От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

Десятого августа в войну вступила Монгольская Народная Республика. В тот день Малый Хурал и правительство МНР выпустили декларацию, в которой объявили «священную войну против Японии на стороне Объединенных Наций» и полностью присоединились «к заявлению советского правительства, объявленному 8 августа сего года в Москве». Василевский рассказывал: «Во фронте Малиновского Монгольская народно-революционная армия маршала Хорлогийна Чойбалсана наносила удар от Сайн-Шанда в пустыне Гоби по войскам князя Де Вана и Суйюаньской армейской группы в направлении Калгана (Чжанцзякоу); смешанная советско-монгольская конно-механизированная группа генерал-полковника Плиева – из Северной Гоби в направлении города Долоннор (Долунь); 17-я армия генерал-лейтенанта А. И. Данилова – от Югодзирь-Хида на Чифын, с целью разгрома войск левого крыла 44-й японской армии».

Сталин получил японское заявление о готовности принять условия Потсдамской декларации перед тем, как в очередной – 8-й (!) раз встретиться с китайской делегацией. Глава советского правительства начал с радостного заявления:

– Япония заявила, что она капитулирует.

Сун Цзывэнь был не менее рад известию:

– Это произошло благодаря Советскому Союзу.

– Япония собирается капитулировать в результате соединенных усилий всех союзников, – поскромничал Сталин. – Япония хочет капитулировать с оговоркой, в то время как нам нужна ее безоговорочная капитуляция.

– Японцы поступают так, стремясь сохранить лицо, – со знанием дела, то есть восточного менталитета, заметил Сун.

Сталин вернул его на землю:

– Пора уже подписывать соглашения.

– Китайская сторона стремится к этому и хотела бы подписать договор и соглашения до капитуляции Японии, ибо в этом случае эти соглашения было бы легче представить и объяснить китайскому народу. Если будет заключен мир с Японией, то китайский народ спросит, почему китайская делегация сделала столь большие уступки.

– Китайский народ поймет смысл советско-китайских соглашений, так как ему нравится союз с Россией, – уверил Сталин.

– Китайская делегация сделала много уступок – по вопросу о МНР, о Порт-Артуре и так далее.

– О МНР говорить не стоит, так как Монголия давно уже потеряна для Китая, – напомнил Сталин.

– Внешняя Монголия составляет 1/7 часть китайской территории.

– Внешняя Монголия представляет собой пустыню.

Перешли к другим вопросам.

– Если в муниципалитет Дайрена будут допущены русские, то город примет таким образом характер полуиностранного города.

Сталин посоветовался с Молотовым и произнес:

– Советская сторона может согласиться с тем, чтобы весь муниципалитет Дайрена состоял бы полностью из китайцев, но начальником порта должен быть обязательно гражданин СССР.

При этом Сталин предложил свою редакцию пунктов, касающихся Синьцзяна и оказания помощи Национальному правительству.

– Синьцзян – китайская провинция, и китайцы могут делать там все, что они хотят. Советский Союз не намерен вмешиваться во внутренние дела провинции.

Сун предложил выкинуть из сталинского проекта фразу о «национальном единстве и демократизации», что имело непосредственное отношение к КПК. И здесь Сталин сделал важное и недвусмысленное заявление, которое гоминьдановская сторона если не пропустила мимо ушей, то проигнорировала.

– Если и впредь войска, подчиненные Национальному правительству, будут нападать на китайских коммунистов, то едва ли китайское правительство сможет надеяться на нашу поддержку, ибо оказать эту поддержку в этом случае будет трудно. Мы не хотим вмешиваться, но в случае столкновения между войсками коммунистов и войсками центрального правительства Советскому Союзу будет весьма трудно морально поддерживать Национальное правительство.

Ван Шицзе настаивает:

– Включать эту фразу весьма нежелательно, ибо создается впечатление, что внутренний вопрос Китая оказывается объектом международного соглашения.

– Настаиваю на том, чтобы последнюю фразу исключить, – поддержал коллегу Сун. Свобода рук в отношении компартии после войны Гоминьдану была крайне необходима.

– Китайская делегация боится демократизации, – констатировал Сталин, соглашаясь снять фразу. – Советская сторона делает много уступок и, по-видимому, китайские коммунисты будут ругать советское правительство за то, что оно соглашается принять пункты, касающиеся поддержки Национального правительства.

– Центральное правительство искренне стремится сотрудничать с коммунистами и не хочет гражданской войны, – уверил Сун.

– Гоминьдановские войска недавно хотели начать войну, – отрезал Сталин.

– Это неверно. Было бы глупо, чтобы Центральное правительство сейчас начало военные действия против коммунистов. Первыми напали коммунистические войска, и коммунисты раздули этот конфликт. Коммунисты едва хотели бы, чтобы обсуждаемые нами договор и соглашения были подписаны.

– Если это было бы так, то это было бы весьма печально.

После этого Сун сразу поднял вопрос о том, как скоро советские войска уберутся из Маньчжурии.

– Три месяца являются максимальным сроком для завершения вывода войск, – заверил Сталин.

Сун просил оформить это обязательство отдельным письмом. Затем китайцы вновь подняли вопрос о границах Монголии, предлагая обратиться к старым картам. На что Молотов заметил:

– Вопрос о границах нельзя решать без участия самих монголов.

– Монголы будут решительно протестовать против изменения границы их государства, – поддержал Сталин своего заместителя. – Монгольский народ стремится к объединению, а мы здесь хотим урезать даже существующую границу Монгольского государства.

Нота японского правительства через Швейцарию пришла в США утром по вашингтонскому времени.

Трумэн к 09.00 вызвал к себе ключевых советников – Бирнса, Стимсона и Форрестола. «Когда все четверо прибыли, я обратился к каждому по очереди и спросил его мнение по следующим вопросам: должны ли мы рассматривать это послание из Токио как принятие Потсдамской декларации? Многие в нашей стране считали, что император является неотъемлемой частью той японской системы, которую мы поклялись уничтожить. Можем ли мы оставить императорское правление и в то же время надеяться уничтожить воинственный дух в Японии? Могли ли мы даже рассматривать сообщение с таким большим „но“ как своего рода безоговорочную капитуляцию, за которую мы боролись? Министр Стимсон всегда высказывал мнение, что нам было бы выгодно сохранить императора».

Леги описывал свою позицию: «Япония, по существу, заявляла, что она капитулирует, если мы не повесим императора.

Я рекомендовал принять японское предложение. Это отнюдь не означало, что я был сторонником сохранения императором всех его прерогатив. Мне император был безразличен, но я был убежден, что необходимо будет использовать его для проведения капитуляции в жизнь.

Некоторые из окружения президента хотели потребовать его казни. Если бы они навязали свою точку зрения, мы, возможно, все еще воевали бы с Японией. Верноподданные императора, вероятно, сражались бы до последнего лояльного японца, а в тот момент в строю находилось более 5 млн японских солдат».

Бирнс продолжал настаивать на безоговорочной капитуляции. Стимсон возражал: только авторитет императора может убедить японские вооруженные силы капитулировать. Это избавит американцев от кровопролитных сражений и оставит меньше времени советским армиям для занятия все новых территорий.

В итоге было решено принять предложение о сохранении института императорской власти как национального символа, но передать реальное управление страной генералу Макартуру, назначаемому Верховным Главнокомандующим сил союзников в Японии. Императору предписывалось обеспечить безоговорочную капитуляцию японских вооруженных сил. Трумэн также прямо заявил о твердом желании вообще «обойтись без русских» в японских делах.

«В 12.30 собрался Объединенный комитет начальников штабов, чтобы обсудить меры, необходимые для фактического прекращения военных действий, – записал Леги. – Возникла уверенность, что великой мировой войне вот-вот настанет конец».