От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

– У меня есть поправка, – заметил Сталин. – По вопросу о западной границе Польши во втором абзаце говорится, что линия границы должна проходить от Балтийского моря через Свинемюнде, как будто линия проходит через самый город. Я предлагаю поэтому сказать, что линия границы проходит от Балтийского моря чуть западнее или немного западнее Свинемюнде. На карте это показано.

Трумэн и Эттли согласились.

– Вторая поправка насчет границы Кёнигсбергской области. Во втором абзаце записано, что граница подлежит уточнению экспертов. Предлагается сказать: «При этом точная граница на местности должна быть установлена экспертами из представителей СССР и Польши».

Сталину явно не хотелось, чтобы кто-то из союзников имел к этому вопросу хоть какое-то отношение. Зато союзники жаждали определять и наши границы. Бевин заявил:

– Мы не можем предоставить это только Советскому Союзу и Польше.

– Но там речь идет о границе между Польшей и Россией, – напомнил Сталин.

– Однако это должно быть признано Объединенными Нациями, – настаивал Бевин. – Мы согласились, что на мирной конференции мы поддержим советское пожелание относительно этой границы, а теперь вы говорите, что эта граница будет определена Советским Союзом и Польшей и что мы тут ни при чем.

– Это недоразумение, – не согласился председатель Совнаркома. – Общая граница определяется мирной конференцией, но есть другое понятие – граница на местности. В определении границы на местности заинтересованы только Польша и Россия. Если вы считаете, что это не совсем гарантировано, то кого вы хотите ввести в комиссию? Кого-нибудь от Англии, от США? Кого угодно, мы не возражаем.

В итоге Сталин согласился остановиться на начальной формулировке.

«Продолжались длительные и мелкие препирательства по поводу окончательной редакции протокола, – писал Трумэн в мемуарах. – Я был очень нетерпелив, как и много раз до этого на этих заседаниях, со всеми повторениями и хождением вокруг да около. Но я сдерживал себя, потому что видел, что мы очень медленно продвигаемся в правильном направлении».

В отношении бывших союзников Германии сошлись на формулировке, которую предложил Бевин:

– Я предлагаю, чтобы редакция первого абзаца была следующей: «Три правительства считают желательным, чтобы теперешнее аномальное положение Италии, Болгарии, Финляндии, Венгрии и Румынии было прекращено заключением мирных договоров. Они уверены, что другие заинтересованные союзные правительства разделяют их точку зрения».

– Хорошо. У советской делегации больше нет поправок, – сказал Сталин.

– Ура! – закричал Бевин под дружный общий смех.

Трумэн торжественно произнес:

– Объявляю Берлинскую конференцию закрытой. До следующей встречи, которая, я надеюсь, будет скоро.

– Дай бог, – философски заметил Сталин.

Эттли попросил слово:

– Мистер президент, перед тем как мы разойдемся, я хотел бы выразить нашу благодарность генералиссимусу за те отличные меры, которые были приняты как для нашего размещения здесь, так и для создания удобств для работы. И Вам, мистер президент, за то, что Вы столь умело председательствовали на этой конференции. Я хотел бы выразить надежду, что эта конференция окажется важной вехой на пути, по которому три наших народа идут вместе к прочному миру, и что дружба между нами тремя, которые встретились здесь, будет прочной и продолжительной.

– Это и наше желание, – согласился Сталин.

– От имени американской делегации я хочу выразить благодарность генералиссимусу за все то, что он сделал для нас, и я хочу присоединиться к тому, что высказал здесь мистер Эттли, – произнес Трумэн.

Сталин не остался в долгу:

– Русская делегация присоединяется к благодарности президенту, выраженной господином Эттли, за его умелое и точное председательствование. Конференцию можно, пожалуй, назвать удачной.

Сталин, Трумэн и Эттли поблагодарили за ударную работу министров иностранных дел и их сотрудников. Президент вновь провозгласил:

– Объявляю Берлинскую конференцию закрытой.

В советской стенограмме сказано, что «конференция закончилась 2 августа 1945 года в 00 час. 30 мин.».

У Трумэна написано: «В три часа утра Потсдамская конференция официально закрылась. Делегаты от трех держав некоторое время прощались, и в 4 часа утра я со своей группой покинул Цецилиенхоф и вернулся в „маленький Белый дом“. Вскоре после этого я выехал из Бабельсберга и отправился в аэропорт Гатов – первый этап моего пути домой».

Трумэн, по его словам, пригласил Сталина посетить США. «Я сказал ему, что пошлю за ним броненосец „Миссури“, если он согласится. Он ответил, что хочет сотрудничать с США в мирное время, как мы сотрудничали в военное, но это будет сложнее. Добавил, что был ложно понят в США так же, как я был ложно понят в России. Я сказал ему, что мы оба можем исправить положение у себя дома и что я постараюсь сделать это у себя. Он улыбнулся чрезвычайно сердечно и сказал, что будет не меньше стараться у себя в России».

– До следующей встречи, которая, я надеюсь, будет скоро, – сказал президент.

Большая тройка больше никогда не встретится.

2 августа. Четверг

Второго августа лидеры трех стран разъезжались из Потсдама.

Сталин возвращался в Москву тем же специальным поездом. Серов рассказывал об отъезде советской делегации: «Вечером на автомашинах все начальство въехало во Франкфурт-на-Одере, где и сядут в вагоны. Это сделано, видимо, в порядке перестраховки, чтобы не устраивать посадку в Берлине. Может быть, это и правильно. Ведь тут еще фашистов осталось немало. Могли что-нибудь и сделать. Посадили в вагоны, распрощались.

В общем, можно вздохнуть посвободнее, а то целыми днями пришлось переживать, как бы немцы, мои „подчиненные“, как Г. К. Жуков сказал, что-нибудь не устроили».

Эттли поспешил на самолете в Лондон, где свежеиспеченного премьер-министра и так заждались.

Маршрут Трумэна на родину был более замысловат. Он отклонил приглашения посетить Данию, Норвегию, Францию и нанести официальный визит в Великобританию. Из Берлина президент полетел в английский Плимут, но там аэродром затянуло тучами, сели в Харроубире. Оттуда катер доставил его на «Августу», стоявшую на якоре в Плимут-Роудс. «Вскоре после того, как я устроился в своей каюте, посол Уайнант, адмирал Старк, генерал Ли и адмирал Маккенн поднялись на борт с коротким визитом, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Они ждали меня в Сент-Моугане, но поспешили в Плимут, когда узнали о нашей посадке в Харроубире.

Вскоре после полудня я вместе с госсекретарем Бирнсом и адмиралом Леги покинул „Августу“ и направился к стоявшему неподалеку на якоре крейсеру „Ринаун“. Король Георг VI утром прибыл поездом из Лондона и находился на борту „Ринауна“, ожидая меня, чтобы приветствовать на английской земле. Британский корабль оказал мне обычные высокие почести по прибытии, а король лично поприветствовал, протянув руку и сказав:

– Добро пожаловать в мою страну.

Король произвел на меня приятное впечатление человека с большим здравым смыслом. Во время моего визита к нему я обнаружил, что он отлично осведомлен обо всем происходящем».

То, насколько хорошо король был осведомлен, поразило адмирала Леги: «Король устроил неофициальный завтрак в честь президента, в ходе которого я беседовал с ним об атомной бомбе. Король спросил меня о ее потенциальной мощи. Я ответил:

– Не думаю, что она будет столь эффективной, как ожидают. Мне она кажется профессорской фантазией!

К моему удивлению, король Георг оказался хорошо информированным о проекте „Манхэттен“ и возможном послевоенном использовании атомной энергии.

– Хотите держать пари на этот счет, адмирал? – шутливо сказал он мне.

Я не кривил душой, когда ответил королю, что, в отличие от некоторых ученых, не очень-то доверяю этому новому оружию и что не знаю взрывчатое вещество, которое обладало бы такой взрывной силой, какую приписывают новой бомбе. События вскоре показали, что в этом отношении я глубоко заблуждался…»