От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав
Первый Генеральный секретарь ООН не отличался сильным характером. «В ходе моих многих встреч с Трюгве Ли в Лондоне и Нью-Йорке он почти всегда заверял в своих добрых чувствах к Советскому Союзу, подчеркивал великие заслуги Красной армии в разгроме гитлеровской Германии, в освобождении севера Норвегии от немецко-фашистских оккупантов. Однако при острых столкновениях в Совете Безопасности и на Генеральной Ассамблее его в политическом смысле почти всегда заносило на западный берег Атлантики».
Следующие сессии Генассамблеи, пока не был построен комплекс ООН на Манхэттене, проходили в окраинном районе Нью-Йорка – Флашинг-Мэдоу. Совет Безопасности ООН с аппаратом размещался в сорока километрах от Нью-Йорка – в его пригороде Лейк-Саксессе на Лонг-Айленде. Здесь он работал в корпусах, построенных авиационной компанией «Спэрри». Нормальных условий для работы дипломатов там не было.
Де Голль уходит. Не навсегда
Среди разочарованных итогами Московской конференции – предсказуемо – был и еще один западный лидер – де Голль, переживавший за отсутствие Бидо в Москве и за судьбу восточноевропейских стран. Он напишет, что «речь для участников Ялтинской и Потсдамской конференций шла о проведении в жизнь тех решений, которые были в свое время приняты без нас в отношении этих несчастных стран, то есть о передаче их судьбы в руки Советской России. На уведомление, полученное от наших союзников 28 декабря относительно результатов трехстороннего совещания, мы ответили 3 января, указав, что нас достигнутые соглашения ни к чему не обязывают, тем более что у Франции в этих странах имеются свои, и очень существенные, интересы, которые не были приняты во внимание».
Проект ответа де Голлю, где приветствовалась готовность Франции присоединиться к основным решениям московского СМИД, подготовил Бирнс, и Кеннан 6 января передал его Молотову. Нарком отреагировал 9 января: «Настоящим я имею сообщить Вам, что советское правительство не имеет возражений против Вашего проекта ответа французскому правительству».
Де Голль был не в восторге от послания союзников: «Уклончивый ответ на нашу ноту свидетельствовал о том, что три державы просто рассчитывали обвести нас вокруг пальца, надеясь на скорые изменения в нашей внутренней жизни».
И эти изменения произошли, причем более стремительно, чем кто-либо мог подумать. Кроме самого до Голля.
Генерал чувствовал, что народное обожание спадало. «Я вынужден был признать, что с этого этапа моей карьеры поддержка со стороны нации оказывалась мне все реже, становилась все ненадежней… Обычно мне выражали глубокое доверие, отдавая свои голоса, теперь я получал слишком мало поддержки. Теперь их собирал не я, а партии. Отныне после выборов, и те, кому повезло, и те, кто потерпел поражение, совершенно не хотели следовать за мной. Далекий горизонт оставался покрытым тучами, там нельзя было распознать непосредственную угрозу. Франция восстановила свою целостность, свое место в мире, добилась гармонии, вернула свои заморские владения. Можно было кормиться некоторое время политическими играми тех, кто хотел распоряжаться страной, они считали, что „люди бури“ уже сыграли свою роль и теперь должны освободить свое место им.
А я, прикинув свои возможности, четко определил свои дальнейшие действия. Мне пришло на ум жить и продолжать жить, как выдающаяся личность Республики, приведенной в порядок, сильной, враждебной по отношению к беспорядкам, которые в прошлом ввергли Францию в пропасть и могли ввернуть ее завтра. А что касается власти, я в любом случае выходил из игры, прежде чем меня смогут оттуда выгнать».
При обсуждении бюджета на 1946 год по формальным соображениям правительство намеревалось провести последнее голосование 1 января. Но в тот день, когда дебаты завершались, левые потребовали сократить военный бюджет на 20 %. Коммунисты не забыли несправедливости при дележе портфелей.
«Вне всякого сомнения, это столь неожиданное предложение, с указанием произвольно взятой суммы, немалые размеры которой уже не позволяли произвести в одночасье сокращение военной статьи бюджетных расходов, с одной стороны, относилось к разряду предвыборных демагогических приемов, а с другой стороны, было демонстрацией недоброжелательного ко мне отношения…
В это же время в Бурбонском дворце дебаты безнадежно затягивались. Следуя моим инструкциям, министр финансов Плевен, военный министр Мишле, министр вооружений Тийон и государственный министр Ориоль пытались, правда безуспешно, убедить парламентариев снять предложение социалистов с обсуждения. Левые депутаты – социалисты, коммунисты и более половины радикалов, то есть парламентское большинство, – были готовы голосовать в его поддержку. Однако, как бы желая доказать, что все дело в де Голле, Национальное собрание не завершало своей работы и ждало моего личного участия в дискуссии.
Я прибыл во второй половине дня. Не стесняясь моего присутствия, г-да Филип и Газье яростно нападали на меня, срывая аплодисменты своих социалистических коллег. Радикалы подсчитывали забитые в мои ворота мячи. Однако выступающие утверждали, что в их намерения не входит свержение правительства. Речь, по их мнению, шла лишь о том, чтобы заставить его подчиниться воле парламента. Народные республиканцы давали понять, что в данном вопросе не поддерживают развязанную против меня войну, а правые ограничивались выражением обеспокоенности. Но и те, и другие отказывались открыто выступить против моих противников. Что касалось коммунистов, то они, раздираемые, с одной стороны, непреодолимой тягой к демагогическим выпадам, а с другой, желанием не упустить тактических выгод момента, убеждали меня, что не согласны участвовать в организуемом против меня штурме, но если социалисты доведут дело до схватки, голоса свои они отдадут не мне.
В тот вечер я интуитивно понял, что в сущности все предрешено, что бессмысленно и даже недостойно делать вид, что управляешь страной, когда воспрянувшие духом партии вновь пустились в прежние игры. Иными словами, теперь мне надо было подумать о том, как оформить уход».
Третьего января де Голль со своей родней был на свадьбе дочери – Элизабет выходила замуж за капитана Алена де Буассьё.
Благословив молодоженов, генерал объявил, что намерен отдохнуть и берет на восемь дней отпуск. Вместе с супругой, младшим братом Пьером и шурином Жаком Вандру он отправился на Средиземное море под Ниццу, на мыс Антиб, в курортное местечко Эден Рок. У моря де Голлем овладела меланхолия, под стать погоде: было холодно, дождливо, над морем стелился туман. Впервые за многие годы он облачился в штатское. И неприкаянно вышагивал вдоль скалистого берега в длинном пальто, в шляпе, с тростью в руке, выкуривая одну сигарету за другой…
«Впервые за семь лет мне представился случай отдохнуть. Я хотел убедить самого себя и других, что мой уход из правительства – не результат затмения, вызванного вспышкой гнева, или депрессии, порожденной усталостью. Бродя по берегу моря, я размышлял над тем, как лучше обставить свой уход. Я должен был уйти молча, никого ни в чем не упрекая ни на публике, ни в частных беседах, не соглашаясь ни на какие должности, ни на какие почетные звания, ни на уход на пенсию и не объявляя о своих будущих планах. Более чем когда-либо мне требовалось быть выше преходящих обстоятельств».
Проведя неделю на юге, де Голль 14 января вернулся в Париж. В течение всей недели он приводил в порядок дела, занимался срочными законами и постановлениями, требовавшими подписи. Ближайшим министрам – внутренних дел, юстиции и обороны – об отставке он сообщил заранее.
16 января ускорение его решению уйти в отставку придал лидер радикалов Эдуард Эррио, которому до войны случалось быть и премьер-министром, а потом провести много времени в немецком концлагере, откуда его освободила Красная армия. Эррио выступил с резкой речью против решения де Голля подтвердить награды, присвоенные военным командованием режима Виши в 1942 году солдатам, матросам и летчикам, погибшим или ставшим инвалидами в ходе боев в Африке против американцев. Потрясая списком награжденных, Эррио называл эти награждения оскорблением в адрес наших союзников и прославлением позорящего страну сражения. Выступление Эррио было встречено аплодисментами.
