Рейн Митчелл - Дружба, йога и любовь
Обзор книги Рейн Митчелл - Дружба, йога и любовь
Рейн Митчелл
Дружба, йога и любовь
Денизе Рой — потрясающему издателю и вдохновителю.
Все мои позы благодарности я посвящаю тебе
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
В такие минуты, когда она, последовательно проведя учеников по всем этапам, усаживает их на коврики в состоянии мира, блаженства и глубокой релаксации, когда их тела поблескивают от пота, когда вечернее солнце за окнами сверкает на поверхности озера, когда все присутствующие хотя бы временно ощущают гармонию с миром, — именно тогда Ли начинает страстно мечтать о сигарете.
— Сделайте вдох через нос, втягивая остатки напряжения, и выдохните ртом, — говорит она. — Избавьтесь от неприятных ощущений.
Желание закурить — просто призрак прошлого, который посещает ее время от времени, напоминая о суете учебы и многочисленных стрессах, пережитых на медицинском факультете Колумбийского университета. В те годы Ли вместе с другими студентами выбегала на Сто шестьдесят пятую улицу после лекции об эмфиземе, аномальном росте клеток или сердечной недостаточности, закуривала и шагала, держась ближе к стенам домов, в сырых сумерках нью-йоркского вечера…
— Еще один глубокий вдох, полной грудью… и еще один полный выдох.
И курение было даже не главным ее недостатком. Слава Богу, давно уже миновали дни механической зубрежки, когда Ли пыталась что-то доказать матери, одновременно ощущая, что сбилась с пути и несется навстречу неведомой судьбе. Никаких сожалений, никаких запоздалых прозрений.
Когда однажды вечером Алан без каких-либо объяснений перевез вещи к другу, сказав лишь, что ему нужно немного времени, чтобы «собраться с мыслями», Ли по пути домой из студии зашла в магазин и купила пачку сигарет. Тревожный сигнал. Она не отказалась бы сегодня дать себе поблажку под тем предлогом, что у нее дурное настроение.
— Ом шанти, — иронически сказал продавец-индиец.
— Я беру для подруги, — солгала Ли, и отчего-то ей сделалось еще хуже.
Она выкурила только две сигареты и уже собиралась выкинуть пачку, когда вдруг осознала, как подорожали сигареты за последние десять лет, и подумала, что выбрасывать их просто так — недопустимая трата денег. Ли спрятала пачку в бардачок. Может быть, она отдаст ее бездомным. Впрочем, это все равно что подарить ближнему рак легких. Вот и говорите о плохой карме. Ли не знала, как поступить с сигаретами, — разве что держать их вне досягаемости, пока она не придумает, что делать.
Она уже долго держит группу в савасане. Ли наблюдает за тем, как пятнадцать грудных клеток, освещенных золотым вечерним сиянием, синхронно поднимаются и опускаются, и старается не обращать внимания на Брайана, у которого некстати случилась эрекция — «стояк», как выражается Кэтрин. Ли закрывает глаза. Если сосредоточиться, она вступит в контакт с высшими силами. Глубокий вдох, медленный выдох… даже если жизнь и усложнилась в последнее время, даже если сейчас (давайте признаем) она довольно-таки неприятна — ситуация все-таки лучше, чем в Нью-Йорке в те мрачные дни, когда двадцатилетняя Ли безуспешно пыталась стать врачом… до Алана, до появления близнецов, до Лос-Анджелеса. До йоги.
Ли открывает глаза и видит, что задержала группу на семь минут. Четвертый раз на неделе. Или пятый?
Она выводит учеников из медитации, велит им сесть, скрестив ноги, а потом, внезапно охваченная всеобъемлющей теплотой и нежностью (они неизменно посещают Ли в конце занятия), говорит:
— Унесите это ощущение с собой, куда бы вы ни пошли. Спокойствие — к вашим услугам, как только оно вам понадобится. Если случится что-нибудь совершенно неожиданное, не позволяйте сбить себя с ног. Нельзя контролировать других людей, но вы способны управлять своими реакциями. Нельзя предсказать, что ни с того ни с сего сделают окружающие, и никто не предупредит заранее, даже если вы думаете, что все идет гладко… Приятного вечера, друзья. И не теряйте форму. Намасте.
* * *— Я же говорила, что Ли — лучший учитель йоги в Лос-Анджелесе!
Стефани произносит это громко, в своем очаровательном стиле и, как всегда, преувеличивая. Она обращается к подруге, которую привела с собой в студию сегодня вечером. Стефани ничего не может поделать: отчаянные преувеличения — именно то, что помогло ей преуспеть в киноиндустрии. Ну или по крайней мере так она сказала Ли. Но когда речь заходит о кино, Ли обычно опускает превосходную степень, отсекает восемьдесят пять процентов похвал, делит остаток на два и верит сказанному лишь после просмотра фильма.
Подруга Стефани все еще лежит на спине и тянется, словно кошка, — молодая темноволосая красавица с длинными ногами, великолепными мышцами и явными последствиями травм, давних и свежих. Ли прекрасно научилась распознавать повреждения, наблюдая за учениками. Несомненно, танцовщица.
— Вы меня смущаете, Стефани, — замечает Ли.
— Да бросьте, — отвечает та. — Вам же нравится.
— Да, нравится. Но, ради меня, постарайтесь быть немного сдержаннее.
— Сдержаннее? Но вы же потрясающий преподаватель.
Ли аккуратно складывает на полку стопку фиолетовых пластмассовых блоков. Алан практиковал здесь же, в студии, киртан[1]. К той необъяснимой боли, которую он причинил Ли своим переездом две недели назад, Алан добавил оскорбление, пожаловавшись на неприятные бытовые мелочи. Коврики не сложены, одеяла не свернуты должным образом. «Я пытаюсь создать священное пространство при помощи музыки, — сказал он, — но у меня ничего не получается, потому что здесь страшный бардак».
Ли хотелось закричать: «Ты шутишь? Думаешь, у меня есть желание думать о разбросанных одеялах? Может, сначала объяснишь, что творится? Давай лучше поговорим о бардаке, который ты развел в нашей жизни!»
Но вместо этого она несколько раз вздохнула, успокоилась и решила дать мужу необходимую свободу, чтобы Алан, черт возьми, мог собраться с мыслями.
— Хлоя и Жианпаоло тоже отличные учителя, — продолжает Стефани. — Но вы волшебница, Ли. Если однажды я сумею затащить сюда Мэтью, он подсядет, честное слово.
На прошлой неделе она упоминала какого-то Зака, две недели назад — Джена. Эти имена по идее должны внушить Ли, что Стефани дружна со всеми звездами Голливуда. Может быть, так и есть.
Ли понятия не имеет, знает ли Стефани и другие постоянные ученики, что творится в ее жизни. Алан работает в студии и заодно ремонтирует помещение — он отличный плотник, когда захочет, и прекрасно умеет решать небольшие водопроводные проблемы. Вдобавок он занимается музыкой, и его все знают. Ли попросила Алана не выносить их личную жизнь на всеобщее обозрение (в любом случае он переезжает к приятелю лишь на время). Но с тех пор как он прочел «Ешь, молись, люби», у него развилась неприятная потребность обсуждать свои чувства — то есть жаловаться на семейные проблемы совершенно посторонним людям. Не следовало настаивать, чтобы он прочел эту книгу. Все равно что дать заряженный пистолет ребенку. Ли хотела, чтобы он научился понимать жену, а не пользовался книгой как предлогом, чтобы спихнуть с себя обязанности в отношении студии и детей и вспомнить о прежних разочарованиях.
Стефани, как и большинство женщин, занимающихся в студии, идеализировала брак Ли. Идеальная пара, идеально соотнесенные рабочие расписания, идеальные тела, идеальные дети. Отчего-то это не слишком раздражало Ли в те времена, когда их семья и впрямь казалась почти совершенной. Ли уверена, что Стефани пришла заниматься йогой отчасти из желания проникнуться атмосферой счастья и стабильности, которая до недавних пор витала в студии и которой, видимо, недоставало в жизни ученицы. Ли изо всех сил поддерживала упомянутую ауру, одновременно стараясь, чтобы ее переживания не отразились на занятиях. Больше никаких тонких намеков на ее брак!
Ли наблюдает, как Стефани выходит из студии. Едва шагнув за порог, женщина достает мобильник. Ли беспокоится за нее: у Стефани вид человека, который работает семь дней в неделю, по двадцать четыре часа, устраивает встречи, продвигая новый проект, о котором она то и дело упоминает… Стефани так и сыплет громкими именами. Она часто приходит на занятия с таким видом, как будто не спала всю ночь, и Ли не удивилась бы, узнав, что Стефани расслабляется после работы не только при помощи йоги. Стефани утверждает, что ей двадцать восемь, но Ли сказала бы — тридцать три. Промежуточный возраст. По крайней мере Стефани не ушла с занятия «застывшей» — так Ли называет людей, чьи лица остаются на удивление неподвижными, когда преподаватель велит принять позу льва, а затем высунуть язык.
Это Лос-Анджелес. Она никого не осуждает. В последний раз, когда Ли была на конференции по йоге, все преподаватели за тридцать жаловались, что вынуждены любой ценой сохранять идеальную форму: ученики верят, что йога помогает выглядеть моложе не только внутренне, но и внешне. И если даже только внешне — ничего страшного, по крайней мере для некоторых.
