Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина
В духовных учебных заведениях он приобрел такие качества поведения, как отсутствие «поспешности, торопливости и смущения», умение сдерживать «горячие мысли». «Внешне он был спокойный, уравновешенный человек, — вспоминал управляющий делами Совнаркома СССР Я.Е. Чадаев, — неторопливый в движении, медленный в словах и действиях. Но внутри вся его натура кипела, бурлила, клокотала. Он стойко, мужественно переносил неудачи и с новой энергией, с беззаветным мужеством работал на своем трудном и ответственном посту».
Об этом свидетельствует и министр иностранных дел СССР А.А. Громыко: «В движениях Сталин всегда проявлял неторопливость. Я никогда не видел, чтобы он, скажем, заметно прибавил шаг, куда-то спешил. Иногда предполагали, что с учетом обстановки Сталин должен поскорее провести то или иное совещание, быстрее говорить или торопить других, чтобы сэкономить время... Казалось, само время прекращает бег, пока этот человек занят делом».
Его образу поведения были чужды попытки самолюбования, рисовки, желания унизить окружающих. «В манере поведения Сталина, — писал Громыко, — справедливо отмечали неброскую корректность. Даже в гневе — а мне приходилось наблюдать и это — Сталин обычно не выходил за рамки допустимого. Много раз мне приходилось наблюдать Сталина в общении с другими советскими руководителями того времени. К каждому из них у него имелся свой подход».
Конечно, все эти его черты характера сформировались не сразу. Молодой Иосиф Джугашвили был личностью огромного динамического потенциала, требовавшего реализации; слова, дискуссии и вычитанные в книгах мысли — этого было уже недостаточно. Его не устраивала позиция созерцателя. Он должен был действовать. Он пренебрег не только духовной карьерой, но и опасностями, которые ожидали его на выбранном пути.
Покинув церковные стены, первоначально он вместе с Михой Давиташвили поселился на Михайловском проспекте у социал-демократа, имевшего трехкомнатную квартиру. Но уже в конце октября он вынужден был искать себе другое пристанище. Причиной этого послужили разногласия, возникшие в руководстве социал-демократов. Молодые революционеры настаивали на смене формул; и, когда Ладо Кецховели поднял вопрос об активизации действий организации, для «маститых» руководителей это оказалось неожиданностью. Редакция газеты «Квали» вынесла предложение на рассмотрение общего совещания. Однако призыв молодежи не встретил поддержки лидеров, они считали, что организация мала и открытые выступления закончатся разгромом. Ладо ушел с совещания, хлопнув дверью.
Возникшие разногласия сначала не выходили за пределы круга руководства; Иосиф Джугашвили оказался первым, кто вынес обсуждение возникших противоречий на суд рабочих. Он выступил с резкой критикой Н. Жордания и других лидеров в своем кружке, а встретившись с Джибладзе, заявил, что, проводя «среди рабочих преимущественно культурно-просветительскую работу», руководители организации «не воспитывают их революционерами». Его критика отозвалась болезненной реакцией. И вскоре Иосиф покинул негостеприимную квартиру.
Он не подозревал, что такая «бездомная» неустроенность затянется более чем на двадцать лет его жизни. Не имевшего ни работы, ни жилья, его приютил Вано Кецховели. К этому времени он служил в физической обсерватории и, когда в конце ноября в обсерватории освободилась должность наблюдателя, то в качестве практиканта туда был принят и Иосиф. 28 декабря его зачислили в штат работников.
Тифлисская физическая обсерватория являлась центральной метеорологической станцией, проводившей статистический анализ и обработку данных, поступавших со всего Кавказа. Она находилась на Михайловской улице, вблизи Муштаида. Двухэтажный неоштукатуренный дом, покрытый черепицей, располагался в глубине двора. К круглому центральному корпусу примыкали дощатые флигели. Джугашвили работал в северном пристрое, в комнате с большим решетчатым окном и стоящим перед ним столом.
Персонал обсерватории, состоявший из шести наблюдателей, жил в четырех комнатах на первом этаже. Одну из них занял Иосиф. Окно его комнаты выходило во двор, густо покрытый деревьями и буйными зарослями кустарника, тянувшимися до берега Куры. Располагавшаяся на отшибе обсерватория, словно крепость, была окружена рвом, через который был перекинут мостик. В этом глухом укромном районе малозастроенной части города царила тишина, изредка нарушаемая лишь громыханием проезжавших вагонов конки.
Дневное дежурство начиналось в полседьмого утра и заканчивалось в десять вечера, ночью дежурили с полдевятого вечера до восьми утра Наблюдатели ежечасно снимали показания метеорологических приборов, занося данные в журналы, а на следующий после дежурства день занимались расчетами и обработкой наблюдений в «вычислительной», сводя результаты интерполяции данных в линейные графики. Зарплата составляла 20 рублей в месяц.
Несмотря на противодействие редакции «Квали», Ладо Кецховели осуществил один из своих замыслов — 1 января 1900 года остановилась тифлисская конка Бастующие выбрали своих представителей, но администрация, отказавшаяся обсуждать требования рабочих, вызвала полицию. При попытке рассеять собравшуюся толпу забастовщики оказали сопротивление, и полиция произвела аресты. В городе появились отпечатанные прокламации, но после ареста лидеров стачка заглохла. Уже вскоре власти установили «подстрекательскую» роль в забастовке Ладо Кецховели. Они начали его поиски. Ладо перешел на нелегальное положение, а затем был вынужден уехать в Баку.
Иосифа Джугашвили арестовали в начале января. На свидание в тюрьму к нему пришел взволнованный отец. Виссариона возмутило поведение сына; он усмотрел в его бунтарстве «мальчишеское» своеволие, которое обещало только несчастья и полное разрушение надежд на его благополучную судьбу. Впрочем, Бесо возмутил не сам факт выступления Сосо «против царя», а бесперспективность и опасность этого бунтарства, в котором кроме тюрьмы ничего нельзя было добиться. В раздражении он накричал на сына, стараясь показать всю нелепость и абсурдность его поведения:
— Тычто, против царя пошел, да? — шумел он. — Ты хочешь свергнуть Николая, да? Ты что, хочешь на его место сесть? — вопрошал с убийственной иронией Виссарион. Отец не понимал сына.
Действительно, чего хотел юноша, неожиданно перечеркнувший почти определившуюся жизнь, обещавшую перспективу служителя почитаемой обществом Церкви? Зачем было нужно ему бросаться в пучину борьбы, не обещавшей ни славы, ни гарантий успеха в достижении казавшихся иллюзорными целей по изменению существовавшего порядка? На какое «личное удовлетворение» мог рассчитывать он, один из немногих, решившихся противостоять веками возводимой системе самодержавия?
Правда, Иосифа Джугашвили вскоре освободили из-под ареста; улик, обличавших в причастности к забастовке, у властей не было. В конце января в Тифлис приехала Екатерина Джугашвили. Она еще не оправилась от потрясения, связанного с крушением своих надежд на судьбу сына как служителя церкви. Почитаемого и уважаемого прихожанами, окруженного великолепием и таинством священных обрядов, что обещало ей законную гордость от его приближенности к Богу. Как избранного из немногих — «ибо много званых, а мало избранных». Мать Иосифа была в отчаянии.
Она жила в небольшой комнате сына, скудно обставленной, лишенной уюта, что подчеркивало бедность и неустроенность его быта. Сосо, всегда считавшийся с ее мнением, впервые пренебрег советами и недовольством матери; она была огорчена, подавлена его упрямством и непослушанием. Она почти заученно выполняла ритуал домашних работ, готовила пищу, убирала комнату и ждала его. Вернувшись с дежурства, он брался за книгу, а чаще он уходил, словно избегая молчаливого материнского укора, и тогда она обращалась к Богу, чтобы он вразумил сына.
В то жаркое лето 1898 года, когда Иосиф Джугашвили стал членом Тифлисской организации РСДРП, в ее рядах насчитывалось лишь несколько десятков человек. Нужно было обладать очень большой решительностью и крепкими убеждениями, чтобы верить в победу едва зародившегося движения. В конце года Джугашвили обратился к Н. Жордания с предложением полностью перейти на нелегальную работу. Он стал чуть ли не первым, кто изъявил желание стать профессиональным революционером, аскетически отказавшись от «нормальной» жизни. Его инициатива поддержки не встретила.
Однако такое желание не было спонтанным романтическим порывом, его практический ум позволил ему быстро осознать, что предстоящая борьба будет длительной, потребует усилий множества людей и неизбежных жертв, и поэтому она должна вестись с необходимым профессионализмом. Он уже осмыслил: такая борьба не может быть уделом одиночек, и результат будет достигнут лишь при объединении усилий многих людей, сплоченных в своей решительности и деятельном стремлении к достижению свободы.
