Ингеборг Фляйшхауэр - Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939
Польши в расширении карпато-украинского плацдарма на восток Советское правительство считало доказательством опасного для него германо-польского и антисоветского военного альянса, участие Венгрии, по-видимому, тревожило меньше.
Весьма вероятно, что Гитлер, зная о советском беспокойстве, вызванном его планами создания «Великой Украины», хотел любезным обращением с Мерекаловым произвести впечатление, будто у него нет никаких намерений относительно Украины. Кроме того, этим маневром Гитлер хотел припугнуть Польшу. Он, видимо, решил, проявляя мнимую сердечность к Мерекалову, продемонстрировать заболевшей «манией величия» Польше возможность совместных немецко-русских действий (против Польши). Прием дипломатического корпуса подошел для этого как нельзя лучше. До конца января 1939 г., когда Риббентроп должен был отправиться в Варшаву для продолжения переговоров, поляки имели время сделать для себя соответствующие выводы из этого страшного видения! Таким образом, Гитлер, как видно, надеялся одним ловким ходом сделать поляков уступчивее, а русских — доверчивее. С этой же целью Риббентроп дал указание германскому послу в Москве прибыть в Берлин для консультаций. 9 января 1939 г. Шуленбург неожиданно узнал по телефону о том, что ему «санкционирована» поездка в Берлин, которой он давно добивался[271].
Одновременно Риббентроп, испытывая давление со стороны своих экспертов по вопросам экономики, попросил согласия Гитлера начать новые, решающие переговоры о поставках советского сырья. Должно быть, 11 или 12 января Гитлеру передали записки Виля или устно с соответствующими комментариями изложили их содержание. Военно-промышленный сектор во главе с Герингом высказывался по этому вопросу совершенно однозначно: без советского сырья — будь то прямой вывоз с оккупированной Украины или урегулированный договором советский экспорт, — дальнейшее наращивание производства вооружений невозможно и, следовательно, о конфронтации с западными державами вообще нечего и думать.
Помимо сказанного, маневр Гитлера с Мерекаловым мог быть адресован и присутствовавшим немецким военным. Рискованная и по меньшей мере преждевременная ситуация двух фронтов, созданная Гитлером в период судетского кризиса, встревожила часть работников генерального штаба и побудила их предостеречь от недооценки советской обороноспособности[272]. Непрерывно и с неизменным упорством передаваемые сообщения военного атташе Кёстринга и оценки действовавшего заодно с ним и послом Шуленбургом начальника управления разведки и контрразведки (абвера) адмирала Канариса[273] придавали этим предостережениям требуемые реальные очертания. В результате смены настроений в военных кругах «доклад Риббентропа в январе 1939 г. перед генералитетом, в котором он подчеркнул неизменность антибольшевистского курса... был принят довольно холодно»[274]. Даже начальник штаба верховного главнокомандования вермахта, генерал-полковник Вильгельм Кейтель, в начале февраля 1939 г., похоже, воспользовался неофициальной встречей с советским военным атташе, чтобы продемонстрировать Гитлеру преимущества если не сотрудничества, то советского нейтралитета в случае немецкой кампании против Польши[275]. Вообще идея бисмарковской политики перестраховки в отношении России стала в тот период среди генералов популярной[276]. Она захватила также и Гитлера[277].
При подобном стечении обстоятельств Гитлер и в самом деле мог на рубеже 1938 — 1939 гт. (а точнее, пожалуй, после переговоров с Беком, состоявшихся 5 — 6 января, и новогоднего приема 12 января) решить, что наступает время для такого альянса с СССР, который ему уже давно представлялся в виде временного «союза для войны»[278].
Таким образом, в демонстративном жесте Гитлера нужно видеть первую практическую проверку возможности сближения с СССР, диктовавшуюся желанием выяснить советскую реакцию. Биографы Гитлера справедливо указывают на то, что именно в эти недели «изворотливость и хладнокровие, с которыми он... перед глазами изумленного мира переключался с одной (альтернативы достижения своей цели в польском вопросе) на другую, вознесли его в последний раз на высоты тактического искусства»[279] .
Своим поступком Гитлер, как видно, произвел впечатление на Советское правительство, которое постоянными немецкими просьбами относительно возобновления экономических переговоров было в известной мере подготовлено к такому повороту событий. Отступала тревога по поводу украинских планов Гитлера. Как стало известно 13 января итальянскому послу в Москве Аугусто Россо, Литвинов с удовлетворением сообщил польскому послу Гжибовскому, что, хотя Париж и Лондон прилагают большие усилия, желая доказать Берлину, что его путь лежит на восток, «Гитлер убежден в этом меньше, чем утверждают о нем французы и англичане»[280]. К такому выводу, по мнению Марио Тоскано, можно прийти, зная, о чем говорили Гитлер и Мерекалов, с одной стороны, и Чемберлен и Муссолини — с другой[281].
Итак, если Советское правительство из дружелюбного разговора Гитлера с Мерекаловым (без сомнения, начала грандиозного маневра обмана и надувательства Сталина) вынесло впечатление, что он не заинтересован в Украине и не имеет агрессивных намерений против СССР, а, напротив, хочет видеть улучшение отношений[282], то, судя по советским публикациям, в середине января 1939 г. оно получило и наглядное тому подтверждение. В соответствии с секретной информацией советских разведывательных служб Гитлер пока отложил осуществление своего плана наступления на восток, с тем чтобы направиться на запад[283]. А для этого ему были необходимы сырьевые источники, которые мог предоставить Советский Союз. Но более тесное экономическое сотрудничество с Советским государством (и на это рассчитывала германская дипломатия в России) могло стать первым шагом по пути стабилизации внешнеполитического развития в Восточной Европе. Нет сомнения в том, что свое влияние в Берлине Шуленбург использовал именно в этом направлении. Здесь имело место весьма примечательное совпадение.
Аккредитованный в Лондоне коллега Шуленбурга, Герберт фон Дирксен, исходя из аналогичных соображений, в первые месяцы после подписания Мюнхенского соглашения прилагал усилия к интенсификации германо-английских экономических связей. По словам Эриха Кордита, как и Шуленбург в Москве, Дирксен в Лондоне приступил к этому «по собственной инициативе, не имея указаний из Берлина». В январе 1939 г. Дирксену в сложнейших условиях удалось добиться первых результатов в очень важной сделке с углем. Он надеялся, что это станет исходным пунктом для германо-британского сотрудничества на более широкой экономической основе. Но если предложения Шуленбурга были неожиданно поддержаны в Берлине, то «идея германо-британского экономического сближения не нашла благосклонного приема». Прибегнув к сомнительным отговоркам, ее отклонили[284]. Заинтересованность в экономических связях с Россией постепенно одержала верх.
Поэтому вполне естественно, что 20 января, то есть во время пребывания Шуленбурга в Берлине, Гитлер (через Риббентропа) уполномочил Эмиля Виля пригласить советского полпреда и выразить ему принципиальное согласие германского правительства с предложенной советской стороной процедурой переговоров[285]. Немецкое условие сводилось лишь к тому, что переговоры в Москве проведет небольшая делегация, чтобы не привлекать внимания международной общественности. 30 января Карл Шнурре должен был встретиться в Варшаве с послом графом Шуленбургом, отправиться с ним в Москву, чтобы там вместе с Густавом Хильгером начать переговоры. Трехмесячные интенсивные усилия германской дипломатии в России, казалось, приносили первые плоды.
Шнурре отзывают
В течение десяти дней между приемом Мерекалова Вилем (20 января) и запланированным приездом Шнурре в Москву (30 января), там наметились существенные перемены. Если торжественное заседание 21 января по случаю дня памяти Ленина еще пронизывала мысль о военном окружении (как известно, речи писались заранее[286]), то советская пресса, по наблюдениям германского посла, «никак не реагировала» на тревожные сообщения западных органов печати о предстоящем нападении Германии на Украину, а, «напротив, пыталась внушить французам, что мы вместе с итальянцами проявляем интерес к их стране — следующему объекту «агрессии»[287].
Вскоре во время вручения верительных грамот новым британским послом в Москве сэром Уильямом Сидсом Литвинов, касаясь вопроса возможного германского нападения на Украину, с «оптимизмом» заметил, что Гитлер всегда шел путем наименьшего сопротивления, а потому и следующий удар вряд ли направит на восток. Это же повторил 27 февраля в беседе с лордом Галифаксом советский посол в Лондоне И.М.Майский[288].
