Кнут Расмуссен - Великий санный путь
Это были первые подлинные континентальные эскимосы, с которыми мы столкнулись, и хотя главную работу нам предстояло провести среди самых дальних "падлермиут", ценно было получить некоторые сведения и здесь. Оказалось, что в становище проживала одна пожилая чета: Акиггак - "Птенец куропатки" с женой Арнаркик - "Возрожденная", и чета эта знает много преданий; поэтому хотелось пробыть здесь подольше. Решено было, что Биркет-Смит с Хельге Бангстедом и Гагой и с частью нашего багажа продвинутся на один день пути дальше без меня. Потом они вернутся за мной и за остальными вещами.
Погода стояла мягкая. По ночам снег не всегда смерзался плотно, на ледяном покрове стояли лужи талой воды. Времени терять не приходилось, если мы не хотели быть отрезанными от цели наших стремлений.
Биркет-Смит и Бангстед выступили 25 марта в дождь и туман. С переменой погоды наступил и резкий перелом в природе - самое весеннее настроение. Над становищем закружились многочисленные куропатки; видели мы и журавлей, и вороны усаживались рядами около мясных складов. Мелкие пташки наполняли воздух щебетом, пустынные равнины оживали.
Я тем временем записывал предания. Одно лишь обстоятельство тормозило мою работу; как это ни забавно, но мне мешало то, что я еще в Гренландии знал большинство тех сказаний, которыми здесь собирались поделиться со мной; и едва я обнаруживал свое знание, эскимосы прыскали со смеху. Ну, не смешно ли? белому известны их сказания! И рассказчики отказывались продолжать. Меня особенно интересовала старая чета - Птенец куропатки и Возрожденная. В молодости они участвовали в торговых поездках и доезжали до самого форта Чёрчилль [так]. К такой поездке готовились задолго, и самая поездка, начавшись осенью, заканчивалась не раньше весны, когда сходил последний снег и реки готовы были вскрыться. В пути часто встречались индейцы, всегда враждебные, опасные. На памяти стариков было похищено индейцами не меньше четырех эскимосок, в том числе сестры старика Арнаркика. Для индейцев у них было то же самое презрительное прозвище, которое в ходу по всей Гренландии: иткигдлит - "разводящие гнид".
Эта первая встреча с людьми, в самом деле сталкивавшимися с теми индейцами, о которых так много говорят гренландские саги, произвела на меня особенное впечатление. Тут пахло не преданиями, а живой действительностью; ведь еще сравнительно недавно индейцы, преследуя оленей, разбредались в летнее время по всей этой области и при каждом удобном случае нападали на мирных эскимосов.
* * *
После двухдневного отсутствия Гага вернулся и рассказал со свойственной ему шутливостью, что товарищи обзавелись теперь собственным домом. У нас имелась вообще всего одна палатка, которую я и оставил себе, так как невозможно было вести мою работу в снежных хижинах, которые обтаивали и готовы были обрушиться на головы обитателей. Поэтому Гага соорудил для Биркет-Смита и Хельге Бангстеда из камней и мха навес, собственно, только для защиты от ветра, но он был с крышей, под которой могли улечься рядом как раз двое. Провиантом они обеспечены, и если только будут следить за переменой ветра и соответственно перемещать входное отверстие, то о них нечего беспокоиться. Нам, впрочем, уже на следующий день предстояло присоединиться к ним с остатком нашего багажа.
Однако разразилась ужасная непогода с громом и молнией. Дождь так и лил. И в течение двух часов шквалы ветра были настолько сильны, что мы предпочли повалить свою палатку, чем все время бороться с надувавшейся и хлопавшей парусиной. Не очень-то приятно было лежать под поваленной палаткой - мокрая парусина все время мазала по лицу. Но, разумеется, неприятность нашего положения занимала нас меньше, чем мысль о том, каково приходится теперь двум нашим товарищам, ютившимся под маленьким каменным навесом с крышей всего из одной оленьей шкуры.
В становище был полный развал: болото, оттаявшее торфяное месиво, иссеченное дождем, бездонная слякоть рыхлого снега и бесчисленные ручьи, выбивавшиеся на поверхность и растекавшиеся по всем направлениям. Обувь из тюленьих шкур хлюпала и чвокала [так] у нас на ногах всякий раз, как мы вынуждены были выходить, чтобы поправить палатку, положить еще камней на парусину и тем помешать ей улететь по ветру; но все-таки наше положение было сносно в сравнении с положением наших соседей-эскимосов, живших еще в своих снежных хижинах. Стены последних были уже не из снега, а из какой-то желтоватой массы, в которой дождь просекал все новые дыры, и обитатели тщетно пытались заткнуть их своей обувью, штанами и шубами.
В самую непогоду раздался приветственный клич вновь прибывших. Двое саней во весь собачий скок примчались в становище, это прибыли люди из соседнего голодного стойбища. Они еще до непогоды выехали сюда, чтобы принять участие в уже назначенной нами охоте на оленей. Мужчинам стоило больших трудов привязать собак к камням, а женщины в это время ставили палатку, сшитую из оленьих шкур. Они были достаточно благоразумны, чтобы поставить ее лишь в полвысоты и поразительно быстро разбили свой стан, убрав в палатку спальные меховые подстилка и одеяла.
День кончился, спустились сумерки, и я успел так устать от лежания, съежившись под мокрой парусиной, что счел за благо выйти взглянуть: не нуждаются ли в моей помощи соседи по стойбищу. Сначала я пошел ко вновь прибывшим, у которых не было нитки сухой на теле, когда они приехали. Мне любопытно было узнать, как они переносят непогоду, поэтому я стал обходить палатку сзади, чтобы заглянуть внутрь через многочисленные дыры. Но когда я подошел к палатке вплотную, то, к удивлению своему, услыхал песню.
Хозяин жилья Силиток - "Толстяк", имевший двух жен, сидел в самой глубине палатки между обеими женами, в кругу детей. На полу лежали две оленьи лопатки, сырые, но аппетитные. Это были подарки голодавшим от хозяев становища. Но теперь, когда голод перестал мучить приехавших, им захотелось петь. Младшая из жен была запевалой; вид у нее был дикий и живописный - с длинных распущенных волос текла вода. Притаясь за большим камнем, я поймал отрывок песни:
Ая-ая-ая!
Всегда я сопутствовать рад был стрелкам,
Бродить по равнинам с колчаном и луком моим за плечами!
Ая-ая-ая!
Всегда за быстрейшими я поспевал,
Оленей гоняя с колчаном и луком моим за плечами!
Каждая строфа пелась с большим увлечением, и нетрудно было сообразить, что эти люди в помощи не нуждаются.
Непогода продержалась два дня. Третий день принес с собой холод и пургу как раз с противоположной стороны, и мы начали серьезно беспокоиться о том, как справляются с положением наши товарищи там, на скалах. Ветер так свирепствовал, что мы лишь 28 мая поздно вечером могли выехать. Пурга еще крутила; дорогу перед собой можно было различать лишь на самом небольшом расстоянии, и целые стада оленей натыкались иногда на наши собачьи упряжки. С величайшим трудом держались мы курса, когда же перепуганные олени начинали метаться вокруг нас, собаки совсем дичали, и мы едва-едва избегали опасности разбиться с нашими санями о многочисленные камни, торчавшие из-под снега. Груза на санях у нас было достаточно, так что мы не хотели стрелять дичь, пока не доберемся до стоянки товарищей. Олений ход был в самом разгаре, и еще долгое время можно было рассчитывать на легкую и обильную добычу.
Трудно было добраться до стоянки товарищей. Наконец, после 12-часовой езды собаки почуяли жилье, и мы вихрем под дикий собачий лай влетели на стоянку. Но, несмотря на весь этот гам, нигде не шевельнулась ни одна живая душа, и мы, сколько ни глядели под маленький навес, ничего там не различали, кроме снежного сугроба.
- Они замерзли! - в ужасе вскрикнул Гага.
Мы протягиваем под навес руки, нащупываем что-то похожее на рукав шубы и начинаем теребить его изо всей силы. Шуба в самом деле оживает, и через минуту из входного отверстия высовывается голова. Это Биркст-Смит, живехонький, хотя и не очень презентабельный. Мы соединенными силами тащим его наружу, он протестует, мы отпускаем его, и когда он, наконец, стоит на ногах, - оказывается, что с ним ровно ничего не случилось, он только истомлен двухдневным лежанием в снежном сугробе. Вскоре появляется и Хелъге Бангстед. Промокшая насквозь одежда его смерзлась, и ходит он на голенищах своих сапог, чтобы вообще удержать их на ногах. Он больше похож теперь на голенастую птицу, нежели на человека.
Мы мигом принимаемся ставить палатку, поспешно снабжаем товарищей сухой одеждой, потом угощаем их чаем, крепким бульоном и вареной олениной. Скоро все превратности судьбы забыты, и душевное напряжение разрядилось смехом по поводу разных комических ситуаций, которые одни только и запомнились.
Непогода последних дней сделала нам веское предостережение; мы убедились в том, что на весеннее время нельзя твердо рассчитывать, но на легких санях мы могли бы в какие-нибудь два-три дня добраться до большого озера Хикулигьюак, где должны найти ближайших эскимосов падлермиут, поэтому мы порешили, что Биркет-Смит с Бангстедом останутся пока в палатке с главным нашим багажом, а я с Гагой поеду на легких санях.
