Кнут Расмуссен - Великий санный путь
После двухдневных поисков мы достигли своей цели. Очутились среди людей в маленьком стойбище всего из трех палаток. Человека, принявшего нас, звали Игьюгарьюк. Он сразу произвел на нас хорошее впечатление, так как в противоположность всем своим землякам в этой местности встретил нас с бесстрашным радушием. Было что-то жизнерадостное в его широкой улыбке, и это сразу нас покорило. Кроме того, я кое-что узнал о нем заранее от ближайших соседей на реке Казан. И способ, каким он добыл себе свою первую жену, был даже по сравнению с обычными у эскимосов методами сватовства, мягко выражаясь, сногсшибательным. Он никак не мог заполучить ее и потому вместе со своим старшим братом внезапно появился во входном отверстии снежной хижины своей возлюбленной и перестрелял семь-восемь человек: тестя, тещу, зятьев и невесток, пока девушка, без которой он не мог жить, не осталась, наконец, одна в хижине и он не добился своего.
Немудрено, что я был очень поражен, когда человек с таким темпераментом сразу по моем прибытии официально представился мне как местный блюститель закона и порядка, протянув документ за подписью и печатью Канадского правительства. Документ, помеченный апрелем 1921 года, был выдан в его стойбище во время преследования одного убийцы и начинался так: "Сим свидетельствуется, что предъявитель сего Эд-джоа-джук (Игьюгарьюк) с озера Чи-ко-лиг-джу-ак с сего дня мною, нижеподписавшимся, Альбертом Е. Римсом, королевским судьей Северо-Западной территории, назначен констэблем на указанной территории со специальной задачей выдать и представить на суд некоего Куаутвака, эскимоса-падлермиут, обвиняемого в двойном убийстве..."
Я прочел документ с подобающей серьезностью и в свою очередь протянул Игьюгарьюку старую газету, взятую мной для завертки. Он с достоинством принял ее от меня и просмотрел столь же внимательно, как я его документ. С этой минуты мы стали друзьями с полной верой друг в друга.
Игьюгарьюк был, однако, далек от какого-либо шарлатанства и, припоминая всех людей, с которыми я сталкивался на протяжении всего пути от Гренландии до Сибири, скажу, что ему принадлежит выдающееся место. Это был человек самостоятельный, умственно развитой и разумно властный среди своих земляков. Он тотчас пригласил нас в одну из своих палаток. Как и подобает большому человеку, он имел двух жен. Старшая, Кивкарьюк - "Обглоданная кость", бывшая причиной вышеупомянутой кровавой бойни, должна была уступить трон молодой красотке Аткарала - "Малютке, нисходящей к человеку" и, конечно, к ней-то в палатку он нас и повел.
К моей большой радости, нужда и голод уже успели смениться и здесь изобилием. Перед палаткой лежали груды неосвежеванных еще оленей; такое множество, что и не сосчитать было. И понятно стало, что значит для этих эскимосов весенний ход оленей, когда мне, в ответ на выраженную мною при виде такого чудесного мяса радость, рассказали, что всего месяц тому назад они все чуть не пропали с голоду. Сколько ни охотились, дичи нигде не попадалось. Правда, в стойбище было запасено свыше сотни белых песцовых шкурок, но ведь ни у собак, ни у людей не было сил пуститься в дальний путь до озера Бейкера, чтобы купить съестные припасы. И вот старая Кивкарьюк, первая жена Игьюгарьюка, со своим маленьким приемным сыном ушла из стойбища, таща за собой ручные санки. Стояла еще суровая зима, а целью их странствия было дальнее озерко, где могли оказаться форели. Без всяких съестных припасов, без постельных шкур, тащились они вперед, делая лишь самые необходимые короткие роздыхи в холодных снежных хижинах. Озеро оказалось полно рыбой, и Кивкарьюк таким образом спасла всех земляков. Лица их еще носили следы перенесенных ими испытаний.
Но теперь все уже было по-другому. Игьюгарьюк тотчас распорядился приготовить роскошное угощение для нас, и на огонь были поставлены две крупные оленьи туши в огромных цинковых бадьях.
Я-то ожидал, что попаду к совсем первобытным людям, и вдруг эти рыночные товары! Они бросились мне в глаза сразу по приезде и обещали одно сплошное разочарование. Мы столкнулись здесь с наихудшим видом культуры - с "жестяночной", или "консервной", культурой, результатом торговых поездок [24]. И когда вдобавок в эту самую минуту из палатки Игьюгарьюка раздалась одна из бравурных арий Карузо, воспроизводимая мощным граммофоном, мне показалось, что мы лет на сто опоздали посетить этих людей, которых собирались изучать. Если откинуть их внешность, то можно было скорее подумать, что я попал в стан индейцев, а не эскимосов. Палатки их были островерхими индейскими шатрами из оленьих шкур, с дымовым отверстием спереди, а внутри каждой палатки, налево от входа, горел "увкак" "шатровый огонь". Женщины поверх своих меховых одеяний носили такие же большие пестрые платки, какие носят индианки. И, к великому моему изумлению, я сделал еще одно открытие: у некоторых на шее висели часы, т.е. крышки; механизм же был разобран и поделен между остальными членами семьи, Единственно подлинным, исконно эскимосским оказался язык. И обитатели становища, как и мы сами, к большой нашей радости, открыли, что гренландский язык понимается здесь сразу; разумеется, это не исключало некоторой разницы в произношении и в диалекте. Игьюгарьюк, не боявшийся немножко польстить, объявил, что я первый из всех встречавшихся ему белых оказался вместе с тем настоящим эскимосом.
Приготовление праздничной трапезы заняло порядочно времени; в ожидании ее занялись кормежкой своих собак, и вышло так, что мы повергли в ужас все становище. Дело в том, что у нас еще оставалась моржовина, захваченная с морского побережья; здесь около озера моржового мяса не видывали, и оно считалось табу (запретным). Вот из-за чего люди и пришли в полное смятение. Но Игьюгарьюк, развивший в себе во время своих торговых поездок известную изворотливость, ограничился запрещением молодым мужчинам стойбища дотрагиваться до моржовины, нам же разрешил резать ее и кормить ею собак при условии, что мы будем при этом пользоваться лишь своими собственными ножами.
Этот маленький эпизод показал мне, что мы все-таки попали к новым людям, а когда один молодой эскимос Пингока подошел спросить меня: есть ли у тюленей рога, как у оленей, я совсем забыл свое разочарование. Пусть в эту минуту граммофон скрежетал танго и над большим огнем грелись привозные цинковые бадьи - все же я находился среди людей, совершенно отличных от всем известных приморских эскимосов, для которых охота на морского зверя одно из жизненных условий. И хотя мне известно было, что в этих местах появлялись белые, я знал также, что здешние эскимосы никогда и никем по-настоящему не изучались.
Размышления мои были прерваны раздавшимся на все становище криком: "Мясо сварилось! Мясо сварилось!"
И с жадностью людей, только что перенесших голодовку, все мужчины кинулись к палатке Игьюгарьюка. Очередь женщин была после окончания мужской трапезы.
Обе оленьи туши были нарезаны большими кусками и уложены на деревянные подносы - лотки, поставленные прямо на землю, но так как хозяин мудро сообразил, что наши привычки не совсем совпадают с их собственными, то положил несколько порций на особое блюдо и подал нам. Все накинулись на еду с жадностью собак, торопясь поскорее завладеть лучшими кусками; и хотя я часто бывал на варварских пиршествах эскимосов, но никогда еще не видел столь полного пренебрежения всякими церемониями. Лишь более пожилые мужчины пользовались ножами; люди помоложе попросту отгрызали мясо от костей, совсем как собаки. Кроме двух оленьих туш, было сварено еще несколько голов. Каждому из членов нашей экспедиции преподнесли по одной, но предложили нам, если угодно, съесть это блюдо потом, в нашей собственной палатке. Радушные хозяева понимали, что мы абсолютно не в состоянии съесть сейчас больше того, чем нас уже угостили. Одним только был обусловлен этот мясной дар: все мы трое должны были твердо обещать, что остатки не будут обглоданы ни женщинами, ни собаками. Особенно священным блюдом считались морды зверей - их никак нельзя было оскорблять [25].
Затем подали десерт; он состоял из жирных сырых личинок оленьего овода, повытасканных из шкур только что убитых оленей. Личинки так и кишели на большом мясном лотке, подобно гигантским червям, а на зубах слегка похрустывали.
Под вечер в становище прибыл целый поезд саней с большого острова, находившегося посередине озера. Для тех, кто не привык видеть, как морские эскимосы снимаются с места со своими собаками, это было замечательное зрелище - настоящее переселение народов. Всего-навсего здесь было шесть саней, тяжело нагруженных и связанных по трое вместе; каждую тройку везла одна пара собак, но им помогали тянуть и мужчины и женщины. На возу позволено было сидеть одной-единственной, высохшей как мумия старухе; она славилась знанием всех обычаев и потому пользовалась необычайным почетом. То обстоятельство, что она была тещей Игьюгарьюка, не уменьшало, конечно, ее престижа.
