Анатомия «кремлевского дела» - Красноперов Василий Макарович
Первоначально заключенным тюрьмы разрешалось писать по четыре письма в месяц. С приходом Ежова в НКВД (в конце сентября 1936 года) норма почтовых отправлений была сокращена, а тюремный режим начал постепенно ужесточаться. Последние письма от Лёны мать получила в декабре 1936‐го, после чего Лёну перевели в Ярославский политизолятор, и письма от нее приходить перестали (в Ярославле в феврале 1937 года мать получила с ней последнее свидание, которое в своем дневнике охарактеризовала как “один кошмар”).
143
Дело Енукидзе 1937 года до сих пор покрыто чекистским туманом, в котором теряются его истоки. Неизвестно, каков был формальный повод для внезапного ареста Енукидзе. Менее чем через 2 недели после окончания Второго московского процесса, 11 февраля 1937 года в 1 час 40 минут утра, в НКВД УСССР поступила телеграмма: “Арестуйте Енукидзе Авеля и спецконвоем отправьте Москву Ежов”. Это распоряжение было тут же из Киева передано в Харьков. В 16 часов 11 минут начальник Харьковского областного УНКВД С. С. Мазо отчитался перед наркомом внутренних дел УССР Балицким об аресте Енукидзе и отправке его поездом в Москву. Там его дело передали следователям СПО ГУГБ Альтману и Гейману. Абсолютно неизвестно, что происходило с Енукидзе между 12 февраля и 27 апреля 1937 года – скорее всего, его допрашивали, но он отказывался давать нужные следствию показания. Это не было чем‐то необычным – например, К. Б. Радек на протяжении примерно такого же периода времени отказывался сотрудничать со следствием (поскольку пыток к нему не применяли). Тем временем 27 февраля прямо во время пленума ЦК были арестованы Н. И. Бухарин и А. И. Рыков, а 29 марта 1937 года начальник 2‐го отдела (бывшего Оперода) ГУГБ НКВД Н. Г. Николаев-Журид выписал ордер на арест Г. Г. Ягоды. Ягода начал давать показания уже 2 апреля, но они касались лишь финансовых махинаций в чекистском ведомстве. Однако 26 апреля от Ягоды были получены первые показания [1155] об участии в заговоре правых и терроре – как писал Ежов в адресованной членам Политбюро сопроводительной записке к протоколу, “в результате продолжительных допросов, предъявления целого ряда уликовых данных и очных ставок с другими арестованными” (таким образом как бы легализовывалась и узаконивалась практика составления чекистами так называемых обобщенных протоколов). А 27 апреля настала очередь Енукидзе дать признательные показания (Ежов особо подчеркнул в сопроводительной записке, что протокол от 27 апреля – первый). Енукидзе была уготована особая роль одного из творцов заговора правых (а затем – правотроцкистского блока), направленного на подготовку и совершение “дворцового переворота”. Правда, по первоначальному чекистскому замыслу, сам Авель Сафронович ни в какие организации и блоки не входил и “лишь” активно участвовал в их “вражеской” деятельности [1156]. Завербовал его для участия в нелегальной работе якобы М. П. Томский в 1930 году (на Томского удобно было валить всяческие небылицы, так как он еще в августе 1936 года покончил самоубийством), а потом уж сам Енукидзе завербовал коменданта Кремля Р. А. Петерсона, а тот – начальника школы кремлевских курсантов Н. Г. Егорова, а также А. И. Синелобова, В. Г. Дорошина, И. П. Лукьянова и П. Ф. Полякова. К 1932 году постепенно выработался план захвата власти заговорщиками: 1) арест во время совещания в сталинском кремлевском кабинете (или ночью на квартирах) Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова и Орджоникидзе и их последующее уничтожение; 2) выключение кремлевской автоматической телефонной станции (вертушки), выключение городских вводов на некоторые квартиры в Кремле, установление контроля над работой коммутатора или обрыв телефонных вводов в определенных квартирах; 3) распространение по Советскому Союзу правительственного сообщения о том, что старое руководство партии своей неправильной политикой себя скомпрометировало и тем самым вызвало недовольство во всей стране, в связи с чем оно отстранено от руководства страной, и новый состав правительства примет все меры к тому, чтобы улучшить положение в стране; 4) через надежных людей в Украине, в Ленинграде и других местах в момент организации переворота в Кремле принять меры против руководителей соответствующих парторганизаций.
Но затем план изменился. Чекистские авторы дали этому следующее объяснение от лица Енукидзе:
Начиная со второй половины 1932 г. и в дальнейшем, надежд на организацию вооруженного переворота в Кремле, в сочетании с массовыми выступлениями в стране, оставалось все меньше. Томский это неоднократно подчеркивал в беседах со мной и указывал, что блок решил основную нелегальную работу вести по линии террора против руководителей ВКП(б) и советского правительства и что внутри Кремля надо вести работу так, чтобы иметь эту основную задачу в центре внимания. Томский говорил, что среди завербованных для участия в подготовке переворота в Кремле лиц надо найти смелых и решительных людей, которые примут личное участие в организации группового террористического акта. Томский развивал следующий план действий: среди завербованных внутри Кремля подбирается небольшая группа лиц, которая либо ночью на квартирах, либо во время прогулок совершает террористический акт над Сталиным, Молотовым, Ворошиловым и Орджоникидзе. В стране, в результате убийства перечисленных выше руководителей ВКП(б) и советского правительства, начинается замешательство, и к руководству привлекаются лица, которые раньше состояли в этом руководстве [1157].
Чекистский сюжет продолжал развиваться. В протоколе допроса Енукидзе от 30 мая 1937 года была уточнена (и сильно раздута) его роль во вражеском заговоре. Предан забвению был тезис о том, что Енукидзе ни в какие организации якобы не входил. Теперь “выяснилось”, что в состав некоего “центра центров” Енукидзе вошел еще в феврале 1934 года. Общая картина выглядела так:
К осени 1933 г. сложился объединенный нелегальный руководящий центр, который возглавил деятельность всех антисоветских сил в стране. В состав этого центра входили: Пятаков, Бухарин, Каменев, Рыков, Томский. Я же лично вошел в состав центра в начале 1934 г. Как член этого единого центра, в состав которого я вошел в 1934 г., руководил нелегальной работой в Кремле. Кроме того, я осуществлял связь между центром и антисоветской организацией в НКВД, возглавляемой Ягодой, а также между центром и военной организацией [1158].
Если существовал такой “центр центров”, то должны же были проводиться и совещания его членов. Такой вопрос от лица следствия был поставлен в протоколе. Ответ от лица Енукидзе первоначально формулировался следующим образом:
В совещаниях центра я участия не принимал. Более того, я даже не знаю, были ли вообще такие совещания, ибо несмотря на то, что руководство НКВД нам было подчинено, такие совещания были сопряжены с большим риском провала. Тем более я, занимавший пост секретаря ЦИК, ничем практически не скомпрометированный, не мог бы присутствовать на таких совещаниях, если бы они и имели место. Руководство работой центра происходило на основе встреч отдельных его участников, разновременно, в разных местах, при удобных с точки зрения конспирации случаях [1159].
При сочинении ответа чекисты воспользовались стандартными заготовками, но результат вышел столь абсурдным, что даже подследственный отказался под этим подписаться, и следователям пришлось все вычеркнуть начиная со слов “ибо несмотря…” [1160].
Чекистские сочинители из кожи вон лезли, чтобы объяснить, почему Ягода, будучи, по их сценарию, сообщником Енукидзе, дал ход “кремлевскому делу”, что привело к устранению Авеля Сафроновича с партийного олимпа. Ведь, как показал Енукидзе на допросе 30 мая 1937 года,
