От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

Чтоб успокоить готовые было разгореться в Америке страсти, 3 октября Трумэн направил Конгрессу послание о национальной политике в области атомной энергии. Текст его был подготовлен в аппарате Ачесона молодым юристом Гербертом Марксом. Даже вашингтонские инсайдеры не подозревали, что писать послание помогал Оппенгеймер. Так что в выступлении президента прозвучали мысли как об угрозах, так и потенциальных выгодах, связанных с атомной энергией.

Трумэн заявил: «Прошло почти два месяца с тех пор, как против Японии была применена атомная бомба. Эта бомба не выиграла войну, но она определенно сократила ее продолжительность. Мы знаем, что благодаря ей спасены бесчисленные тысячи жизни американских и союзных солдат, которые в противном случае были бы убиты в бою.

Открытие средств высвобождения атомной энергии положило начало новой эре в истории цивилизации. Научные и промышленные знания, на которых основано это открытие, имеют не только военное применение. В один прекрасный день она может оказаться более революционной в развитии человеческого общества, чем изобретение колеса, использование металлов, паровых двигателей или двигателей внутреннего сгорания.

Никогда в истории общество не сталкивалось с энергией, столь полной потенциальной опасности и в то же время столь многообещающей для будущего человечества и для мира во всем мире…

Атомная энергия в невежественных или злых руках могла бы нанести неисчислимые бедствия нашей нации и всему миру. Общество не может даже надеяться защитить само себя и уж тем более осознать преимущества этого открытия, если не будут приняты срочные меры для защиты от опасностей его неправильного использования.

Для этих целей необходимо законодательство, наделяющее соответствующей юрисдикцией комиссию по атомной энергии с членами, назначаемыми президентом по рекомендации и согласию сената…

Все принадлежащие Соединенным Штатам земли и месторождения полезных ископаемых, которые являются источниками атомной энергии, и все склады материалов, из которых может быть получена энергия, а также все заводы или другое имущество Соединенных Штатов, связанное с их разработкой и использованием, должны быть переданы под надзор и контроль комиссии.

Другая часть проблемы – это вопрос международного контроля и развития этой вновь открытой энергии…

Научное мнение, по-видимому, практически единодушно в том, что основные теоретические знания, на которых основано это открытие, уже широко известны. Имеется также общее понимание того, что зарубежные исследования могут со временем приблизиться к нашим нынешним теоретическим знаниям… Поэтому я предлагаю провести обсуждение сначала с нашими партнерами по этому открытию Великобританией и Канадой, а затем и с другими странами в попытке достичь соглашения об условиях, при которых сотрудничество могло бы заменить соперничество в области атомной энергетики.

Я хотел бы подчеркнуть, что эти дискуссии не будут касаться раскрытия информации, касающейся производственных процессов, ведущих к изготовлению самой атомной бомбы. Они будут представлять собой усилия по разработке положений, охватывающих условия, при которых международное сотрудничество и обмен научной информацией могли бы безопасно продолжаться».

Оппенгеймер был уверен после этого чуть ли не в том, что убедил президента поддержать запрещение атомного оружия. Но это было далеко не так. Повлияв на тональность послания, Оппенгеймер не мог воздействовать на сам законопроект, который на следующий день внесли сенатор от штата Колорадо Эдвин Джонсон и конгрессмен от Кентукки Эндрю Мэй. Содержание законопроекта контрастировало с тоном речи Трумэна. Так, предлагалось ввести большие тюремные сроки и штрафы за любые нарушения секретности в ядерной сфере. Большие вопросы вызвало и предложение сосредоточить всю полноту власти по вопросам атомной энергии в руках комиссии из девяти человек, назначаемых президентом, среди которых были и представители вооруженных сил. Большинство ученых сочли законопроект победой военных и были немало удивлены, когда Оппенгеймер его публично поддержал. 7 октября он вернулся в Лос-Аламос и призвал членов ALAS одобрить билль Джонсона-Мэя, прибегнув к прямолинейным доводам: любой законопроект, который поможет быстро отрегулировать решение вопросов об атомной энергии внутри страны, вымостит дорогу для следующего шага – международного соглашения о запрещении ядерного оружия. «Оппи быстро превращался в вашингтонского инсайдера, покладистого и целеустремленного сторонника администрации, движимого благими пожеланиями и наивностью», – пишут его американские биографы.

Меж тем возник вопрос, в какой комитет направить законопроект – по обороне или по международным делам. Спорили долго, что вело, по словам Трумэна, к «досадной задержке». Пресса и общественность жаждали деталей, и через неделю после внесения законопроекта Трумэну на пресс-конференции вновь пришлось говорить об атомной энергии.

«– Научное знание, которое привело к созданию атомной бомбы, уже является всемирным достоянием. Наш секрет заключается только в том, что мы умеем применять эти знания на практике; точно так же, как мы умеем строить В-29 и самолет, который вскоре последует за В-29 и станет величайшим дальним бомбардировщиком в мире, и массово производить автомобили. Что касается научного знания, то все ученые им обладают, но как заставить его работать – в этом наш секрет».

– Будет ли позволено узнать о ноу-хау? – допытывались репортеры.

– Ну, мне не кажется, что было бы правильно разгласить ноу-хау, потому что я не думаю, что кто-то мог бы его разработать, – отвечал президент. – Если кто-то захочет нас догнать, то ему придется заниматься этим самостоятельно, как это делали мы.

В разгар дебатов вокруг законопроекта Джонсона-Мэя Оппенгеймер официально ушел с поста директора лаборатории Лос-Аламос. 16 октября состоялась церемония награждения и проводов, на которую собрались тысячи человек. Оппенгеймер говорил о гордости за проделанную работу. Но не удержался от замечания:

– Сегодня эту гордость омрачает глубокая озабоченность. Если атомные бомбы как новое оружие войдут в арсеналы воюющего мира или арсеналы стран, готовящихся к войне, то наступит время, когда человечество проклянет названия Лос-Аламос и Хиросима.

На следующий день Оппенгеймер вновь был в Вашингтоне и выступал по законопроекту перед комитетом сената. Сцилард тогда язвительно назвал речь Оппенгеймера произведением искусства. «Он выступил таким образом, что присутствующие конгрессмены вообразили, будто он поддерживает законопроект, а присутствующие физики – что он против него».

Затем Оппенгеймер встретился с шестью ключевыми сенаторами в отеле «Статлер». В жестких выражениях обрисовал все опасности, которые могло принести единоличное обладание атомной бомбой.

– Бирнс полагает, будто мы можем размахивать бомбой, как пистолетом, чтобы получить желаемое в международной дипломатии. Из этого ничего не выйдет. Русские – гордые люди, у них есть хорошие физики и обширные ресурсы. Возможно, им придется снизить уровень жизни, но они все пустят в ход, лишь бы как можно быстрее получить побольше атомных бомб. Ошибочная оценка ситуации в Потсдаме подготовила почву для будущего массового убийства десятков, если не сотен миллионов невинных людей.

Присутствовавший на беседе Генри Уоллес записал в дневнике: «Я никогда прежде не видел человека в таком нервном состоянии, как у Оппенгеймера. Он, похоже, уверовал, что все человечество стоит перед непосредственной угрозой гибели».

В 10.30 утра 25 октября Оппенгеймер впервые был приглашен в кабинет Трумэна, где третьим собеседником был новый военный министр Паттерсон. Трумэн начал разговор с просьбы помочь с принятием законопроекта Джонсона-Мэя.

– Сначала надо определиться с национальной задачей, а потом уж с международной.

Оппенгеймер после затянувшейся паузы срывающимся голосом ответил:

– Вероятно, сначала лучше было бы определиться с международной задачей.