От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав
Умэдзу начал первым. В торжественном тоне, подобающем аудиенции, он подробно раскритиковал ноту союзников, перечислил горестные последствия ее принятия и сделал вывод:
– Несомненно, остается одна возможность – отвергнуть наглые требования и продолжать сражаться до последнего. С великой радостью солдаты умрут за своего императора и свою страну.
Тоёда был того же мнения. Хирохито слушал внимательно, а потом промолвил:
– Мы еще не получили ни одного официального ответа от союзников. Как только он придет, мы обязательно подробно рассмотрим его. Возможно, нам следует еще раз изучить те положения документа, которые вызывают наибольшие сомнения.
Вслед за генералами к императору запросился Того. Ненадолго заехав к Кидо и обсудив с ним ноту, глава МИД в 11.00 утра предстал пред Хирохито. Того обратил внимание, что волосы у императора были растрепаны, лицо было бледным и с темными кругами под глазами. Министр подробно проанализировал и раскритиковал ответ союзников. Было ясно, что выполнение любых японских условий зависело исключительно от воли союзников, включая вопросы о безопасности императора и пределах его власть. Вместе с тем Того подчеркнул:
– Союзники не глупые люди, и они не станут предпринимать что-либо незаконное в отношении императора и его семьи и тем самым вызвать сопротивление японского народа их действиям.
Хирохито ответил Того, что считает ответ союзников вполне удовлетворительным и что его следует принять.
– Я понимаю все опасности, стоящие перед нами, но моя первейшая обязанность – незамедлительно закончить войну, – передавал Того слова императора. – Поторопитесь.
Того поторопился в резиденцию премьер-министра, где незаметно проскользнул в кабинет Судзуки и сообщил ему, что император готов принять условия союзников.
Совсем иного мнения были «молодые тигры» генерала Анами. В 14.30 полковник Такэсита и его друг полковник Инаба собрали их в военном министерстве. После короткого обмена мнениями они решили, что настало время действовать, причем с участием самого министра Анами. Такэсита расскажет: «Мои коллеги, которые ожидали в приемной, видя, что остается мало надежды добиться своей цели, поспешили войти в кабинет министра. Вместе с ними были Вакамацу, полковник Инаба, полковник Арао, майор Хатанака, полковник Хаяси и подполковник Хиросэ (личный секретарь заместителя министра). Они застали Анами в последний момент, когда он, уже пристегнув свой меч и взяв фуражку, был готов отправиться на заседание правительства.
Представив своих товарищей, я изложил министру наши взгляды. Я сказал, что было бы крайне нежелательным заканчивать войну при таком положении дел. И что армия Восточного округа должна быть приведена в боевую готовность и доукомплектована для поддержания общественного порядка, если того потребуют изменившиеся обстоятельства». Анами был известен тем, что принимал решения мгновенно. «Министр, – утверждал Такэсита, – немедленно отдал распоряжение Вакамацу предпринять необходимые меры в соответствии с нашими рекомендациями… Несмотря на то что мы так и не поняли подлинное отношение министра к нашим намерениям, мы продолжили тайно наши приготовления».
В 15.00 началось заседание правительства. На повестке один вопрос: отношение к ноте союзников. Заговорил Того:
– Ответ союзников не такой уж и ободряющий. Япония требовала соблюдения одного условия – сохранения власти императора. Союзники ответили, что властные полномочия Его Величества будут ограничены на время оккупации и что власть Верховного главнокомандующего будет направлена на обеспечение выполнения потсдамских договоренностей. Такой режим будет сохраняться до окончания оккупации. Положение императора остается неизменным в принципе. Пункт 5-й – «о свободном волеизъявлении народа Японии» – требует дополнительного рассмотрения.
Дальше Того стал стращать тем, что среди союзников есть такие, кто категорически против императорской власти в Японии, имея в виду СССР и Китай.
– Однако англо-американские лидеры смогли найти нужную формулировку, о чем свидетельствует нота Бирнса. Если мы сейчас потребуем ее пересмотра, весьма возможно, что это окончится нашим поражением. Союзники могут потребовать вообще ликвидировать императорский дом в Японии. В таком случае мы окажемся на грани срыва переговоров.
Не успел Того закончить свой выступление, как поднялся Анами:
– Слова ноты Бирнса о передаче власти верховному главнокомандующему совершенно неприемлемы. Это компрометирует императора, низводит его величество до положения лакея. Положение о референдуме о будущей форме правления – это отказ в нашей просьбе о непрерывности императорской власти.
Анами поддержали министр внутренних дел Абэ и министр юстиции Мацусака. Их аргументы сводились к тому, что национальное государство даровано японцам богами и его судьбу не могут решать люди. Солдаты империи на поле боя не должны быть унижены и принуждены сложить оружие.
После часа эмоциональных дискуссий Судзуки отложил свою сигару и прочувственно произнес:
– Если Японию принудят к разоружению, тогда не остается ничего иного, как продолжать войну! Если мы сложим оружие, то это станет несмываемым позором для японского солдата, и в таких условиях ответ союзников неприемлем.
Того понял, что остается в явном меньшинстве, и теперь прикладывал усилия, чтобы тянуть время и хотя бы помешать голосованию.
– Так как официальный ответ союзников мы еще не получили, нам лучше отложить нашу дискуссию до того момента, как мы его получим.
Того своего добился. Судзуки объявил перерыв и отправился в свой кабинет. Туда немедленно ворвался разъяренный Того и набросился на премьера:
– О чем вы вообще думаете? Я категорически не согласен с вами. Постоянная игра словами при обсуждении вражеского ультиматума – бесполезное дело. Если мы не хотим срыва переговоров, не существует иного выбора, как только принять ответ таким, каков он есть. Я предупреждаю вас: если вы и ваш кабинет будете и дальше настаивать на продолжении войны, я буду вынужден доложить о своем противоположном мнении непосредственно императору!
Побледневший Того покинул кабинет. Угроза была не пустой, такое развитие событий означало бы немедленную отставку правительства. Пока же Того отправился к хранителю печати Кидо, который записал в своем дневнике: «Время 18.30. Пришел Того и сказал, что премьер-министр согласился с мнением Хиранумы. Того беспокоят будущие перспективы. Я чувствую себя крайне тревожно».
В 18.40 в министерство иностранных дел через Швецию пришла телеграмма с официальным ответом союзников. Однако согласно полученным указаниям от Того, который продолжал выигрывать время, телеграмму отложили в сторону, сделав на ней пометку: «13 августа, 7 часов 10 минут утра».
Тем временем японская армия продолжала отчаянно сражаться на всех фронтах. В представленном генералу Маршаллу 12 августа прогнозе американской армейской разведки говорилось: «Многочисленные, высокодисциплинированные и хорошо вооруженные сухопутные силы Японии, еще не знавшие поражений, способны оказать упорное фанатическое сопротивление наземным действиям союзников на всей территории и нанести им тяжелые потери. Атомные бомбы могут не дать решающего эффекта в течение ближайших 30 дней».
Ну а в Москве с утра готовились к большому спортивному параду на Красной площади. Здесь произойдет почти историческое событие: впервые представители «капиталистического» государства поднимутся на трибуну Мавзолея Владимира Ильича Ленина.
Эйзенхауэр не скроет, что на него все действо произведет сильное впечатление: «Здесь находились только специально приглашенные гости правительства и участники спортивного парада. В отношении определения числа последних мнения расходились между двадцатью и пятьюдесятью тысячами. По моим подсчетам, первая цифра была ближе к истине.
Зрители размещались на площадках без каких-либо сидений. Каждый должен был стоять. Как только мы заняли секцию, предназначенную для американского посла и прибывших с ним лиц, к нам подошел генерал Антонов, чтобы сообщить, что генералиссимус Сталин приглашает меня к себе на трибуну Мавзолея, если, конечно, я пожелаю. Поскольку я был вместе с американским послом, престиж которого как представителя президента имел важное значение, то у меня появились сомнения, уместно ли мне оставить посла, чтобы самому идти к генералиссимусу… Однако он избавил меня от дальнейшего замешательства, сообщив остальную часть приглашения Сталина, которая гласила:
