История Первой мировой войны - Оськин Максим Викторович

Люди стали активными субъектами массовых общественных деяний. Каждый человек соизмерял свою собственную судьбу и будущее своих близких с тем или иным исходом событий и, соответственно, выбирал общественную позицию. Революция и война, так или иначе, но были самым тесным образом увязаны с нуждами, которые испытывали люди в своей обыденной жизни. В большей степени первая явилась негативной реакцией на двойственность ситуации, которая была создана вторым явлением, ставшим источником массовых деструктивных действий.

Настоящие факторы Великой русской революции 1917 года стали формироваться лишь в связи с вовлечением Российской империи в Первую мировую войну. Потому для понимания поведения людей, приведшего к данным историческим событиям и изменениям, раскрытия потенций и причин исторического процесса, следует знать как его внешние материальные предпосылки, так и исследовать содержание сознания человеческих личностей и масс, творящих историю.

Одним из факторов, способствовавших переходу армии на сторону революции, было неудачное (с точки зрения масс) ведение войны царским правительством, причем этот постулат подкреплялся постоянной пропагандой определенных оппозиционно настроенных кругов. Солдаты к 1917 году уже лишились надежды не только на скорое, но даже и победоносное вообще окончание войны. Именно это убеждение и приводило к выводу о бессмысленности продолжения боевых действий под эгидой существующего режима.

Клеветнически раздутая до невообразимо гипертрофированных размеров «распутиниана» стала «идеологической» предпосылкой свершившегося революционного переворота в умах простых солдат и обер-офицеров. Режим, который не мог выиграть войну, не желая при этом пойти на заключение мира, затягивая его, не имел оправдания в глазах солдат. То есть «Россию потрясла не война, а поражения в ней русских армий» [453].

Тем не менее к моменту Февральской революции русская Действующая армия представляла собой грозную силу, собиравшуюся решительно наступать в кампании 1917 года. К 1 марта на Восточном фронте насчитывалось около семи миллионов штыков и сабель (не считая готовившихся внутри империи резервов):

1. Северный фронт – 1 336 601 чел. (1-я, 5-я, 12-я армии, отдельный 42-й армейский корпус);

2. Западный фронт– 1 620 624 чел. (2-я, 3-я, 10-я армии);

3. Юго-Западный фронт – 2 281 016 чел. (7-я, 8-я, 11-я, Особая армии);

4. Румынский фронт – 1 520 719 чел. (4-я, 6-я, 9-я, 2-я румынская армии) [454].

Итого севернее Полесья – около трех миллионов штыков и сабель, южнее Полесья – три миллиона восемьсот тысяч штыков и сабель.

Многочисленные источники отмечают бурный взрыв общественного энтузиазма сразу после Февраля среди солдат в плане дальнейшего продолжения войны. Теперь достижение победы стало подразумеваться как нечто само собою разумеющееся. Солдаты писали домой, что «не жаль умирать за родину, так как теперь мы граждане и равноправны», в письмах с фронта выражались надежды на улучшение жизни в стране в целом.

Наблюдались даже такие явления, как присяга целой армии своему командующему о продолжении войны до полной победы, что, несмотря на некоторую анекдотичность ситуации, характеризует положение вещей на фронте как в целом оптимистичное. Стремясь использовать революционную эйфорию первых дней и перехватить инициативу в укреплении власти старших начальников, командиры всех рангов параллельно спешили проявить свою лояльность к Временному правительству. Так, командарм-7 генерал Д. Г. Щербачев уже 13 марта заставил свою армию принести «Великую клятву» на верность новой власти и своему начальнику. В этой «Клятве», в частности, говорилось: «…клянемся Вам господин генерал в том, что мы все солдаты 7-й армии верим, что скоро должны мы победить врага, свобода наша не может быть без победы… Не положим мы оружия, пока не победим врага. Мы кончили все манифестации, и с сегодняшнего дня мы примемся за новую великую службу для пользы Народа русского» [455].

Однако очевидно, что солдаты ставили возможность своего дальнейшего участия в войне в зависимость от выполнения властью не только насущных нужд армии (питание, обмундирование и т.д.), но и долгосрочных надежд крестьянства – разрешения аграрного вопроса в пользу деревни. Уже в первых числах марта, не успел еще закончиться революционный переворот, Петроградский Совет получал письма о том, что солдаты стоят за мир на любых условиях. А выражением отношения к войне со стороны солдатских масс было убеждение – «одно для всех ясно: царя нет, значит, скоро конец войне, а там – по домам, делить помещичью землю…» [456].

Военные цензоры отмечали «бодрое содержание» подавляющего числа писем с фронта в марте, но наряду с усилением воли к победе и – одновременное падение дисциплины, что, по своей сути, довольно противоречиво. Наверняка командование не могла не встревожить констатация факта совмещения в массовом сознании стихийного процесса ожидания мира параллельно с признанием необходимости продолжения военных действий.

Приказ № 1 по Петроградскому гарнизону, ставший юридическим актом для всех вооруженных сил России и Декларация прав военнослужащих, увидевшая свет (24 мая) накануне готовящегося в июне месяце наступления, сыграли решающую роль в разложении армии, катастрофическом падении ее боеспособности и последующем развале. Документы, разрушившие армию, широко распространялись в войсках: А. И. Верховский упоминает, что Приказ № 1 был отпечатан в девяти миллионах экземпляров – то есть почти на каждого солдата.

Эти акты превратили русскую армию из инструмента ведения внешней войны в инструмент политической борьбы между многочисленными политическими партиями и группировками, рвущимися к власти. Право, даже немцы не сумели бы выдумать подобного для уничтожения вооруженных сил противника. Узколобый политиканствующий догматизм и начетничество новых революционных деятелей лишний раз доказали свою нежизнеспособность для здорового государственного организма.

Впрочем, авторы этих актов, вполне возможно, и преследовали своей целью превращение относительно еще здорового тела России в труп, разлагающийся ускоренными темпами. Также основным мотивом при принятии Приказа № 1 стало опасение контрреволюции со стороны революционеров, захвативших власть. Хотя откуда было взяться этим контрреволюционерам, ибо ведь даже в Гражданской войне друг с другом дрались две революции – буржуазная и большевистская?

На совещании представителей Временного правительства и Исполнительного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов с высшими генералами 4 мая, все это откровенно озвучил министр труда Временного правительства (с 5 мая) меньшевик М. И. Скобелев. Он заявил: «Я считаю необходимым разъяснить ту обстановку, при которой был издан приказ № 1. В войсках, свергших старый режим, командный состав не присоединился к восставшим и, чтобы лишить его значения, мы были вынуждены издать приказ № 1. У нас была скрытая тревога, как отнесется к революции фронт. Отдаваемые распоряжения внушали опасения. Сегодня мы убедились, что основания для этого были».

Таким образом, единственной причиной появления Приказа № 1 являлась боязнь потерять захваченную власть. Иными словами – революционная целесообразность. Странно только, что М. И. Скобелев умолчал о том, что решающей причиной отречения императора Николая II от престола явились как раз действия высшего генералитета, отказавшего царю в своей поддержке для подавления петроградского мятежа. Именно поведение высших генералов позволило мятежу стать революцией, и именно их, как выяснилось, больше всего и боялись революционеры. «Мавры» сделали свое дело, и политики активно подталкивали их к добровольному уходу, дабы не применять принуждения, что было бы некрасиво.