Кнут Расмуссен - Великий санный путь
* * *
2 июня вся экспедиция в сборе, так как прибывают Биркет-Смит и Бангстед с остатками нашего имущества. Погода переменилась. Десять градусов ниже нуля, ясное небо, ветер метет снег.
Для укрепления нового знакомства я потратил несколько дней на совместные охоты и на покупку разных мелких предметов, имевших этнографический интерес. Я понял, что надобно известное время для завоевания полного доверия этих людей. Конечно, большинству из них не впервой было вести торг с белыми, но свое мировоззрение, мысли о жизни и смерти они оставляли при себе, не желая обсуждать их с чужаками. И я надеялся, что все, так поразившее нас при нашем прибытии, только внешнее, а внутренняя жизнь их столь же проста, примитивна, как и жизнь других встречавшихся нам эскимосов.
Вообще это были люди спокойные, неторопливые; теперь когда перед палатками лежали груды неосвежеванных оленей, охотничий пыл их заметно остыл; мужчины наслаждались кочевой жизнью, а женщины прилежно работали. Это они таскали для костров прутья и хворост, иногда очень издалека, меся грязь по колено; они свежевали убитых оленей и следили за кострами. Вся эта работа накладывала на них свою печать; им незачем было дожидаться старости, чтобы лицо их покрылось морщинами; глаза у них часто бывали красными и слезились от дыма костров, а руки были крупные и грязные, рабочие руки с длинными грубыми ногтями. Работа съедала всю их женскую прелесть, но они оставались веселыми, неприхотливыми и приветливыми.
Нам-то было на руку, что мужчины бездельничали, - это давало возможность выкачивать из них нужные сведения. И когда дело шло о повседневном их быте, они охотно просвещали нас. Из их рассказов мы вынесли впечатление, что они живут, совершенно не завися от моря, и это нас особенно поразило. Правда, торговые поездки приводили некоторых из них к общению с приморскими эскимосами, но многие никогда не видывали моря. Этим и объяснялось строгое "табу", наложенное на всякого морского зверя. Старики держались того мнения, что предки всегда обитали в глубине материка и жили исключительно охотой на оленей и пернатую дичь да ловлей форелей.
У каждого охотника имелось современное ружье, и им нетрудно было настрелять столько песцов, сколько нужно для обмена на патроны. Но они не соображали, что именно это опасное огнестрельное оружие стало виной так часто переживаемой ими теперь нужды. В старину, разумеется, всякое звероловство гораздо больше, чем теперь, было связано с определенными временами года, но хитроумные эскимосские способы и орудия лова обыкновенно обеспечивали охотникам столь богатую добычу, что запасов хватало и на "мертвое" время, когда никакой дичи не попадалось, нужно было только иметь удачу в охотничьем сезоне да набить мясом зимние свои склады.
Первым условием для охоты была разбивка стойбища на самых путях оленьего хода; пути эта были различны весной и осенью. Отсюда кочевой образ жизни населения. Но люди всегда возвращались обратно к месту старых своих становищ, чтобы основательно, как требовали условия охоты, подготовиться к следующему охотничьему сезону. Дело в том, что охота в открытом поле при помощи лука и стрел давали скудную добычу. Приходилось подкрадываться к зверю чуть не вплотную, и на это часто уходили целые дни: олени были пугливы, а стрельба из лука для уверенности в меткости и смертоносности выстрела требовала весьма близкого расстояния, эти затруднения преодолевались охотниками следующим образом.
В два ряда, чтобы получилось подобие аллеи, ставились на ребро крупные продолговатые камни или складывались островерхие кучки из камней и прикрывались сверху кучками торфа, как шапкой, что на известном расстоянии напоминало человечьи головы. Один конец аллеи делался очень широким и приходился как раз так, чтобы олени, сбегая с гребней холмов, сразу попадали в аллею. Женщины и дети преследовали оленей сзади, размахивая шкурами и завывая по-волчьи. Олени, полагавшие, что люди у них и позади и по бокам, не видели иного пути к спасению, как продолжать бегство вдоль по аллее, которая все суживалась и суживалась. По обе же стороны ее, за каменными прикрытиями, были устроены охотничьи засады, мимо которых оленям приходилось пробегать на расстоянии выстрела, так что немалое число их падало жертвами этого хитроумного способа.
Та же система засад практиковалась для охоты около мест переправы оленей через озера и реки. Разница заключалась лишь в том, что охотники, притаившиеся на воде около берегов, нападали на оленей не раньше, чем те искали спасения в воде. Плавают олени не особенно быстро, и охотникам в каяках нетрудно было нагонять их и убивать копьями. Если место переправы было широко и оленье стадо многочисленно, добыча при таком способе охоты бывала столь обильной, что вся поверхность воды покрывалась плавающими тушами убитых оленей.
Практиковался и еще один хитроумный способ охоты на оленей зимой в местах их зимовок: в глубоком снегу рыли ямы, прикрывали их сверху прутьями и тонким слоем снега, посыпали оленьим мхом и обрызгивали собачьей мочой. Привлеченные запахом, олени проваливались в ямы.
В сравнении с охотой на оленей все остальное было лишь подсобным промыслом. Рыбу били острогой, ловили на крючок; птицу, зайцев, леммингов и сурков - силками. На водяную птицу охотились главным образом с каяков при помощи небольших острог в осеннее время, когда птица линяла и была тяжела на подъем.
Игравший прежде огромную роль в жизни континентальных эскимосов каяк длинный, узкий с высокими бортами и потому очень стройный - отличался, вдобавок, большой легкостью, так как деревянный скелет его обтягивался выскобленными оленьими шкурами. Управляемый привычным человеком каяк может развивать поразительную скорость. Когда же охота ведется на реках с бурными водоворотами, от гребца требуется особенная ловкость, чтобы не потерять равновесия. Неустанно гребя и лавируя в пенистых струях водоворота, он в то же время должен каждую минуту быть готовым метнуть правой рукой копье в кучку оленей, которые ищут спасения преимущественно в труднодоступных местах.
Увидав, как континентальный эскимос бросает каяк в речные стремнины, я вынужден был признать, что он не уступал искусством лучшим гренландским гребцам, бороздящим море в своих каяках.
Снежная хижина - единственное зимнее жилье континентального эскимоса, но за неимением сала и ворвани он не в состоянии отапливать жилище, хотя температура воздуха в холодное время года нередко падает ниже -50°. И освещается хижина в долгие темные вечера только чадящей сальной свечкой: фитиль скручивается из мха и обмакивается в растопленное оленье сало. Но люди эти так закалены, что утверждают, будто они никогда не зябнут в своем жилье, какая бы погода ни стояла [26]. В защиту от буранов крыши так пригнаны к хижинам, что составляют одно целое с сугробами, из которых сооружены.
Жилое помещение находится в глубине хижины; ее передняя часть, соединенная с жилой узким проходом, делается с совершенно отвесными стенами, чтобы они не таяли; это "ига", т.е. кухня. Здесь готовят пищу, если могут раздобыть топливо, что случается далеко не каждый день в такое время, когда вся земля под толстым снежным покровом. Бывает, что несколько дней подряд приходится обходиться одним мерзлым мясом без единого глотка горячего навара, чтобы согреться.
Чтобы постоянно иметь воду для питья, снежные хижины возводят у берегов озера, во льду которого всегда поддерживается открытая прорубь, защищенная снежным колпаком. Континентальные эскимосы, как и все прочие эскимосы, питающиеся исключительно мясом, поглощают невероятно много воды.
Одно только причиняет им настоящие затруднения - просушка обуви, когда они возвращаются с длительной охоты домой в мокрых чулках. Если эскимосы богаты шкурами, они бросают вымокшую обувь и заменяют ее новой, а если нет, то вынуждены просушивать ее ночью у себя за пазухой.
В мае снежные хижины тают и разваливаются; люди перебираются в палатки, - часто очень большие, прекрасные, целиком из оленьих шкур, и островерхие с дымовым отверстием наверху, похожие на индейские вигвамы. Перед местом хозяйки дома очаг, где варится вся пища, так как погода обычно очень ветреная. Можно было бы предположить, что вместе с теплом наступает время тихого уюта, но это далеко не так. Варка пищи внутри палатки не позволяет завешивать входное отверстие, и люди сидят либо на сквозняке, либо в густом дыму, что, впрочем, их как будто не стесняет.
Так в общих чертах проходит повседневная жизнь этих людей, наверно самых закаленных на свете. Страна их предлагает суровые условия жизни и все же кажется им лучшей в мире. Нам особенно бросались в глаза резкие контрасты их существования: либо тяжелая нужда, либо такое чудесное изобилие, которое заставляет их забывать как о всех уже пережитых невзгодах, так и о бедах, стерегущих во мраке грядущих зим.
