История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович
После отречения императора Николая II события на фронте и в тылу развивались стремительно. Правда, император успел назначить нового Верховного Главнокомандующего, почему-то искренне полагая, что свергнувшие его буржуа в первую очередь озабочены достижением победы страны в мировой войне. По донесениям армейских цензоров, назначение великого князя Николая Николаевича Верховным Главнокомандующим было «встречено с радостью, с верою в победу и прекращение немецкого засилья» [457]. Испуганное популярностью великого князя Николая Николаевича в массах и особенно в вооруженных силах, Временное правительство поспешило сразу же отстранить его с нового поста.
Подобное поведение новых властителей, разумеется, объясняется ужасом думцев перед возможностью реставрации монархии. Одно только это доказывает нам, что никаких искренних «монархистов» среди членов Временного правительства не было, в противном случае А. И. Гучков и П. Н. Милюков должны были поддержать кандидатуру великого князя Николая Николаевича. Истина же в том, что думцев – так называемых конституционных монархистов, – устраивал только целиком и полностью послушный им император. Великий князь Николай Николаевич, как и свергнутый император Николай II, не подходил под такие требования.
Впрочем, великий князь, отказавшись в кризисном Феврале от присяги императору, еще успел присягнуть «на верность Отечеству и новому государственному строю». Эта присяга, утвержденная 7 марта, приносилась войсками вплоть до апреля: во многом потому, что ряд командиров отказался приводить свои подразделения к присяге дорвавшемуся до высшей государственной власти крупному капиталу. В этот же день Временное правительство опубликовало декларацию, в которой призвало страну вести войну до победного конца во имя верности союзническому долгу.
Только после этого, 9 марта, Великобритания, Франция и Италия, выжидавшие развития событий и перспективы дальнейшего участия России в войне, юридически признали новую российскую власть. Ни о какой монархии уже не могло быть и речи, несмотря на всякие заверения относительно мифической «воли» неизвестно когда еще созываемого Учредительного собрания. Поэтому императору Николаю II и было отказано в своем присутствии рядом с сыном (после чего император отрекся от престола за себя и за Алексея).
Поэтому фигура брата царя – великого князя Михаила Александровича, известного как человек нерешительного и слабовольного склада характера, – и пользовалась столь высокой популярностью у П. Н. Милюкова. Брат царя стал бы послушным орудием в руках либералов и удобной ширмой для воздействия на народные массы. Захватившая власть либеральная буржуазия никогда не поступилась бы этой властью во имя какого-то там отечества. Поэтому говорить о Гучкове, Милюкове, Шульгине и их единомышленниках (с их собственных слов, кстати) как о действительных монархистах можно только в сатирическом смысле «кухонных разговоров».
Как впоследствии лидеры Белого движения не собирались восстанавливать монархию, так ив 1917 году решения Учредительного собрания, долженствовавшего разрешить вопрос о правлении в России, не могли подразумевать восстановления монархии. Это положение подтверждает запрет новыми властями всех монархических партий (в то же время, например, большевики и анархисты всех мастей пользовались общественно-политическими благами «российской демократии») и лишение пользования некоторыми правами лиц императорской фамилии. Сама же императорская семья оказалась под домашним арестом в Царском Селе, а усиленные заверения новых правителей насчет выпуска низложенного императора и его домочадцев в Великобританию оказались заведомой ложью.
Впрочем, такое отношение к бывшему повелителю стало характерным для времени, когда вовсю распространялись лживые и бессовестные печатные сведения о личной и частной жизни императорской фамилии. «Желтая пресса» получила необыкновенный разгул в своих публикациях, рассчитанных на поощрение «низов». А войска под влиянием бывших каторжников и преступников, в одночасье выпущенных из тюрем, каторги и ссылок, требовали ужесточения режима содержания царской фамилии. Так, собрание делегатов Западного фронта в своей резолюции от 12 апреля потребовало от Исполнительного комитета Петроградского Совета заключить бывшего императора и обеих цариц в Петропавловскую крепость. Такое решение проводилось «ввиду несоответствия обстановки, в которой живет бывший царь и бывшие царицы, тяжести их вины перед народом и ввиду явной опасности дальнейшего оставления их в такой обстановке, которая дает им возможность сношения с сочувствующими кругами» [458].
После «народной революции» солдаты, бывшие в своем огромном большинстве крестьянами, получили уверенность в том, что им передадут всю землю – государственную, частную крестьянскую, помещичью и т.д. Конечно, после осознания очевидной возможности получить землю даром, либо «по закону», либо захватным путем, солдаты не желали погибать на фронте, ибо имели реальные основания для воплощения своих вековых чаяний. Поэтому практически сразу после Февраля солдаты признают для себя необходимым свое присутствие на фронте, но при всем том предполагают вести исключительно оборонительную войну.
Развитию этого явления чрезвычайно способствовала пропаганда новых властей, провозгласивших «мир без аннексий и контрибуций», а также декларации Петроградского Совета о нежелательности ведения наступательных действий. Теперь окончательно стало ясно, что на земли, захваченные у противника, рассчитывать не приходится. Значит, единственный ресурс увеличения крестьянских наделов – государственная и частновладельческая земля. То есть политика власти способствовала своим направлением вектору «черного передела» в крестьянской ментальности. А раз это так, то наступать вовсе ни к чему, достаточно лишь удерживать свои позиции, дабы противник не смог вооруженной силой посягнуть на революционные завоевания народа [459].
Эти настроения в Действующей армии четко зафиксировали в своем отчете о поездке на фронт в конце апреля члены Государственной думы Масленников и Шмаков. Ими отмечалось, что армия, уставшая от войны, наступать не желает, так как декларация мира без аннексий укоренилась в сознании как отказ от любых наступательных действий. Депутатами было тонко подмечено, что солдаты «стараются найти компромисс и угодить чувству самосохранения и необходимости воевать», опасаясь при этом, что единственной силой, могущей заставить наступать, являются офицеры.
Одновременно на фронте усиленно распространялись брошюрки, рассказывающие солдатам об изменившихся целях войны и совмещении их с социалистическим учением. «Война ведется нами и союзниками нашими под знаменем объединения и освобождения народностей, ведется во имя их права на самоопределение, на свободное самостоятельное их существование». (Создается впечатление, что текст скопирован с лозунгов немецких социалистов начала войны, оправдывающих участие Германии в борьбе с царской Россией.) Интересно, что далее эта же брошюрка расценивает антивоенные призывы большевиков и сочувствующих им партий как «дело, которое делали на пользу Германии Распутины и Протопоповы» [460].
В любом случае, ни при каком раскладе погибать солдаты не желали. В основе таких настроений лежало понимание бессмысленности продолжения войны в новых условиях, порожденных революционными событиями. Думается, что лишь боязнь неполучения земли, да опасение возможности реставрации (не царя вообще, но «старого порядка» в принципе) во многом удерживали на фронте основную массу солдат. И нельзя обвинять их в отсутствии патриотизма.
Просто в изменившихся условиях, когда верховная власть видела единственное оправдание дальнейшего ведения войны в верности союзническому долгу, пребывание в окопах и впрямь становилось бессмысленным. А дома солдат ждал всеобщий передел земельного фонда, который стал весомой реальностью после крушения монархии (хотя каждый крестьянин даже после всеобщего передела должен был получить совсем небольшое количество земли – около одной десятины). Кроме того, значительную роль играли традиции общинного коллективизма, заложенные в ментальности народа и способствовавшие своим традиционно-историческим настроем дальнейшему пребыванию в окопах, несмотря на резкий рост дезертирства сразу же после падения царизма.
