От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

Прошу Вас предложить Наркоммясомолпрому, Наркомпищепрому и Наркомрыбпрому СССР выделить для просимой цели на 4-й квартал с/г. за счет переходящих остатков промышленности:

колбасы в ассортименте и копченостей – 4 тонны

икры разной – 3

рыбных изделий, сельдей и рыбных деликатесов – 8

шпрот и сардин и других консервов – 12 тыс. банок

кондитерских изделий в ассортименте – 3 тонны

водки – 10 тыс. литров

вин разных и коньяков – 70

папирос высшего сорта – 700.000 штук».

На записке Молотов наложил резолюцию: «Тт. Булганину, Хрулеву. Нельзя „угощенье“ превращать в пиршество несусветных размеров. Если раз в сто и больше сократить некоторые продукты (икра, вина и др.), вычеркнуть все роскошества (ананасы, варенье и т. п.), тогда я не возражаю». Как видим, к смещению Сталина это отношения не имело.

Меж тем мировые лидеры тоже не знали, что и думать о судьбе советского лидера. Зондаж решили провести на высшем уровне. 15 октября Гарриман напрашивается на встречу с Молотовым и заявляет, что получил послание от Трумэна для генералиссимуса Сталина, с поручением вручить лично, чтобы сделать необходимые комментарии. Молотов объяснил, что Сталин отбыл на отдых месяца на полтора. Но Гарриман настаивал:

– Речь идет о Лондонской конференции, и президент считает, что этот вопрос настолько важен для Советского Союза, США и для всего мира, что я надеюсь, что генералиссимус Сталин меня примет.

Молотов обещал проинформировать Сталина, что и сделал в тот же день. 18 октября Сталин писал «четверке»: «Ввиду выраженного вами желания я не возражаю против приема Гарримана в Сочи с целью выслушать его комментарии к посланию Трумэна. Если во время беседы с Гарриманом выяснится, что он не ограничивается своими комментариями и добивается решения вопроса, я отвечу, что, находясь в отпуске, не могу принять какого-либо решения без участия специального представителя правительства. В этом случае я вызову Молотова и вместе с ним примем решение… День приема – 24, 25 или 26 число сего месяца по выбору Гарримана». Молотов незамедлительно пригласил Гарримана, который выбрал, естественно, наиболее близкую по времени дату – 24 октября. На вопрос Молотову, составит ли он ему компанию, нарком ответил:

– Не знаю, окажется ли это необходимым… Кроме того, ввиду отсутствия Сталина я должен заниматься в Москве не только делами наркоминдела.

В назначенный день Гарриман был у Сталина. После приветствий посол приступил к сути:

– Президент поручил мне вручить Вам послание лично в силу ряда соображений. В первую очередь потому, что он хочет решить в реалистическом и дружественном духе ряд вопросов, вытекающих из того факта, что не были завершены длительные переговоры в Лондоне.

В письме Трумэна говорилось: «После возвращения из Лондона г-н Бирнс сделал мне доклад. Я был рад узнать, что Совет Министров Иностранных Дел достиг общего соглашения по ряду вопросов. Я считаю, что на этом первом совещании Министры достигли существенных успехов.

Однако я был удивлен, узнав, что не только в частных разговорах между г-ном Молотовым и г-ном Бирнсом, но также за столом Совета г-н Молотов говорил, что политика Соединенных Штатов в отношении признания Правительств Румынии и Болгарии якобы диктуется недружественным отношением к Советскому Союзу.

Я не могу поверить, что Ваше Правительство серьезно считает, что американская политика продиктована этим. Наша политика в отношении признания Временных Правительств Финляндии, Польши, Венгрии и Австрии показывает, что мы стремимся координировать нашу политику с политикой Советского Союза и что мы готовы далеко идти по этому пути. Как я пытался пояснить на Берлинской конференции, наше Правительство старается лишь осуществить ту политику, которая была одобрена Президентом Рузвельтом и которая была принята тремя правительствами на Ялтинской конференции.

Г-н Бирнс, также доложил мне о трудностях в процедурных вопросах, которые завели Лондонскую конференцию в тупик. Оказывается, что 11 сентября Совет пригласил тех членов Совета, которые не подписывали условий капитуляции, участвовать без права голоса в обсуждении договоров. Эта процедура, которая не была подвергнута сомнению ни одним из членов Совета во время ее принятия, была, по-моему, явно подходящей и допустимой процедурой, соответствующей Берлинскому соглашению. Г-н Бирнс не счел для себя возможным согласиться на изменение этой процедуры, предложенное г-ном Молотовым 22 сентября. Он правильно считал, что наше Правительство не пойдет на то, чтобы унизить Францию и Китай взятием назад в разгар конференции – после того как Франция и Китай уже участвовали в шестнадцати заседаниях – направленного им приглашения принять участие в обсуждении мирных договоров.

Стараясь найти решение, которое было бы приемлемо для всех членов Совета, г-н Бирнс заявил о своей готовности согласиться на ограничение процедуры составления договоров, если бы было достигнуто соглашение, что Совет созовет мирную конференцию в составе наиболее заинтересованных государств, как оно предусмотрено статьей 2 (4) (II) Берлинского соглашения.

Я надеюсь, что Вы сочтете возможным принять предложение г-на Бирнса. Я считаю, что, ввиду того что мы все направили Китаю и Франции приглашение принять участие в обсуждении договоров, мы должны разработать процедуру, которая обеспечит созыв полным составом Совета мирной конференции для рассмотрения договоров…

Скорое разрешение разногласия о механизме составления мирных договоров необходимо для того, чтобы предотвратить возникновение у народов обеих наших стран недоразумений, которые могли бы затруднить наше дальнейшее сотрудничество. Я уверен, что Вы согласитесь со мной, что общие интересы наших стран в деле мира гораздо более важны, чем любые возможные расхождения между нами».

Сталин прочел послание, которое его явно разочаровало, и заметил, что оно не датировано.

– Послание было получено мною в Москве 14 октября.

– В послании не ставится вопроса о Японии, – с удивлением констатировал советский лидер.

– Не удивлен, что Вы коснулись Японии. Могу сообщить, что японский вопрос все еще обсуждается государственным департаментом, военным министерством и генералом Макартуром. Президент надеется, что 30 октября, когда в Вашингтоне состоится первое заседание Консультативной комиссии по Японии, он сможет представить конкретные предложения. Однако сейчас неофициально могу информировать о том, в каком направлении работает мысль советников президента.

Как известно, по поручению правительства США 21 августа я передал Молотову предложение о создании Консультативной комиссии по Японии. Китайцы первыми приняли предложение. Советское правительство приняло это предложение 7 сентября. Но Британское правительство – лишь в конце сентября. Кроме того, англичане хотели, чтобы в Комиссию была введена Индия. Я не знаю, почему англичанам потребовалось пять недель для принятия решения. В качестве первого шага считалось, что капитуляция Японии, разоружение японской армии и принятие контроля над Японией должны быть осуществлены американской армией. Правильно ли это было или неправильно, но считалось, что все эти задачи будет легче осуществить силами одной армии, чем силами армий нескольких государств.

Далее имеется в виду пригласить Советский Союз, Китай и Англию послать некоторое количество своих войск для участия во второй фазе контроля над Японией… Еще одна мысль заключается в том, чтобы объединить функции Консультативной комиссии и Военного Совета в одном органе – Политическом Совете.

Сталин заметил:

– Вижу, постановкой вопроса о контроле над Японией я поставил Вас в затруднительное положение.

– Ну что Вы, – возразил посол. – По моему мнению, нет таких вопросов, которые бы мы не могли бы обсуждать откровенно.

Сталин объяснил свой первоочередной интерес к Японии:

– Я вынужден был поставить этот вопрос о контроле над Японией, так как он политически связан с вопросами, поставленными в послании Трумэна. «Контрольная комиссия» является более подходящим термином, чем «Контрольный совет», так как Союзники имеют Контрольный совет только в Германии, где нет правительства. В Японии существует правительство, и поэтому Контрольная комиссия более подойдет там, нежели Контрольный Совет. А чтобы сохранить преобладающую роль генерала Макартура как постоянного председателя, может быть, не стоило бы вводить в Японию войска союзников – русских, англичан и китайцев?