Целитель - Кессель Жозеф

Бигнелл был антикваром и аукционистом. Свои самые лучшие картины фламандских мастеров Керстен купил при его посредничестве и питал к нему большую симпатию.

Он встал, оделся, взял трость, сел в первый же трамвай и поехал к дому антиквара.

Дом был оцеплен полицией, внутрь Керстена не впустили. Он сел в другой трамвай и поехал в штаб-квартиру гестапо в Голландии, к Раутеру. Появление доктора не вызвало у него удивления, ведь Керстен и так должен был приходить каждый день. Обычно доктор стремился разделаться с ненавистными формальностями как можно быстрее: он заходил и, только услышав ворчание Раутера, означавшее приветствие, сразу же удалялся. На этот раз он так быстро не ушел. Исполнив обычный ритуал, он сказал будничным тоном:

— Сегодня утром я хотел зайти к моему старому другу Бигнеллу, но там идет обыск, и мне не дали даже войти в дом.

— Это приказ. — Раутер враждебно посмотрел на Керстена. — Это мой приказ. Бигнелл предатель, он связан с Лондоном. После обыска он отправится в тюрьму, — Раутер улыбнулся леденящей душу улыбкой, — и там уж я его допрошу.

По дороге в штаб-квартиру гестапо Керстен дал себе слово, что будет владеть собой. Но перспектива, ожидавшая его друга, человека хрупкого здоровья, пожилого, заставила Керстена затрепетать. Он выпалил:

— Я гарантирую его невиновность. Он ничего плохого немцам не сделал, освободите его.

Раутер не поверил своим ушам. Что? Этот иностранец, этот подозрительный тип, которого ему поручили ежедневно проверять, позволяет себе высказывать свое мнение, почти приказывать? Он ударил по столу кулаком и заорал:

— Освободить подлеца? Да ни за что на свете, тем более по вашей просьбе! И мой вам совет — не суйтесь не в свое дело, иначе берегитесь!

Гнев порождает гнев. Керстен, обычно такой спокойный, вдруг пришел в ярость. Такое оскорбление было невозможно проглотить. Этого грубияна надо было поставить на место. Неважно, каким способом!

Охватившая Керстена волна бешенства породила идею, которую во всякое другое время он счел бы безумной. Но ярость придала ему сил. Он холодно спросил:

— Могу я отсюда позвонить?

Раутер ожидал чего угодно, но только не этого.

— Конечно, — ответил он.

— Очень хорошо, — сказал Керстен. — Позвоните в Берлин и соедините меня с Гиммлером.

Раутер одним прыжком вскочил с кресла и закричал:

— Это невозможно! Не-воз-мож-но! Даже я не могу так делать. Когда мне нужно позвонить Гиммлеру, я должен сначала поговорить с Гейдрихом^[31], шефом всех наших служб, понимаете? А вы — вы штатский, вы никто!

— Все равно попробуйте, посмотрим, — ответил Керстен.

— Хорошо, — сказал Раутер.

Посмотрим, как этот толстый доктор, самодовольный до опрометчивости, будет наказан за нарушение строжайших правил. Раутер снял телефонную трубку, передал просьбу Керстена и сделал вид, что погрузился в бумаги.

Не прошло и пяти минут, как телефон зазвонил. Раутер взял трубку со зловещей гримасой. Посмотрим, как сейчас…

На его лице отразилось удивление, переходящее в панику. Он подтолкнул телефонный аппарат к Керстену. На проводе был Гиммлер.

Если бы доктор мог, он отменил бы звонок. Ожидание заставило его призадуматься. Он хорошо знал Гиммлера и его склонность покрывать начальников своих служб. Его просьба не имела ни единого шанса на успех. Но отступать было некуда. Керстен вспомнил Бигнелла и мучения, которые его ожидают. Чувство гнева вновь нахлынуло на него. Он взял трубку и сказал почти резко:

— Один из моих лучших друзей только что был арестован. Я за него ручаюсь. Доставьте мне удовольствие, рейхсфюрер, — пусть дело прекратят.

Казалось, что Гиммлер его не слышит. Но затем он страдальчески, почти лихорадочно спросил:

— Когда вы вернетесь? Мне очень худо.

Керстен испытал огромное облегчение. Это был подарок судьбы. Гиммлер, страдающий и взывающий о помощи к своему врачевателю, больше не был для Керстена фанатичным чиновником и повелителем пыток и казней. Это был совсем другой Гиммлер — жалкая плоть, подчиненная чужой воле, наркоман, готовый за дозу на все.

— Мое пребывание здесь закончится только на следующей неделе, — сказал Керстен, — и, если мой друг будет арестован, я вернусь в Берлин совершенно подавленным.

— Откуда вы звоните? — спросил Гиммлер.

— Из кабинета Раутера.

— Сейчас же передайте ему трубку, — приказал Гиммлер.

Начальник голландского гестапо взял трубку с каменным лицом, стоя пятки вместе и выпятив грудь, и оставался таким во время всего разговора. Все, что слышал Керстен, было: «Есть, рейхсфюрер!» и «Будет исполнено, рейхсфюрер!».

Потом Раутер опять передал трубку Керстену, и Гиммлер сказал ему:

— Я вам верю, вашего друга освободят. Но возвращайтесь, возвращайтесь как можно быстрее.

— Я вам искренне признателен и с радостью повинуюсь вашему приказу.

Разговор был окончен. Между Керстеном и Раутером повисло долгое молчание. Они смотрели друг на друга пристально, как бы не видя себя, потрясенно, как будто всякие чувства в них умерли. Но причиной изумления Раутера было просто пережитое им унижение и бессилие, а в случае Керстена речь шла совсем о другом.

Конечно, один раз у него уже получилось отнять у Гиммлера его жертву — старого бригадира с фабрики Ростерга. Но тогда это действительно была уникальная возможность. На самом деле это был обмен — свобода человека вместо платы за лечение. К тому же дело происходило в Германии, а бедный старик ничем не провинился, кроме принадлежности к социал-демократической партии. Но здесь все по-другому! Бигнелла обвиняли в государственной измене. И кто? Сам Раутер, всесильный шеф гестапо всей Голландии. А Керстену достаточно было одного слова, чтобы взять над ним верх.

Доктор медленно поднес руку ко лбу. У него кружилась голова.

Наконец Раутер нарушил молчание:

— Гиммлер приказал мне освободить Бигнелла. Я знаю, что Бигнелл предатель, но приказ есть приказ. Я дам вам машину и одного из моих доверенных людей. Езжайте за ним сами.

Раутер вызвал помощника. Разговаривал он грубо. Потом, должно быть, вдруг вспомнив, как доверяет Керстену Гиммлер, выдавил из себя гримасу, призванную изобразить дружелюбие, и спросил:

— Вы довольны?

— Да, очень, премного вам благодарен, — ответил Керстен.

Ни грубость Раутера, ни его ярость не напугали Керстена так, как эта вынужденная улыбка, к которой его холодные злые глаза не имели никакого отношения. Он вдруг со страхом понял: этот человек ему никогда не простит унижения.

Вернувшись домой после того, как Бигнелл был освобожден, Керстен не дал людям, работавшим в доме, ни минуты покоя. В двадцать четыре часа все было упаковано в ящики. Однако, сев на поезд до Берлина, он ничего с собой не взял и в нарушение приказа Гиммлера оставил свой гаагский дом открытым. Ему нужен был предлог, чтобы вернуться.

Гиммлер сразу узнал об этом от Раутера, но ему было слишком плохо, и он слишком сильно нуждался в Керстене, так что не рассердился на него за непокорность. Ну или, по крайней мере, не сказал ему ни слова об этом.

Глава пятая. Гестапо

1

Брандт, будучи личным секретарем Гиммлера, знал много. Он поздравил Керстена с успешным освобождением Бигнелла, но при этом дал ему понять, что Раутер пользуется абсолютной поддержкой Гейдриха, шефа всех подразделений гестапо как в Германии, так и за ее пределами. И Гейдрих никогда не забудет, как Керстен унизил и его представителя в Голландии, и его самого, обратившись к Гиммлеру напрямую.

— Будьте осторожны, — закончил Рудольф Брандт.

Керстен поделился этим с Элизабет Любен, которая вела его дом в Берлине. От нее он не скрывал ничего. Эта привычка — рассказывать ей все — появилась у него еще двадцать лет назад, когда он, совсем молодым, оказавшись абсолютно один и без гроша в кармане, вдруг обрел в ней старшую сестру.