Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
Этот относительный триумф не сопровождался, однако, ничем более серьезным.
12 августа 1880 Милютин записал в дневнике: «Любопытное сведение сообщено мне сегодня государем о собственноручном письме, полученном его величеством от императора германского, который, вследствие дошедших до его сведения слухах о мнимом намерении Александра II даровать России конституцию, счел нужным, во имя родственных и дружеских чувств к своему племяннику, предостеречь его от важнейших затруднений представительного образа правления и для того преподать ему несколько добрых советов, основанных на долголетнем опыте. Сущность этих советов, изложенных по пунктам, в приложенной к письму собственноручной же записке, заключается в том, чтобы сферу действий представительных собраний строго ограничить исключительно обсуждением вопросов чисто законодательных и утверждением трехлетнего бюджета с полным устранением всякого вмешательства в администрацию и политику. Государь /…/ прочел нам приготовленное уже ответное письмо, в котором прямо высказывает, что не только не имеет намерения дать России конституцию, но и впредь, пока жив, не сделает этой ошибки».[930]
Лорис-Меликов был вынужден официально продекларировать суть сложившейся ситуации, проведя для этого первую в истории России пресс-конференцию. Пресса об этом сообщала так: «По прибытии из Ливадии в Петербург г. министр внутренних дел 6-го текущего сентября, пригласив к себе редакторов большой прессы с специальною целью разъяснить им, чтобы они не волновали напрасно общественных умов, настаивая на необходимости привлечения общества к участию в законодательстве и управлении, в виде ли представительных собраний европейских, в виде ли бывших наших древних Земских соборов, что ничего подобного в виду не имеется, и что ему, министру, подобные мечтательные разглагольствования прессы тем более неприятны, что напрасно возбуждаемые ими надежды в обществе связываются с его именем, хотя он, министр, никаких полномочий на это не получал и сам лично ничего подобного не имеет»[931] и т. д. Получилась почти что знаменитая речь Николая II 17 января 1895 года — о бессмысленных мечтаниях!
Михайловский имел полное основание иронизировать после этого насчет реформаторской импотенции «спасителя России», имеющего волчью пасть и лисий хвост!
И, тем не менее, в следующие полгода сам Лорис-Меликов полностью переиграл ситуацию, освещенную 6 сентября!
Он, однако, в отличие от Александра II, которому также не додано славы и почестей, не оказался победителем, поскольку, по большому счету, вовсе не достиг ничего выдающегося.
Это объективно верная, но все-таки не вполне справедливая и исчерпывающяя оценка его деятельности, потому что от победы Лорис-Меликова отделяли только какие-то мгновения.
История чтит великих заговорщиков, не достигших успеха, не лишая их почета и уважения как великих заговорщиков. Именно к этой категории и следует относить несчастливого двуличного графа, объективное жизнеописание которого еще не написано — наша книга также не может на это претендовать хотя бы из-за недостатка места, которое мы смогли уделить этому персонажу.
Тем более интересно и важно то, что выдающаяся интрига Лорис-Меликова потерпела окончательное поражение исключительно в результате воздействия другой, еще более замечательной интриги, которая и вовсе оказалась не замеченной ни современниками, ни потомками.
4.5. Катков берется за дело
.
Не считая народовольцев, Катков был первым, скептически отнесшимся к перспективам, к которым взялся вести Россию Лорис-Меликов.
В марте 1880 последний составлял программу преобразований (вполне косметического масштаба), одобренную царем: «Благодарю за откровенное изложения твоих мыслей, которые почти во всем согласны с моими собственными. Вижу с удовольствием, что ты вполне понял тяжелую обузу, которую я на тебя возложил. Да поможет тебе Бог оправдать мое доверие».[932]
12 апреля цесаревич изливался по этому поводу в восторгах в письме к тому же Лорису: «Слава Богу! Не могу выразить, как я рад, что государь так милостиво и с таким доверием принял Вашу записку, любезный Михаил Тариелович. С огромным удовольствием и радостью прочёл все пометки государя; теперь смело можно идти вперед и спокойно и настойчиво проводить Вашу программу на счастье дорогой Родины и на несчастье г.г. министров, которых наверно сильно покоробит эта программа и решение государя, да Бог с ними!. Поздравляю от души и дай бог хорошее начало вести постоянно все дальше и дальше и чтобы и впредь государь оказывал вам то же доверие».[933]
Что касается министров, то тут имелся в виду прежде всего записной реакционер граф Д.А. Толстой, занимавший два министерских поста: обер-прокурора Синода и министра просвещения. Против него-то Лорис и затеял в это время интригу, действуя из-за кулис и напустив на Толстого других, прежде всего — Макова.
Каткова все это не обмануло, и он ринулся в борьбу за любимого им Толстого, но не встретил поддержки у Победоносцева. Последнего (нужно называть вещи своими именами!) в это время Лорис просто подкупил: именно Победоносцеву достался пост главы Синода. Министром же просвещения был сделан завзятый либерал А.А. Сабуров — прежний попечитель Дерптского учебного округа и брат посла в Берлине. Свержение Толстого состоялось 24 апреля 1880 года.
Катков, приезжавший в Петербург в начале апреля с тщетными попытками повлиять на Лорис-Меликова и Победоносцева, именно в это время был просвещен последним относительно совершенно непримиримой позиции, занимаемой наследником престола в отношении конституции. До этих времен Катков, как и остальные россияне, не имел достаточных оснований обращать внимание на цесаревича и его политические взгляды.
Тут Катков крепко призадумался, что выразилось, прежде всего, в совершенно удивившем всю Россию смягчении тона его критических выступлений — более и речи не могло идти о каких-либо цензурных предупреждениях в его адрес!
Молчаливый и сдержанный Катков — такого Россия не помнила вот уже более четверти века! Следовало бы опасаться такой зловещей сдержанности, равнозначной тому, что вулкан непримиримости и злобности прекратил вдруг регулярные и не очень опасные изрыгания пламени и дыма!
В то же время и тогдашние россияне, и многочисленные последующие исследователи жизни и творчества Каткова так и не поняли и не оценили, до какой глубины мудрости и мерзости может дойти этот человек, если попробует успокоиться и привести свои мысли в стройную систему. Похоже, что именно тогда, в апреле и мае 1880 года, Катков сумел просчитать шаги, которые в течение последующего года совершал не только он сам, но и все главные персонажи, от которых зависело и настоящее, и будущее России. Факты, по крайней мере, не противоречат возможности столь глубокого понимания им сложившейся ситуации и предвидения ее последующего развития.
Далее стал происходить процесс падения костяшек домино, неумолимо приближая события 1 марта 1881 года и все последующие бедствия России.
Первым дальнейшим важнейшим событием, существенно повлиявшим на все последующее, стала кончина императрицы Марии Александровны 22 мая 1880 года. Некогда влиятельная политическая фигура, в последний год она тихо и незаметно угасала. Зато ее кончина при наличии здравствующей фактической преемницы сулила нелегкие испытания царскому семейству.
Похоже, это стало последним кирпичиком, который использовал Катков для того, чтобы соорудить здание своих дальнейших планов.
Автор этих строк потратил десятки лет на то, чтобы вычислить персонаж, оплативший убийство Александра II 1 марта 1881 года. Дело было не только в политических позициях разных лиц, окружавших убитого императора и его преемника, но и в практической возможности установления живейшей связи между этими лицами и нигилистами-террористами.
Аристократические связи Софьи Перовской — просто сказки: отношения с ее отцом и его окружением были разорваны ею давно и навсегда. Рассуждая о ее связях при анализе ее личной ситуации летом 1878 года, мы имели в виду то, что кто-нибудь из влиятельных лиц мог бы оказать ей личную помощь и защиту, но ни в коем случае не политическую поддержку — такого эта дрянная девчонка совершенно не заслуживала.
Разумеется, заказчиком мог бы быть любой высокий полицейский чин: такому не трудно было бы через какого-нибудь арестованного обратиться к руководству террористов и обо всем договориться. Словом, разыграть то же, что и с Гольденбергом, но только всерьез. Беда, однако, в том, что Лорис-Меликову цареубийство совсем не было выгодно, а любой его подчиненный должен был бы действовать против всесильного министра и его вовсе не дилетантствующих профессиональных помощников; это было возможно, но в этом состоял колоссальный риск. Это можно было бы попытиться сделать только во имя высокой идеи.
