Кнут Расмуссен - Великий санный путь
Не прошло и дня, как мы почувствовали стену между нами и этими удивительными континентальными эскимосами. С виду они вполне доверяли нам и всячески старались удовлетворить нашу любознательность, когда мы расспрашивали их. Вечером я и попытался было завести беседу на главную, интересовавшую меня тему. Я объяснил Игьюгарьюку, слывшему заклинателем духов по всему Баррен-Граундсу, как важно было бы для меня ознакомиться с их представлениями о жизни, с их верованиями и преданиями. Но тут я уткнулся лбом в стену. Ответ был короткий и определенный: он человек невежественный, ничего не знает о прошлом своего народа, а люди просто врут, говоря, что он заклинатель.
Я понял, что поторопился, что мне еще далеко до настоящего доверия со стороны Игьюгарьюка.
* * *
В ту ночь я не много спал. Занавеска палатки была откинута навстречу мягкой белой весенней ночи, и я со своего ложа видел между палатками пламя больших костров, с треском пылавших под огромными котлами. Это вываривали из костей жир.
Между палатками играли детишки, не делавшие разницы между днем и ночью. А на бугре сидела кучка молодых людей и девушек, распевая хором: песни были то буйные, дикие, то короткие, заунывные, которые вплетались в мои мысли, пока не убаюкали меня.
1.5. Оленные эскимосы
Стоял уже белый день, когда мы поднялись, отоспавшись после пиршества в честь нашего приезда, и хозяин наш Игьюгарьюк предложил немедленно отправиться со мной, чтобы показать свою землю.
Как раз за становищем шла высокая холмистая гряда и с нее открывался вид на окрестности. Озеро оказалось огромным, низкие берега его во многих направлениях уходили за горизонт, отчего создавалось скорее впечатление моря. Индейцы называют его Яткайед, эскимосы - Хиколигьюак, то есть "Большое, никогда не свободное от льда".
Игьюгарьюк с поразительной уверенностью набросал в моей записной книжке карту берегов озера и назвал мне все ближние становища. Лет шестьдесят назад здешнее население состояло из 600 душ, теперь их едва ли наберется 100. Ввоз огнестрельного оружия изменил пути оленей, которые теперь часто обходят далеко кругом старые свои водопои, а когда у эскимосов плохая охота, наступает голод.
День выдался чудесный. Погода вообще страшно неустойчивая (то снег, то буря, то дождь), сегодня стояла тихая, мягкая и ясная. Озеро вскрылось у истока реки, и на толстом исковерканном зимнем льду блестела чистая вода, а над ней подымалась легкая дымка пара. Стаи водяных птиц нашли себе здесь полное раздолье и подымали невероятный крик и шум, когда среди них садились новые стаи.
Вокруг нас по земле журчали ручейки тающего снега. Весна пришла на пустынные равнины, и скоро земля и цветы покажутся из-под снега.
Стада диких оленей подходили к нам совсем близко, но сегодня у нас не захватывало дух от охотничьего ража, когда мы видели их на выстрел от себя. Мяса у нас было пока вдоволь, и мы сегодня хотели быть только доброжелательными наблюдателями мира животных.
Повсюду кругом виднелись кучи камней, наваленных, чтобы преградить путь оленям и дать прикрытие охотникам; виднелись также многочисленные охотничьи знаки - камни, увенчанные кучками торфа - подобия человеческих голов. Все это остатки прошлого, тех времен, когда охота велась систематически и оленей гнали до самого места переправы, где их били копьями охотники, сидевшие в каяках.
Игьюгарьюк стал рассказывать мне о всевозможных способах охоты на оленей, и особенное впечатление произвел на меня рассказ о невероятной уверенности, с какой ловкий охотник маневрирует в каяке между водоворотами. Теперь с распространением огнестрельного оружия скоро сожжен будет на Баррен-Граундсе последний каяк, но еще не так много лет тому назад континентальные эскимосы, столь же смело и ловко управляли каяками, как и приморские.
Старые воспоминания овладевают Игьюгарьюком, и он рассказывает мне о том, как олени начинают покидать свои леса около середины апреля, как переходят с места на место по направлению к озеру Бейкера и оттуда разбредаются по побережью.
Как только солнце начнет пригревать, всех зверей охватывает загадочная тяга к перемене места и гонит их из укромных лесных убежищ. Частенько они слишком торопятся выбраться, и неожиданная пурга иногда загоняет их обратно. Но в следующий раз в путь пускается еще большее число оленей, и они осторожно трусят вперед по старым тропам. Им известно, что у них есть враги, которые стерегут их там, где они меньше всего опасаются. Поэтому они, даже когда останавливаются отдохнуть и покормиться, всегда бдительны и расставляют вокруг своего стада сторожевых оленей.
Открывают грандиозный весенний ход стельные оленихи, их шествие замыкают резвые молодые телки. По пятам за ними идут молодые бычки, почти еще телята; они неуклюже бредут следом за этой самоуверенной красотой. Когда пройдут эти отряды, ход на несколько недель прекращается, и лишь в августе показываются быки. Они бегут большими стадами, покрывают все пастбища и медленно, отъедаясь, подвигаются вперед, туда же, куда ушли остальные. Они уверены в своей силе и победе, когда придет пора случки. Они еще не совсем вылиняли, шеи и спины у них белые, и при взгляде на них кажется, что черная земля вокруг покрылась живыми снежными сугробами.
В былые времена, когда охота велась еще с каяков, весной охотились только для домашней потребности: весенние олени худы, и шерсть на них облезлая. Поэтому главная охота откладывается на осень, когда олени, жирные и ленивые, с лоснящейся мягкой шкурой, идут обратно в свои леса. Идут они тогда большим стадом: коровы с новорожденными телятами, телки и бычки, которые уже не держатся теперь отдельно. Такое тесно сбитое стадо не в состоянии бежать, особенно если загнать его в узкий проход, и становище может в один день обеспечить себя мясом на всю зиму.
Спускаясь с Игьюгарьюком к становищу, мы различили далеко-далеко на горизонте лесную опушку, но солнце освещало ее так, что я не мог хорошенько разобрать - гряда ли это холмов или лес. Я и спросил Игьюгарьюка, что это, а он ответил: "Это Напартут - "Те, что встают". Это не настоящие леса, откуда мы берем деревья для наших длинных саней; те еще дальше. Мы верим, что деревья в лесу живые, и потому не любим ночевать между ними. Тот, кому редкий раз приходится поневоле сделать это, может рассказать, как они ночью шепчутся и стонут на языке, непонятном человеку. Это говор лесов".
Так Игьюгарьюк раскрывает мне характерный контраст между двумя соседними племенами: индейцы крайне неохотно располагаются на ночлег вне лесной защиты, тогда как эскимосы боятся ночевать в лесу.
Мы наглядеться не могли досыта на окружающее. Все звери славили весну - и зайцы, и лемминги, и горностаи, и сурки нежились на солнце в высокой траве, не помышляя о еде, а лишь упиваясь теплом и светом. Они грезят о вечном лете и предаются наслаждению, которое заставляет их совсем позабыть о врагах, грозящих их существованию. Даже волки, эти мастера по части засад, отыскав свое прошлогоднее логовище, думают только о приплоде, который увеличит семью. Через две недели логово будет полно волчат, и тогда родителям придется выходить лишь по очереди - у лисиц острый нюх на всякую молодь, даже когда солнце печет вовсю. Внизу у больших речных полыней так и стрекочут морские ласточки и чайки, крякают утки, которые не понимают, почему это кайра вечно плачется, даже когда ей всего радостнее. О, эта жизнь, это благодатное плодородие, когда мерзлая земля дыханием своим помогает таянию, помогает растениям пустить корни!
Как белый плавучий лед, блестит на речном берегу песок, на котором оставляют свои следы быстроногие журавли; все пернатые кричат и шумят, не думая о великой мелодии природы, пока стая диких гусей не бросается вдруг в полынью, отчего вода расплескивается, и вся мелюзга замолкает.
Мальчуган, до изнеможения бродивший когда-то по берегам озера, нашел, отдыхая, те слова, что напевает сейчас старый Игьюгарьюк:
Озеро чудное с быстрыми льдинами!
Солнце и лед!
Ломит все тело, усталостью налито.
Я отдохну,
Я наслажусь несказанною радостью,
Найденной здесь, на твоих берегах!
Солнце стоит уже низко над горизонтом, и небо и вся земля горят ярким пламенем.
- Молодой человек умер и идет на небо, - говорит Игьюгарьюк, - и великий дух наряжает небо и землю в красные, праздничные цвета, чтобы приветствовать душу умершего.
* * *
2 июня вся экспедиция в сборе, так как прибывают Биркет-Смит и Бангстед с остатками нашего имущества. Погода переменилась. Десять градусов ниже нуля, ясное небо, ветер метет снег.
Для укрепления нового знакомства я потратил несколько дней на совместные охоты и на покупку разных мелких предметов, имевших этнографический интерес. Я понял, что надобно известное время для завоевания полного доверия этих людей. Конечно, большинству из них не впервой было вести торг с белыми, но свое мировоззрение, мысли о жизни и смерти они оставляли при себе, не желая обсуждать их с чужаками. И я надеялся, что все, так поразившее нас при нашем прибытии, только внешнее, а внутренняя жизнь их столь же проста, примитивна, как и жизнь других встречавшихся нам эскимосов.
