От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

Стимсон 11 сентября направил Трумэну меморандум о ядерном оружии и отношениях с Москвой. Он предложил вступить в прямые контакты с СССР для достижения соглашения о будущем применении атомного оружия. «По моему мнению, – писал военный министр, – Советы были бы склонны искреннее реагировать на прямое и открытое предложение Соединенных Штатов по этому вопросу, чем если бы оно делалось в рамках общей международной схемы или после ряда выраженных или подразумеваемых угроз в наших мирных переговорах… Моя идея заключается в том, чтобы после обсуждения с англичанами сделать прямое предложение Советам о нашей готовности фактически заключить соглашение с русскими, общая цель которого состояла бы в контроле и ограничении использования атомной бомбы как инструмента войны и, насколько возможно, в направлении и поощрении развития атомной энергетики в мирных и гуманитарных целях. Более конкретное предложение могло бы заключаться в том, что мы прекратим работу по дальнейшему усовершенствованию или производству бомбы как военного оружия, при условии, что русские и англичане согласятся сделать то же самое. Это может также означать, что мы будем готовы уничтожить те бомбы, которые у нас сейчас есть в Соединенных Штатах, при условии, что русские и британцы согласятся с нами, что ни они, ни мы ни в коем случае не будем использовать бомбу в качестве орудия войны, если только все три правительства не согласятся на такое использование. Мы могли бы также рассмотреть вопрос о включении в соглашение совместного обязательства с Великобританией и Советами, предусматривающее обмен результатами будущих разработок, где атомная энергия могла бы быть применена на взаимовыгодной основе в коммерческих или гуманитарных целях».

Американский историк Сюзан Батлер пишет: «Трумэн понял, что было поставлено на карту: речь шла о будущей дружбе с Советским Союзом или же о вражде с ним. Почти не приходится сомневаться в том, какой выбор сделал бы Рузвельт. Он бы поделился с Советским Союзом знаниями об атомной энергии и обеспечил бы совместный контроль над этим вопросом, продемонстрировав тем самым дружеское отношение к нему, сделав ставку на то, что такой курс уменьшит опасения СССР и его неуверенность в США, и обеспечив активное участие Советского Союза в деятельности международного сообщества».

Сказать, что предложение Стимсона встретило возражения Трумэна, это не сказать ничего. Хотя в мемуарах президент постарался скрыть свой гнев и свое участие в дальнейшей дискредитации идеи Стимсона.

«Стимсон не предлагал нам „отдать бомбу“ России, – напишет президент. – Насколько я мог судить, это не было предметом обсуждения. Я решил, что секрет изготовления этого оружия останется нашей тайной. На еженедельном обеде Кабинета 18 сентября я начал обсуждение вопроса по атомной энергии. Его результатом стало мое решение, что в повестку дня следующего официального заседания Кабинета 21 сентября будет включен только один пункт – атомная энергия. Это было, оказалось, последнее заседание Кабинета, на котором присутствовал Стимсон. Документ о его отставке уже находился в моих руках».

Для Стимсона 21 сентября был действительно знаменательным днем: ему исполнялось 78 лет, и это был последний день его службы на посту военного министра. В то утро у него состоялся последний официальный разговор с генералом Маршаллом, был проведен прощальный обед в ресторане для высшего командного состава вооруженных сил, и прошло последнее совещание с президентом, во время которого тот наградил Стимсона медалью «За выдающиеся заслуги».

Заехал к Стимсону и Оппенгеймер, довольный тем, что генерал в тот день выступит с прощальной речью в Белом доме, в которой «с большим опозданием», как считал ученый, намеревался поддержать «открытый подход к атому».

В два часа дня началось заседание кабинета министров. Стенограмму по поручению президента вели Коннелли и Форрестол.

Трумэн открыл заседание, предложив Стимсону изложить свои взгляды. Тот заметил, что будущее атомной энергии должно заключаться в дальнейшем развитии научных исследований и применении вновь полученных знаний в промышленных целях. Научные секреты, по мнению военного министра, уже не были секретами. Проблема в том, как обращаться с этими секретами, чтобы обеспечить безопасность всего мира. После чего повторил предложения из своего меморандума.

Трумэн предложил заслушать Вэнивара Буша, директора Управления научных исследований и разработок. Буш считал, что предложение Москве об обмене научной информацией откроет двери для международного сотрудничества в области атомной энергии и в конечном счете для эффективного контроля. Альтернативой этому станет гонка ядерных вооружений.

– В ближайшие пять лет советская сторона может достичь тех же успехов, которых добились мы к настоящему времени, – считал Буш. – У нас нет преимущества в знании или в активности ученых-физиков. Я за то, чтобы предоставить России всю информацию обо всем, что у нас есть касательно принципов атомной энергии. Такой шаг не предполагает разглашения секрета атомной бомбы. Этот секрет заключается главным образом в деталях конструкции самих бомб и в технологиях их изготовления. То, что дано и что получено, есть научное знание. Более того, мы не можем хранить научные секреты от России, не скрывая их также и от основной части американских ученых. Перед нами стоит проблема. Можем ли мы работать с Россией и доверять ей? В какой-то степени этот шаг позволит нам выяснить это. Но общее преимущество заключается в том, что этот шаг, когда он станет известен, возвестит всему миру, что мы хотим идти по пути международной доброй воли и взаимопонимания.

Вопрос действительно был поставлен ребром, и он касался будущего советско-американских отношений, а значит и всего мира.

Замещавший находившегося в Лондоне госсекретаря Бирнса Дин Ачесон вроде как согласился со Стимсоном. Но тут же заметил:

– При обмене научными знаниями необходимы гарантии. Американские ученые должны были быть полностью информированы о советских разработках, чтобы не возникло одностороннего обмена, в котором мы давали бы информацию и не получали ничего в ответ. При этом Объединенные Нации не могут функционировать в области атомной энергии без соглашения между Соединенными Штатами, Великобританией и Россией.

Министр финансов Фред Винсон возражал категорически:

– Почему тогда, если мы хотим поделиться частью наших знаний об атомной энергии, нам также не поделиться заодно и всеми военными секретами? Обмен информацией окажется односторонним, и мы почти ничего не получим взамен.

Министр юстиции Кларк согласился с Винсоном, заметив, что с учетом ситуации в мире не видит смысла делиться секретами.

– Мы обсуждаем не вопрос о передаче секрета самой бомбы русским или кому-либо еще, а возможности наилучшего контроля над атомным оружием и обмен исключительно научной информацией, – напомнил президент тему обсуждения.

После этого министр почт и телеграфа Боб Ханнеган поспешил поддержать Стимсона.

Слово взял Форрестол:

– Проблема имеет как военный, так и гражданский аспект, и оба эти аспекта должны быть согласованы. До дальнейшего изучения не следует предпринимать никаких поспешных действий. Готов представить соображения по этому вопросу.

Трумэн идею подхватил и предложил всем собравшимся представить свои предложения в письменном виде.

Министр сельского хозяйства Андерсон заявил:

– Я решительно выступаю против раскрытия любых научных или коммерческих секретов. А тем более не должны раскрывать военный секрет атомной энергии. Я не доверяю русским, и не верю в их готовность ответить взаимностью на наше предложение.

Генри Уоллес поинтересовался:

– Будем мы следовать линии ожесточения или линии мира? Научный прогресс не может быть сдержан искусственными законами.

Поддержал Стимсона. Как и заместитель военного министра Роберт Паттерсон, которого через несколько дней Трумэн назначит его преемником. Министр труда Швелленбах, глава федерального управления общественных работ Филипп Флеминг и председатель комиссии по рабочей силе в военной промышленности Пол Макнатт с оговорками также поддержали Стимсона.