От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Никонов Вячеслав

– Но его нет в наших руках.

– Но вы даете фамилии главных преступников в качестве примера, – сказал премьер-министр.

Сталин ответил под общий хохот:

– Я согласен добавить Гитлера, хотя он и не находится в наших руках. Я иду на эту уступку.

Эттли был упрям:

– Я считаю, что миру известно, кто является главными преступниками.

– Но, видите ли, наше молчание в этом вопросе расценивается так, что мы собираемся спасать главных преступников, что мы отыграемся на мелких преступниках, а крупным дали возможность спастись.

– Хорошо, – смирился Трумэн. – Я хочу сообщить, что комиссия по подготовке коммюнике работает хорошо. Когда мы соберемся завтра? В 4 часа?

Сталин проявил трудолюбие:

– Я думаю, нам придется встретиться два раза: первое заседание назначим на 3 часа и второе на 8 часов вечера. Это будет заключительное заседание.

Президент и премьер-министр согласились.

Вечером 31 июля состоялось совещание старших военно-морских начальников. В нем участвовали адмиралы флота Кузнецов, Кинг и Канингхэм, присутствовали дипломатические и флотские советники. Кузнецов собирался было предложить в качестве председательствующего кандидатуру Кинга, коль скоро США менее других были заинтересованы в разделе трофеев. Однако Кинг упредил его и назвал Кузнецова, мотивируя это тем, что он старше остальных по чину – не только адмирал флота, но еще и «морской министр». Кузнецов взял бразды правления в свои руки.

– Я приму на себя почетную миссию председателя только при одном условии, – нарком оглядел встрепенувшихся собеседников. – При условии, что мы не выйдем из этого помещения, пока не придем к определенному решению.

«Вопреки ожиданиям оба адмирала – и американец, и англичанин – на этот раз не столь рьяно возражали против раздела, – напишет в воспоминаниях Кузнецов. – Зато удивительным упорством отличался британский дипломат Робентсон. Каких только доводов он ни приводил! Я еле успевал опровергать их… Последним доводом Робентсона было:

– Ну как можно разделить на три равные части немецкие корабли, когда линкор там один, а крейсеров два?

Дело, казалось, совсем зашло в тупик. Тогда я предложил разделить корабли на приблизительно равные группы, а затем, чтобы не было обидно, тянуть жребий.

Было уже далеко за полночь. Уставший Кинг заявил, что он согласен на любой вариант, лишь бы только поскорее. Канингхэм тоже не возражал. Согласился и Робентсон. Поручили экспертам составить три приблизительных списка, а сами пошли завтракать. Улучив момент, я доложил о нашем решении Сталину. Он выслушал и утвердительно кивнул:

– Приемлемо».

Даже приблизительно разделить немецкий флот на три части было не просто. Создали тройственную комиссию, в которую от Советского Союза войдут адмирал Левченко, от США – контр-адмирал Пэрри и от Англии – вице-адмирал Майлс.

А в Вашингтоне в тот день заканчивались последние приготовления к нанесению ядерного удара по Японии. Военный министр Стимсон, вылетевший в Вашингтон раньше других, узнал из газет, что Потсдамская декларация японцами отклонена, следовательно операция «Выдвижной киль» отменена не будет. Стимсон, Банди, Гаррисон и Гровс засели за текст заявления президента о бомбардировке Хиросимы. К вечеру он был готов, и лейтенант Гордон Арнесон, специальный порученец Стимсона, вылетел с ним в Потсдам.

Трумэн текст одобрил. Но тут же распорядился: ни при каких условиях не предпринимать атомной бомбардировки до 2 августа, когда участникам конференции предстояло расстаться. Трумэн не желал, чтобы Сталин успел задать ему несколько вопросов, на которые он не хотел бы отвечать.

1 августа. Среда

Первого августа состоялось два пленарных заседания. Время больших споров прошло, настало время конкретных формулировок.

На дневном о решениях министров иностранных дел докладывал Бирнс:

– Комиссия, занимающаяся вопросами репараций с Германии, доложила, что она не сумела достичь соглашения по всем вопросам проекта соглашения о репарациях. Вопрос заключается в том, можно ли считать, что вчера Большая тройка достигла соглашения по вопросу о репарациях, когда советский представитель заявил, что он не будет настаивать на предоставлении Советскому Союзу 30 процентов германского золота, заграничных активов и акций?

Сталин готов на компромисс:

– Нельзя ли так договориться: от золота советская делегация отказывается; что касается акций германских предприятий в западной зоне, то мы от них тоже отказываемся и будем считать, что весь район Западной Германии будет находиться у вас, а то, что касается Восточной Германии, – это находится у нас.

– Это предложение надо обсудить, – задумался президент.

– Что касается германских инвестиций, то я поставил бы вопрос таким образом: что касается германских инвестиций в Восточной Европе, то они сохраняются за нами, а все остальное – остается за вами, – продолжал идти на уступки советский руководитель.

– Если предприятие находится не в Восточной Европе, а в Западной Европе или в других частях света, то это предприятие остается за нами? – спросил Бирнс.

– В США, в Норвегии, в Швейцарии, в Швеции, в Аргентине (общий смех) и так далее – это все ваше, – сделал широкий жест Сталин.

Бевин подал голос:

– Я хотел бы спросить генералиссимуса: готов ли он отказаться от всех претензий по германским заграничным активам, которые находятся вне зоны русских оккупационных войск?

– Готов отказаться.

– А в отношении золота? – спросил Бирнс.

– Мы уже сняли наши претензии на золото.

– Несколько минут тому назад вы говорили относительно активов, которые находятся в Болгарии, Румынии, Венгрии и Финляндии, – уточнял Бирнс. – Я хочу внести сейчас полную ясность, чтобы не было никаких недоразумений в будущем. Значит ли ваше предложение, что вы не имеете никаких претензий в отношении активов, находящихся вне вашей зоны оккупации? Вы имеете претензии только на те активы, которые находятся в советской зоне?

– Да, – ответил Сталин. – Чехословакия сюда не войдет, Югославия не войдет. Восточная половина Австрии войдет.

– Ясно, что активы, принадлежащие Великобритании и США в этой зоне, не будут затронуты, – заявил Бевин.

– Конечно. Мы с Великобританией и США не воюем, – вновь посмешил собравшихся Сталин.

Эттли взял слово:

– У меня два вопроса: первый – чтобы французское правительство было приглашено правительствами Великобритании, СССР и США в члены Репарационной комиссии с сегодняшнего дня.

– Давайте пригласим еще Польшу, она сильно пострадала, – предложил Сталин.

– Я понял так, что мы согласились на приглашение Франции, – удовлетворился Эттли.

По вопросу враждебной Советскому Союзу деятельности русских белоэмигрантов, бандеровцев и других лиц в американской и британской зонах оккупации союзники дружно клялись, что они расследуют факты, изложенные в советском документе по этому поводу, и немедленно известят Москву о результатах расследования, после чего будут готовы обсудить меры для прекращения этой деятельности. Нагло врали.

Трумэн счел, что на первом заседании того дня «Сталин и Молотов были особенно тяжелы, настаивая на точных процентах репараций в пользу России из британской, французской и американской зон. Поскольку большинство репараций предполагалось получить из Рура, который лежал в британской зоне оккупации, Бевин воевал за сокращение русских процентов».

О втором в тот день заседании Трумэн напишет: «Последняя встреча, тринадцатая, была запланирована на девять часов вечера. Но она была перенесена на 22.40, чтобы дать разным делегациям больше времени для завершения работы над проектами двух основных итоговых документов конференции – протокола и коммюнике… На Потсдамской встрече не было секретов. Я решил с самого начала, что не буду участвовать ни в каких тайных соглашениях». Секреты были. И не только бомба.

Рассматривали итоговые документы.