Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
Почему же об этом многозначительно упоминает Корба? Очень просто: именно под именами, привезенными Михайловым, и были прописаны хозяева и лавки на Малой Садовой, предназначенной для цареубийства, и хозяева квартиры, где разместилась нелегальная типография «Народной Воли». Эти же данные после прописки попадали в паспортный стол; поэтому лицо, с которым народовольцы заключили соглашение, всегда имело возможность, во-первых, проверить, как движется выполнение соглашений и, во-вторых, при необходимости сдать и лавку, и типографию полиции — этим гарантировалась зависимость террористов от спонсора. В свою очередь и безопасность этих помещений от арестов являлась доказательством сохранения лояльности спонсором. Почему и полиция оказалась подключена к выполнению данных обязательств — об этом ниже.
Забегая вперед, отметим, что и лавка, просуществовавшая до 4 марта 1881, и типография, организованная в октябре 1880 и просуществовавшая до 2 мая 1881, не арестовывались полицией (хотя для этого имелась масса оснований!) и «обнаруживались» лишь тогда, когда их обитатели заведомо оставляли помещение.
Что же касается того, какие гарантии имелись у террористов при такой зависимости от спонсора, то тут Корба могла ничего и не писать — и так можно догадаться. Террористы, посчитавшие себя обматутыми, всегда имели такую возможность призвать виновного к ответу, как пустить ему пулю в лоб. Уберечься от этого не могла никакая даже царственная особа, тем более — не царственная. Но такой договор полезно было бы закрепить и подробным письменным соглашением, который так же являлся взаимной гарантией: если спонсор не принадлежал к революционным кругам, то публикация договора грозила немыслимым скандалом — в особенности для спонсора, поскольку террористы всегда могли оправдаться принципом — цель оправдывает средства.
Это, опять же, забегая вперед, и объяснение невероятной судьбы Льва Тихомирова — такой письменный договор оставался его охранной грамотой, действовавшей, если разобраться и подумать, даже после 1917 года: зачем большевикам загаживать революционную историю публикацией таких страшных секретов? Делом техники, хотя и не простым, было сделать его хранение недоступным для всех недругов и в то же время сохранять возможность его публикации при необходимости.
Вот что можно извлечь из скупых строк Анны Корбы!
Вопрос теперь о том, кто же мог быть этим таинственным спонсором?
Подразумеваемый ответ — Катков! — нуждается, конечно, в дополнительных аргументах.
Их в нашем распоряжении два. Первый: совпадение политических целей Каткова и террористов по крайней мере на ближайших этапах, требовавших борьбы против введения конституции, не желательной ни Каткову, ни социалистам — исходя из различных соображений. Характерно, что это было достаточно очевидно для образованной российской публики. Как раз, вероятно, тогда, когда и происходили нелегкие переговоры Михайлова с Катковым, «Голос» (фактически официоз Лорис-Меликова) прямо писал 27 июля 1880 года о совпадении интересов Каткова и «Исполкома Народной Воли».[936]
Второй аргумент — гораздо более точный и выразительный. Он не возник бы, если бы Катков был более богатым человеком, а главное — не был бы таким жадным. Но Катков, по счастью для нас (как расследователей исторических загадок), обладал полным комплектом качеств настоящего подонка: ему и в голову не могло прийти оплачивать цареубийство из собственного кармана!
Как же он поступил? Очень просто: осенью 1880 года возникло дело между Московским университетом и Катковым о растрате последним денег, предназначенных для издания «Московских ведомостей», остававшихся формально собственностью университета и арендуемых Катковым. Дело тянулось и грозило перейти в суд. Сумма похищенного составляла не много, не мало, а 33 тысячи рублей[937] — таковой и оказалась стоимость головы Царя-Освободителя — согласно смете!
Как же разрешился этот конфликт между Катковым и университетом? Тоже очень просто — и об этом в самом конце нашего повествования!
Договор Каткова с террористами, о котором мы можем теперь говорить, как о достоверном факте, совершенно не случайно шокировал Тихомирова. Что ни говори об эфемерности революционной чести, но все же существует разница между обычной политической возней и наемным убийством. Очевидно, это понимали и ближайшие соратники Тихомирова.
Очевидно, это понимал и сам Катков. Поэтому он должен был не только соблазнять террористов деньгами, но и сулить какие-то политические выгоды от взаимного сотрудничества. Просто пресечение какой-либо конституции (как и получилось после 1 марта) было, разумеется достаточно жалким результатом, чтобы напрягать для его достижения все силы пусть и малочисленной, но мощной и слаженной террористической организации. Поэтому Катков должен был что-то обещать и более весомое.
При этом дело не могло обойтись без блефа, поскольку обещания от имени наследника выдавать было явно преждевременно, а политическое влияние самого Каткова при настоящих условиях было совсем не таким, чтобы он мог оказывать террористам какую-то существенную помощь. Приходилось, поэтому, нагло врать.
Если взглянуть со стороны, то вырисовывается абсурдная картина: в Алексеевском равелине Петропавловской крепости Нечаев врал развесившим уши солдатам о своей близости к наследнику и блестящих совместных перспективах, а вне Петропавловской крепости Катков врал то же самое наивным террористам, оказавшимся в вопросах дворцовой и околодворцовой политики такими же профанами, как и безграмотные солдатики.
Между тем, Катков явно наплел что-то конкретное и о своих могучих связях с полицией. И, похоже, лидеры «Исполкома» рискнули в это поверить, расплатившись за легковерие собственными жизнями.
Произошло это, однако, несколько позднее.
В июле 1880 события, между тем, развивались согласно мрачному предвидению Каткова: смерть царицы открывала дорогу бурной карьере молодой претендентки на престол.
6 июля (буквально кратчайший срок после смерти жены — сорок с небольшим дней) царь привел под венец свою многолетнюю подругу.
Веньчание было тайным, но потом, сугубо под секретом, царь стал об этом сообщать царедворцам — одному за другим; большинство еще ранее доверительного посвящения прекрасно узнавало об этом.
13 августа очередь дошла и до цесаревича с супругой, отсутствовавших до этого в столице — лечились на курорте в Гаспале (Хаапсалу). Вот Александр Александрович и Мария Федоровна действительно были потрясены этим известием!
Прошедшее полугодие, в течение которого вроде бы начало складываться политическое содружество царя с его старшим сыном, вызвавшее тревоги сторонников конституционных перемен, завершилось столь основательной трещиной в их отношениях, что она стала быстро расширяться и углубляться, превращаясь в пропасть.
Это, очевидно, также предвиделось Катковым, решившим сделать ставку только на одного из них.
Лорис же продолжил свою политику сидения на двух стульях.
4.6. Осенний кризис 1880 года
С террористами у Лориса продолжали складываться тоже особые отношения.
То, как легко и жестоко было раздавлено террористическое движение сразу после 1 марта 1881 года, наглядно убеждает, что подобный же разгром можно было бы организовать и весной 1880, но стремления к этому просто не возникло. И дело тут было не только в том, что у Лорис-Меликова в это время были дела поважнее, но и в том, что такое уничтожение вооруженной оппозиции должно было противоречить и его собственным тайным планам: совсем не вредно было иметь под рукой людей, всегда готовых соорудить нечто, о чем Марк Твен писал в «Янки при дворе короля Артура»: гнусная попытка нигилистов взорвать динамитом театральную кассу!
Это дало шанс террористам выжить и перевести дух.
С 6 по 14 мая в Петербурге проходил процесс над деятелями «Земли и Воли» во главе с Ольгой Натансон, арестованными в прежние годы. Двое главных обвиняемых — Андриан Михайлов и Сабуров-Оболешев были приговорены к смертной казни; утверждается, что в отношении последнего Лорис-Меликов уверился, что именно он и был убийцей Мезенцова. Морально сломленный Михайлов просил о помиловании, которое было охотно дано и ему, и Оболешеву. Вообще приговоры не были особенно жестоки, что не помешало, как упоминалось, сгноить до смерти Ольгу Натансон в ближайшие месяцы.
В июле происходил процесс в Киеве — и снова никто не был казнен. При этом Попов приводит интереснейший рассказ о высказываниях все того же Судейкина: «Провожая нас до Мценска по пути нашем на Кару, он рассказывал нам об обостренных отношениях между Лорис-Меликовым /…/ и генерал-губернаторами и особенно киевским генерал-губернатором Чертковым /…/. Характеризуя нам /…/ Черткова, он не жалел красок, говоря о его жестокости».[938] Не случайно в ближайшие дни и последовало лишение генерал-губернаторов их чрезвычайных полномочий.
