От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав
Первый десант был в Мукдене. Ровно в 13.00 над этим городом появились десантные самолеты в сопровождении истребителей. В 13.15 на аэродроме Мукдена высадились 225 бойцов из 6-й гвардейской танковой армии во главе с особоуполномоченным – начальником политического отдела штаба Забайкальского фронта генерал-майором Александром Дорофеевичем Притулой. Их ждала неожиданная добыча.
Подробности сообщал Штеменко: «Десантников вышли встречать представитель „императора“ Маньчжоу-Го и начальник японского гарнизона. При осмотре же аэродромных помещений в одном из них обнаружился вдруг и сам „император“ ПуИ.Он застрял здесь случайно. Хозяева приказали ему явиться в Японию, но подходящего самолета под руками не оказалось, и „император“ со своей свитой сидел на аэродроме в ожидании такового. А тут подоспели и наши десантники.
Пу И сразу же стал просить не выдавать его японцам. Затем пролил крокодилову слезу по поводу угнетенного состояния местного населения в период японской оккупации. А под конец вручил особо уполномоченному послание, завершавшееся: „… С глубоким уважением к Генералиссимусу Советского Союза Сталину я выражаю ему искренние чувства благодарности и желаю Его Превосходительству доброго здоровья“».
Мерецков относит задержание Пу И к 17 августа, а Василевский – к 19 августа.
Обстановка в городе была такова, что никто не мог ручаться за безопасность императора и его свиты. Десантники сочли за благо поместить Пу И в камеру под охрану. Доложили Василевскому. Тот отменил арест и приказал разъяснить, как следует обращаться с императорами.
«Положение в Мукдене было очень сложным, – писал Штеменко. – Население города составляло 1 700 000 человек, из них 70 000 японцев (не считая отходившие сюда войска) и около полутора тысяч русских белоэмигрантов. В городе функционировали немецкое консульство и даже „фюрер“ немецко-фашистских организаций… Управиться в таком городе 225 десантникам было просто невмоготу.
На следующий день к ним прибыло подкрепление. Но даже и тогда советский гарнизон в Мукдене насчитывал всего тысячу человек, а разоружать ему пришлось 50 000 японских солдат… С 20 августа в Мукдене стала действовать советская военная комендатура во главе с генерал-майором А. И. Ковтун-Станкевичем».
Следующий десант был направлен в Харбин, где бойцов 1-го Дальневосточного фронта тоже ждал «трофей». Рассказ Штеменко: «18 августа после 17.00 с аэродрома Хороль поднялись в воздух и взяли курс на Харбин самолеты с первой группой десантников в 120 человек под командованием подполковника Забелина… С первым эшелоном десанта следовал заместитель начальника штаба фронта генерал-майор Г. А. Шелахов, назначенный особоуполномоченным Военного совета. В обязанности его входило – предъявить командованию японских войск в Харбине ультиматум о капитуляции и продиктовать ее условия… Было лишь известно, что на Харбин откатывались понесшие поражение под Муданьцзяном главные силы 1-го фронта Квантунской армии, весьма значительные по численности.
Тем не менее советский десант в 19.00 приземлился на Харбинском аэродроме и в считанные минуты занял всю его территорию. Вскоре туда прибыл в сопровождении нескольких офицеров начальник штаба Квантунской армии генерал Х. Хата». Шелахов потребовал безоговорочной капитуляции и предъявил ультиматум…
Хата запросил 3 часа «для подготовки необходимых материалов». Просьбы была удовлетворена. В 23.00 командующий 4-й японской армией У. Микио доставил приказ о капитуляции всех японских войск в Маньчжурии, именные списки генералов и сведения о численном составе Харбинского гарнизона. К этому времени Шелахов находился уже в здании советского консульства. Там же был и наш консул Г. И. Павлычев. А десантники заняли все мосты и другие важные объекты города.
Василевский добавлял немаловажную деталь. При переговорах с Хата «Шелахов предложил ему для согласования вопросов, связанных с капитуляцией всей Квантунской армии, в сопровождении лиц, выбранных по усмотрению японского командования, на нашем самолете отправиться на КП командующего 1-м Дальневосточным фронтом. Хата принял это предложение».
В Харбине (как и в ряде других городов на севере Китая) наши военные встретились с большим количеством соотечественников. Там и до революции 1917 года существовала большая русская колония, которая затем сильно пополнилась за счет бежавших туда после Гражданской войны белогвардейцев. «Серьезное содействие оказали нам русские жители этих городов, – подтверждал Мерецков. – Например, в Харбине они наводили наших десантников на вражеские штабы и казармы, захватывали узлы связи, пленных и т. п. В основном это были рабочие и служащие бывшей Китайско-Восточной железной дороги… Харбинская молодежь активно помогала советским войскам. Вооружившись, она взяла под охрану к нашему прибытию средства связи и другие государственные учреждения…
В начале нашего появления почти все русские эмигранты, жившие здесь еще со времен Гражданской войны, с опаской поглядывали на нас. Однако, убедившись в хорошем отношении к ним Красной армии, большинство вздохнуло с явным облегчением. Затем началось паломничество в наши штабы по самым разнообразным вопросам. А когда на сценах местных городских театров стала выступать красноармейская самодеятельность, от желающих попасть на представление буквально отбою не было».
Конечно, не все было так благостно. Многие белогвардейцы, которые не ждали ничего хорошего от встречи с Красной армией – советской или китайской, – предпочли покинуть Китай. Именно после 1945 года начала создаваться большая русскоязычная диаспора в Австралии.
Гостеприимство китайской стороны тоже имело пределы. Чан Кайши 18 августа выступил со специальным заявлением, в котором подчеркнул, что советская армия «как на словах, так и на деле продемонстрировала свое уважение к стремлениям китайского народа» и что «благодаря военной помощи нашего союзника, Советской России, Каирская и Потсдамская декларации были реализованы, наши северо-восточные провинции освобождены, а наши соотечественники возвращены в объятия Родины». Генералиссимус как бы говорил Москве «спасибо» и намекал, что советским войскам пора остановиться и убираться восвояси.
Но их боевая работа продолжалась. В следующие 10 дней высаживались воздушные десанты во всех ключевых пунктах советской зоны ответственности в Маньчжурии и в Корее.
Трумэн ответил на послание Сталина относительно Курил и Северного Хоккайдо.
Он согласился оставить Москве Курильские острова, но категорически возразил против высадки советских войск на Хоккайдо. В Вашингтоне напрочь отвергли претензии СССР на весомую роль в оккупации Японии. Поэтому Трумэн не только решительно отвел сталинский запрос, но и сопроводил свое согласие по Курилам встречным, весьма бесцеремонным запросом о получении прав базирования авиации США на одном из этих островов. Этот заход вовсе не был мимолетной импровизацией: американские военные давно планировали развернуться на Курилах.
Еще в Потсдаме Стимсон напомнил Трумэну о желательности закрепиться на Курилах: «Если Курилы будут переданы России, то мы должны сохранить там права посадки, поскольку острова лежат большой дугой на пути из Соединенных Штатов в Японию, и это существенно сократит расстояние по данному маршруту».
Ответ Трумэна в адрес Сталина подготовили в штабе Маршалла, адмирал Леги передал его на согласование Бирнсу, и президент утвердил документ без всяких изменений на совещании в Белом доме 18 августа с участием Бирнса и Леги.
В послании говорилось: «Отвечая на Ваше послание от 16 августа, я выражаю согласие с Вашей просьбой изменить „общий приказ № 1“ с тем, чтобы включить все Курильские острова в район, который должен капитулировать перед Главнокомандующим советскими вооруженными силами на Дальнем Востоке. Однако мне хотелось бы пояснить, что Правительство Соединенных Штатов желает располагать правами на авиационные базы для наземных и морских самолетов, предпочтительно в центральной группе, для военных и коммерческих целей…
