время не рассматривает никаких других публичных приглашений в Соединенных Штатах. В поездке во Флориду его будут сопровождать миссис Клементина Черчилль и его дочь миссис Сара Оливер».

Еще 20 декабря 1945 года американский госдепартамент объявил о предстоящей речи Черчилля как о важнейшем событии. Последующие многочисленные сообщения прессы о его контактах с Белым домом все сильнее подогревали интерес к выступлению экс-премьера.

Новый, 1946 года для Черчилля был ознаменован пожалованием королем ордена «За заслуги». 8 января он получил награду в Букингемском дворце. А на следующий день вместе с супругой и дочерью Сарой из Саутгемптона на лайнере «Куин Элизабет» Черчилль отправился в Нью-Йорк. Семья планировала провести двухмесячный отпуск во Флориде, на Кубе и на Северо-Востоке Соединенных Штатов. Во время путешествия Черчилль работал над рукописью «Истории англоязычных народов».

Не успел корабль отплыть, а на обложке американского журнала «Лайф» уже появилась фотография Черчилля – с сигарой в зубах, шляпой на голове, перед мольбертом – с припиской: «Уинстон Черчилль сыграл много ролей в современной истории, но ни одну из них он не воспринимает с большим энтузиазмом, чем роль художника-любителя».